РЕВИЗИЯ ИСТОРИИ: СОЛОНИН И ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА

 

Здесь публикуются первые две главы ещё не завершённой книги. Окончательная редакция будет содержать отдельный перечень примечаний, пока же я даю ссылки на использованную литературу прямо в тексте, перед цитированием или после него. Если не даётся интернетный адрес, это значит, что книгу можно легко найти на одном из двух очень удобных для поиска и чтения сайтах — «militera» («Военная литература») или «wikireading».

Цитируя немецкие дневники и мемуары, я учитываю, что желательнее всего было бы полностью сверять русские тексты с оригиналами. На сайте Марка Солонина приводится откорректированный текст некоторых фрагментов «Военного дневника» Гальдера, и Солонин справедливо отмечает, что в советском переводе имеются «отретушированные» моменты. Но, во-первых, они всё же немногочисленны и довольно умеренны по степени смысловых искажений; во-вторых — ни одна из моих ссылок на Гальдера в предлагаемых здесь двух главах не относится к той или иной из дат, под которыми зафиксированы подобные неточности. И эти «Дневники», и другие используемые мною немецкие тексты я надеюсь до окончательной публикации сверить с английскими переводами, поскольку немецкого языка не знаю. Пока это не было сделано, но анализ военных эпизодов (то, в отношении чего наиболее вероятны «приукрашивающие» отклонения в переводах) будет в следующих главах, в данных же двух русские тексты вряд ли содержат сколько-нибудь значимые погрешности. Любые поправки от людей, способных читать оригинал, приму с благодарностью.

Мне пришлось приводить, нудно и дотошно, множество цитат, порой длинных. Но это неизбежный удел историка, что и Солонин, кстати, подтвердит.

Три книги Марка Солонина, содержащие ядро его концепции (их я в основном рассматриваю), можно читать онлайн:

 

«Бочка и обручи. 22 июня, или когда началась Великая Отечественная война» – в интернет-библиотеке «wikireading».

«22 июня. Анатомия катастрофы» (переработанный вариант предыдущей книги) – там же.

«Разгром 1941» – www.urantia-s.com

 

Ещё ряд книг можно найти в интернет-библиотеке «loveread». Тексты Солонина имеются, впрочем, и на разных других сайтах, но я указал самые удобные на мой взгляд.

 

 

Предисловие – О лжи косметической и космической

 

Мало кому из нас не приходилось читать исследования, цель которых – пересмотреть традиционные модели исторических периодов или событий. На это имеется практически всегда эмоционально-идеологический заказ. Сложившаяся концепция чем-то «не устраивает» определённые группы людей, и им хочется, чтобы то или иное звено в истории выглядело иначе, нежели в свете общепризнанных взглядов. Сначала им этого просто хочется; потом некоторые из них – те, кто наделён богатым воображением, трудолюбив и не лишён творческих амбиций, — начинают критически изучать традиционную версию. И обнаруживают, что она содержит ряд странностей, не получивших до сих пор твёрдого и безусловно логичного объяснения.

С этим, впрочем, согласится любой профессиональный историк. Да, он тоже видит, что не всё безупречно стыкуется. Но настоящий историк, признавая наличие таких странностей, не помыслит объявить химерой всю концепцию в целом. Ибо понимает: это всё равно что пытаться опрокинуть здание вместе с фундаментом. И понимает также: она, эта традиционная версия, — живое предание, которое зиждется на живой памяти людей, на отношении людей к пережитому ими, на чувствах, которые никогда не бывают «неправильными».

Настоящий историк не будет пытаться «опрокинуть здание» ; но именно это пытаются делать ревизионисты. Находя реально имеющиеся странные, противоречивые моменты в традиционной версии, ревизионист «выстраивает» свою – не считаясь с тем, сколь эта его альтернативная модель топорна по самой сути своей, сколь не совместима она со множеством деталей, о которых он то ли не хочет знать, то ли, будучи дилетантом, действительно никогда не слышал. И, может быть, действительно не понимая, сколь многократно больше «несогласованности» в его модели, чем в «опровергаемой» им.

Такую поп-хистори пишут в разных странах и на разных языках, и обслуживает она – о чём я уже говорил, — эмоционально-идеологические запросы. Например, антисемитские. В одиозных трудах Юргена Графа и Дэвида Ирвинга можно почитать о том, что Холокоста евреев не было, и «аргументируется» это, в частности, некими расчётами вместимости газовых камер и пропускной способности крематориев. В России же издаются труды неоязычников, именующих себя «родноверами», которым не угодило христианство своими еврейскими истоками; и эти «историки» открывают нам, что, оказывается, христианство на Русь принесли злокозненные иудео-хазары – невмочь им было терпеть «светлое и жизнеутверждающее славянское язычество».

Ревизионисты что только не «ниспровергают»… Пересмотру может подвергнуться даже всемирная история, образцом чего служит фантасмагорическая «новая хронология» Фоменко. Аналогичные построения имеются и на Западе. Те же, кто переосмысливает историю всё же не столь глобально, производят ревизию самых различных отдельно взятых исторических моментов. Порой и очень близких к современности: пример – то самое отрицание Холокоста.

Но, пожалуй, самый популярный и «политкорректный» в наше время «вектор переоценивания» недавнего прошлого – тотальная демонизация истории СССР. В расширенном варианте это перерастает иногда в злорадно-негативную интерпретацию истории России во всех её государственных ипостасях. Но тема настоящей книги – ревизионизм именно советской эпохи, более же конкретно – Великой Отечественной войны и её предыстории.

Я лично принадлежу к поколению, выросшему во времена застоя. Мы в большинстве своём не верили идеологическим штампам и отлично понимали, что официальная, партийно-правительственная версия советской истории многое приукрашивает, скрывает, замалчивает. И меня, и многих моих сверстников раздражала чрезмерность «косметики», накладываемой на прошлое, в котором, наряду с величием и красотой, было также, увы, и неискупимо преступное.

Приторная идеологичность и чрезмерная «косметика» подрывали доверие многих – включая пишущего эти строки, — к советским официальным источникам и порождали желание почитать иное, написанное «не нашими», чужими или даже стоявшими «по ту сторону». Что ж, это желание вполне нормально, если стремишься к максимально правдивой оценке событий и действующих лиц той или иной эпохи. Написанное чужими – в том числе и противниками, — может и должно существенно дополнить картину происходившего.

Но оно именно дополнит, а не исказит её при обязательном соблюдении двух условий. Во-первых – только если, читая эти материалы, понимаешь, что и там, «у них» в той же мере возможна предвзятость, только с обратным знаком. Во-вторых же – если со всеми изучаемыми источниками обращаться профессионально и талантливо.

Если эти условия соблюдаются, достижима взвешенная и реалистичная оценка исторических событий. Но в нашем случае дело обстоит, к сожалению, иначе. Когда в конце восьмидесятых наступила «свобода слова» и страна восторженно упивалась ею, — в газеты, в книги, на экраны хлынул поток «разоблачений», не контролируемый никем и ничем. «Оценочный маятник» качнулся, с фатальной неудержимостью, к «поликорректно-либеральному» охаиванию всего советского, и даже — более того, – к злорадно пинающему, словно тот осёл гибнущего льва, поношению всего русского. И сформировалась психологическая тенденция считать – заведомо, некритично, — «честными и непредвзятыми» по определению любые высказывания и публикации антисоветского, а зачастую и антирусского толка. Всё, что наконец-то (после десятилетий жёсткой цензуры) противоречило привычным советским штампам, приветствовалось в качестве «свободного и непредубеждённого слова».

И вместо бережного, деликатного, постепенного, сопровождаемого профессиональными комментариями рассмотрения и оценивания тяжёлых и преступных моментов советской истории, ранее частично замалчиваемых, — вместо этого экран и прессу затопили реки и моря беспредельно злой клеветы.

Да, не «правды», а именно бесстыжей клеветы. Повторю уже сказанное: мы не вполне верили тому, чему учили нас в нашем детстве. Ибо, конечно, приукрашивалось многое… Но отметим простую истину: нет такого грима, с помощью которого можно было бы сделать красивым – безобразное. Притирания, тени, помады, если соблюдать чувство меры, подчеркнут то, что уже и так красиво. Если же меру не соблюсти, то излишек косметики создаст впечатление некоторой безвкусицы (и это, к сожалению, наш случай). Но нет таких румян и белил, которые претворили бы отталкивающую наружность – в привлекательную.

А вот прекрасное, при наличии злой воли и изощрённой псевдологики, иногда можно – и некоторым, к сожалению, удаётся, — замарать. И именно это делают «перегибающие в другую сторону». Они, вместо того чтобы чутко и бережно смыть излишек косметики, — обезображивают историю своей страны.

И вот на смену той былой советской косметической лжи выплеснулись в сознание людей — вместе с толикой правды, но растворяя и обесценивая её, — реки и моря злобной, всеохаивающей лжи космической.

К концу 20-го столетия и к началу 21-го не осталось в живых практически ни одного из тех, кто правил страной и армией в Великую Отечественную войну и в смежные с нею годы. И мало осталось тех, кто мог бы лично и со знанием дела опровергнуть очевидную ложь. А «разоблачительство» стало очень и очень конъюнктурным. И пришла перспективная пора для «переосмыслителей» истории. Сложилась целая «школа» так называемых «историков», цель изысканий которых – всё, что бы ни делалось в Советской России и СССР, все действия руководства страны, Красной Армии, а также большую часть быта, уклада и культурной специфики страны, представить в качестве злодейской скверны, помеси страшного и комично-гротескного. Только негатив — в тех случаях, когда реально он имеет место, — притягивает их взоры, и только негатив стремятся они домыслить, достроить в дополнение к «уже имеющемуся». Только это… Всё же красивое и доброе, что было тогда, — включая творческие свершения, включая отвагу и жертвенность людей, защищавших страну, — всё это выносится ревизионистами за скобки. И лишь зло воображается и додумывается (выдумывается) ими там, где не знают они в точности, что происходило. Всё не соответствующее этому негативизму — в том числе соображения и цитаты из умных, дельных книг, написанных участниками событий либо профессиональными исследователями, — такие лжеисторики игнорируют.

Им нужна сенсация.

Самый же ходкий товар — именно злая сенсация.

Можно и должно обнаруживать неточности, те самые приукрашивания, смягчающие замалчивания и т. д.; можно и должно констатировать, что не только при Сталине, но и в оттепельно-застойные времена многое не договаривалось, а о многом и просто лгали. И открывать правду. Но ведь искателям злых сенсаций нужно не это. Они не против неправды выступают – читая их, проникаешься ощущением, что они ненавидят страну и её историю.

 

Глава 1 – Рыцарь правды и гидра обмана (образ врага)

 

Концепция Марка Солонина

 

Итак, наша тема — Великая Отечественная война и её предыстория. И речь у нас пойдёт главным образом о трудах самого успешного (т. е. в последние годы самого читаемого, интервьюируемого и цитируемого) из ревизионистов истории СССР – Марка Солонина. Будет подробно разобрана и оспорена аргументация, основная часть которой содержится в монографиях «22 июня. Анатомия катастрофы» (2008), «Бочка и обручи, или Когда началась Великая Отечественная война» (2004), «Разгром 1941» (2009) и «Июнь 41-го. Окончательный диагноз».

Упомянутая успешность Солониным, надо отметить, заслужена. Ревизионистские построения, которые его концепции предшествовали, не только антиисторичны по сути, но и грубо топорны по методике. Ещё в эпоху застоя известностью на Западе пользовались, наряду с произведениями Солженицына, содержащими в том числе мнения «на исторические темы», труды диссидентов Александра Некрича («1941, 22 июня») и Петра Григоренко («В подполье можно встретить только крыс»). И Некрич, и Григоренко считали именно сверхтоталитарный сталинский режим виновным в катастрофическом для СССР начале Великой Отечественной войны, в том, что не были учтены как должно данные разведки о готовившемся германском нападении, а также в безответственном отношении к человеческой жизни, что якобы явилось причиной огромных потерь Красной Армии.

Но обсуждать их книги здесь нет надобности хотя бы потому, что их идеи впитались, как в губку, в модель Виктора Суворова (Владимира Резуна) – самого крутого, лихого и безоглядного из всех ревизионистов Второй мировой. Он же – главный предшественник Солонина. Здание своей концепции Суворов выстраивает на четырёх противоречащих традиционным взглядам тезисах, основные пункты которых изложены в трёх ключевых книгах: «Ледокол», «Последняя республика» и «День «М»: Когда началась Вторая мировая война?»     Перечислим же его тезисы.

 

№ 1. Гитлер мыслился Сталиным в роли орудия, «ледокола» (к сему и название первой из книг), который должен расчистить путь к господству СССР над всей Европой. Для этого советский вождь и привёл национал-социалистов к власти, используя своё влияние на немецких коммунистов и препятствуя их консолидации с теми или иными антинацистскими силами.

№ 2. СССР перед войной располагал армией гораздо более сильной, чем Германия.   

№ 3. Сталин планировал напасть первым, но Гитлер его опередил.

№ 4. Когда «ледокол», вопреки планам, бросился на своего «создателя», Красная Армия в начале войны потерпела сокрушительное поражение, поскольку была поставлена в условия, воевать в которых «не обучалась». Она якобы готовилась только и единственно к «наступательной» войне, обороняться же грамотно и планомерно «не умела» – настолько, что, даже застигнутая врасплох, уподобясь «циклопу с выбитым глазом», и не подумала защищаться, а пыталась наносить контрудары, то есть хоть вслепую, а нападать – словно «раненый крокодил». Красочные у Суворова метафоры.

 

Я привожу эти четыре положения в хронологической очерёдности. Но второе и третье из них гораздо более основательно (насколько это доступно историку-ревизионисту) отстаивает Марк Солонин, которому выпала честь быть моим оппонентом-антагонистом в этой книге. Тезис № 1 («Сталин взрастил Гитлера») он просто «пассивно» поддерживает, не высказывая по этому вопросу дополнительных соображений, тезис же № 4 (о «сугубо наступательной армии») отвергает. Поэтому разговор о соотношении сил между вермахтом и Красной Армией (тезис № 2) и о сталинских «наступательных замыслах» (тезис № 3) будет позже, когда мы, наконец, перейдём к разбору именно его, Солонина, «полётов».

В отличие от своего предтечи – Виктора Суворова, — Марк Солонин трудолюбиво изучал архивные документы, связанные со Второй мировой войной, подробно анализирует (разумеется, исходя из своих посылов) ход военных действий начала Великой Отечественной, а также очень интересно описывает технические моменты, касающиеся авиации. Что и неудивительно: по своей основной профессии он авиаинженер, и впечатление такое, что очень квалифицированный. К тому же он отвергает – и совершенно справедливо, — некоторые положения Суворова, принимая его ключевые тезисы. Из всех ревизионистов он самый «тонкий», внимательный к деталям и владеющий темой. Он осторожнее и самокритичнее других, и «топорик» у него потоньше и поизящнее. Вот его-то моделью истории Второй мировой войны мы и займёмся.

Сначала отдадим должное. Солонин — о чём я только что писал, — аргументированно отклоняет суворовскую версию о якобы «сугубо наступательном» характере Красной Армии (в силу чего она якобы «не умела» обороняться). Дадим слово ему самому («22 июня. Анатомия катастрофы». Вторая вступительная глава – «С чего начнём»):

 

«Абсурдность (если только не преднамеренная анекдотичность) теории про Армию, Умеющую Только Наступать, достаточно очевидна и сама по себе не требует многостраничного опровержения. Совсем не обязательно заканчивать Академию Генерального штаба для того, чтобы понять, что наступление является гораздо более сложным видом боевых действий, нежели оборона. Сложным именно потому, что наступление предъявляет более высокие требования к системе управления и связи, от которых в этом случае требуется гибкое, быстрое, нешаблонное реагирование на динамично развивающуюся обстановку. Представить себе командование, способное к организации успешного, стремительного наступления, но при этом не умеющее организовать позиционную оборону на собственной, знакомой до каждой тропинки территории, так же невозможно, как невозможно найти виртуозного джазового пианиста, который не может сыграть по нотам «Собачий вальс». Наконец, так называемая «наступательная» армия, вооруженная лучшими в мире «наступательными» танками (согласно Суворову — А. М.), всегда может воспользоваться именно тем способом ведения обороны, который во все века считался наилучшим, — самой перейти в контрнаступление«.

 

Отлично сказано, и добавить мне к этому нечего: остаётся лишь согласиться с каждым словом этого фрагмента. Солонин великолепно объяснил, почему идея «сугубо наступательной армии» – полнейшая нелепость.

Концепция же самого Марка Солонина базируется на трёх основных тезисах:

 

№ 1. СССР в преддверии войны был намного сильнее гитлеровской Германии, располагал намного большим потенциалом — и по количеству, и по качеству технологий. Целью сталинской, проводимой спешными темпами, индустриализации была милитаризация. Основные усилия прилагались к тому, чтобы до зубов вооружиться. Ибо сталинский режим готовился – не сразу, а в перспективе, — к агрессивным войнам, к захвату всего того, что было возможно захватить. Далее: СССР начал «гонку вооружений» раньше Германии (связанной условиями Версальского договора), а потому и успел больше.

№ 2. В последние предвоенные годы руководство Советского Союза планировало напасть на Германию. Имелись детально разработанные планы вторжения и овладевания территориями. (Итак, два первых тезиса в основном совпадают с тем, что пишет Суворов, но мы увидим, что они куда более детально разработаны)

   № 3. Причина разгрома, постигшего Красную Армию летом 1941 года, — не «сугубо наступательный» характер Красной Армии, а результат её внутреннего развала. Красная Армия от одного толчка «распалась», как бочка, с которой сбили обручи (вот смысл метафоры, ставшей названием его первой книги). Большинство солдат и офицеров не хотели воевать за ненавидимую ими (так утверждает Солонин) систему. «Обручи» – это страх, принуждавший их, пока не было выхода, выполнять то, что эта система от них требовала; стоило же врагу ударить, — и огромное множество советских людей сдалось добровольно в плен, встало на службу немцам либо пустилось в бегство по лесам: именно это, по его мнению, объясняет распад и исчезновение колоссальных механизированных, конных и стрелковых корпусов, сосредоточенных в Белоруссии и на Украине в преддверии войны. Далее, Солонин пишет, что наблюдаемое в первые месяцы войны господство фашистской авиации в воздухе – следствие не сокрушительного удара по аэродромам РККА и не превосходства вражеских самолётов, а того, что большая часть лётчиков, стоило врагу налететь и побомбить, «перебазировалось» в далёкие от приграничных районов пункты, чтобы уклониться от боя.

Победа же была, несмотря на всё это, одержана лишь потому, что гитлеровская оккупация была зверски жестокой, и спустя несколько месяцев те же самые миллионы людей, сперва не желавших драться, поняли: это ещё хуже сталинского режима. И вот тогда-то и началась, согласно его концепции, Великая Отечественная война.

Правда, в последнее время Марк Солонин, кажется, отказался и от этой мысли и считает теперь, что воевать советских людей заставили жесточайшие репрессии. Так это выглядит в интервью («Метагазета», интервьюировала корреспондент Ирина Тумакова, «Отечество приговорило к расстрелу 217 тысяч подданнных»), которое Солонин дал 10-го мая 2019 года.

Надо отметить, что именно этот тезис о том, что в начале войны армия разбежалась, — «сердцевина» солонинской концепции, главное, что отличает её от суворовской.

 

Наряду с этими моментами, Солонин высказывается ещё по немалому числу вопросов. Блокаду Ленинграда — отрицает, вину за голод возлагая, конечно же, на Сталина. Рассматривая советскую политику предвоенных лет, утверждает, что СССР ещё и «предал» Чехословакию, не оказав ей обещанной помощи. Считает, что у советской империи был план полного захвата Финляндии, не осуществившийся только потому, что финскую кампанию не удалось провести достаточно эффективно. И так далее. Обо всём этом мы поговорим, но вначале…

А действительно — «с чего начнём?». В кавычках, поскольку этот вопрос служит названием второй из трёх вступительных глав книги «22 июня. Анатомия катастрофы» (далее — «22 АК»).

 

О сокрушаемом «чудище лжи»

 

А начнём мы с того, что поставим риторический вопрос — против чего же всё-таки Солонин борется?

Один из элементов «обязательной программы» любой ревизионистской концепции заключается в том, что она якобы призвана ниспровергнуть некую созданную ловкими фальсификаторами и успевшую устояться в восприятии людей ложь. Некое «чудище обло» абсурдных представлений – об истории ли в целом либо о том или ином её периоде, — которое завладело наивным сознанием «масс», но которое «истинный историк» – смотрите и восхищайтесь, — эффектно сокрушит копьём здравого смысла, мечом цитат и вычислений, а также стрелами сарказма.

Иными словами – нечто ну очень знакомое: создаётся «образ врага».

Солонин – не исключение. Его тема – Вторая мировая война, в основном – Великая Отечественная. И он, оспаривая официальную советскую историографию, приписывает ей многоаспектную (голов-то у чудища должно быть много) фантасмагорическую ложь.

Ну, так начнём же с этой стопудовой советской лжи. Интересно ведь посмотреть на «чудище», с которым сражается историк. Вот выписка из «22 АК», из первой же вступительной главы – «Как появилась эта книга»:

 

«… к концу 50-х годов окончательно сформировалась та версия, которую в последующие десятилетия вколачивали в массовое сознание с настойчивостью и непреклонностью парового молота: во-первых, мы мирные люди, к войне мы не готовились (выделено мною – А. М.), наше правительство боролось за мир во всем мире и старалось не допустить втягивания СССР в войну; во-вторых, «история отпустила нам мало времени», поэтому мы ничего (танков, пушек, самолетов, даже винтовок в нужном количестве) не успели сделать (так «не готовились» или «готовились, но не успели»? – А. М.), и наша армия вступила в войну почти безоружной (бутылка с зажигательной смесью играла тут ключевую роль, про эту бутылку знают даже те, кто ничего про историю войны не знает); в-третьих, Сталин не разрешил привести армию в состояние какой-то особой «готовности к войне», и поэтому немецкие бомбы обрушились на «мирно спящие советские аэродромы…»

 

Да, «массовому сознанию» можно было бы только посочувствовать, если бы в него такую «версию» (да ещё и десятилетия, и паровым молотом… больно же, наверное…) вот так по-садистски «вколачивали»… Дело за малым – проверить, а действительно ли рассказывали такое советские историки.

И ещё несколько примеров того, что Солонин провозглашает «советскими тезисами». Вот из другой книги — «Разгром 1941», где речь в основном об авиации, — в самом начале (Часть 1, «Самолёты», гл. 1, «250000», самое начало):

 

«С первых дней Великой Отечественной войны немецкая авиация захватила господство в воздухе. Этот тезис никогда не подвергался сомнению в советской военно-исторической литературе. Всякий раз, как нашим военным историкам требовалось объяснять очередной разгром, очередную потерю людей и техники, очередное неисполнение приказов и срыв всех планов, появлялась она — несокрушимая и легендарная, всемогущая и вездесущая немецкая авиация. Подобно свирепой валькирии из древних скандинавских саг, проносятся по станицам отечественных научно-исторических сочинений «Мессершмитты» и «Юнкерсы», уничтожая склады и вокзалы — сотнями, танки — тысячами, наземные войска — десятками дивизий… И все это — за пару дней, и что самое удивительное — безо всякого противодействия со стороны советской авиации. Кстати, а где же она? Где «сталинские соколы»?..»

 

Итак, Солонин приписывает советским историкам попытки представить дело так, будто первые июньские налёты люфтваффе прямо-таки парализовали вооружённые силы СССР в целом и авиацию в частности. Дальше (там же) разоблачитель «советских сказок» пишет: признавая, что советская авиация была очень велика – намного больше немецкой, — по количеству самолётов, «главпуровские» историки объясняли неудачи в начале войны тем, что :

 

«самолёты были безнадёжно устаревшие, не идущие ни в какое сравнение с немецкими («плохо вооружённые… деревянные… горели, как свечи… моторы с ресурсом всего 100 часов… истребители не могли даже догнать немецкий бомбардировщик…») — асам люфтваффе, накопившим двухлетний опыт войны, противостояли необученные мальчишки… и т. д.»

 

Наконец – всё там же, — самое, пожалуй, гротескное:

 

«… злобный и доверчивый (одновременно) товарищ Сталин поверил в мирные намерения своего нового друга Гитлера (старых друзей он к тому моменту расстрелял почти поголовно) и поэтому готовиться к отражению врага запрещал…»

 

Насчёт «запрещал» и «не готовились к войне» я уже цитировал из «22 АК», но здесь ещё и о том, что Сталин Гитлеру «верил». Ради этого и привожу данный фрагмент. Здесь остановимся на этом, хотя нам предстоит столкнуться и с некоторыми другими якобы «советскими» мифами. Но пока достаточно.

Итак, «официальная версия», согласно Солонину, заключалась в том, что:

 

1. Страна «не готовилась к войне».
2. Армия наша была почти безоружной (потому ли, что не успела вооружиться, или потому что в первый же день всю технику нашу та самая немецкая «валькирия» смела);
3. Против немецких суперменов бросали мальчишек с зажигательными бутылками или — в лучшем случае, — на фанерных самолётах и допотопных танках;
4. Сталин не разрешал привести армию в боевую готовность, потому что верил фюреру.

 

Вот что, оказывается, «вколачивали» в бедные читательские головы советские – лживые, партии служившие, — историки.

Но давайте-ка всё-таки проверим – а в самом ли деле они это вколачивали?

 

Слово «гидре обмана» — советской историографии

 

Дадим же слово теперь и обвиняемым в развешивании этой одиозной лапши на уши советским историкам.

Их было много. Искать и цитировать всех – мне утомительно, читателю скучно. Но нас с читателем любезно избавит от этого сам Солонин. В «22 АК» (часть 1, «Трясина», гл. 3, «Первый бой») он, очередной раз (один из многих) прохаживаясь насчёт советских «мифов» —

 

«Десятки лет корифеи советской военно-исторической «науки» знали — или, по меньшей мере, должны были знать — содержание этих документов, но они продолжали из года в год рассказывать байки про «внезапное нападение» и «мирно спящую советскую страну»…«, —

 

Указывает, кто, по его мнению, играл ведущую роль в «мифотворчестве» о войне. Это –

 

«… главный советский специалист по истории начального периода Великой Отечественной войны, профессор, доктор исторических наук, заведующий кафедрой истории элитного МГИМО товарищ Анфилов«.

 

Вот кто, значит, «главкорифей». Что ж, открываем монографию Виктора Александровича Анфилова «Начало Великой Отечественной войны». Воениздат, Москва, 1962.

Анфилов – и в самом деле чисто советский историк, работавший в рамках партийных установок. В его книге – что поделать, — мы не найдём, конечно, всей правды о войне. Преуменьшаются масштабы первоначального разгрома, лишь вскользь упоминаются факты коллаборационизма, не сказано ничего о расстрелах командующих в начале войны… Но мы сейчас увидим, что он совершенно не утверждал той ерунды, которую инкриминирует «советским историкам» Солонин.

Смотрим гл. 2, «Некоторые вопросы подготовки Советского Союза к отражению агрессии германского империализма». Раздел 6, » Положение войск западных приграничных округов накануне войны». Этот раздел начинается словами

 

«Учитывая (не предполагая, а именно учитывая – А. М.), что гитлеровская Германия рано или поздно нападет на Советский Союз, советское командование готовило войска к защите своих границ (выделено мною – А. М.)».

 

Далее – о дислокации войск по округам, об учебных, мобилизационных и строительных мероприятиях. Потом пишется, помимо прочего, следующее:

 

«Обстановка в начале лета 1941 г. была напряженной. Германские войска, по данным разведки, усиленно сосредотачивались у наших границ. Участились случаи нарушения немецкими самолетами воздушного пространства Советского Союза. Среди местного населения приграничных районов распространялись слухи о скором нападении Германии на Советский Союз. Эти обстоятельства обязывали советское командование повысить боевую и мобилизационную готовность войск. Командующие войсками округов и армий, а также командиры соединений провели целый ряд мероприятий в этом направлении, в том числе частично осуществили даже вывод войск в пограничные укрепления«.

 

За этим следует большой (и очень тенденциозный, надо признать) фрагмент о задержке и частичной отмене подготовительных мероприятий – якобы по вине Лаврентия Берии. Что ж, я и не призываю к тому, чтобы считать цитируемую книгу образцом «неангажированности»: книга Анфилова подцензурна и идеологизирована… Но речь у нас о том, готовился ли Советский Союз к войне. Поехали дальше.

 

«В некоторых округах непосредственно перед войной были приняты меры к повышению боевой готовности противовоздушной обороны…»

 

И отмечается, что в Одесском округе были приняты своевременные и грамотные меры по рассредоточению авиации. Ограничусь этими фрагментами, не цитировать же раздел целиком… Правда, у Анфилова имеется «дежурный» абзац на тему неожиданности немецкого нападения:

 

«Накануне войны, в субботу 21 июня 1941 г., советские воины приграничных округов и флотов, не подозревая, что немецко-фашистская армия через несколько часов откроет ураганный огонь и начнет топтать советскую землю, отдыхали как в расположении своих гарнизонов, так и вне их. Во многих частях и на кораблях состоялись вечера художественной самодеятельности, демонстрировались кинофильмы. На воскресенье были назначены различные спортивные соревнования, игры и другие культурно-массовые мероприятия.»

 

Да, это смягчающее обстоятельство, призванное несколько сгладить тягостное впечатление от первых недель войны… одно из объяснений того, почему мы были столь сокрушительно разбиты тогда. Но разве это ложь? Ведь предстоял выходной, и никто – включая руководство страны и армии, — ещё не знал, когда именно, в который именно день немцы нападут. Предполагали, что назавтра, но точно ещё всё-таки не знали. И можно ли было установить режим неотлучного пребывания военнослужащих в частях на протяжении долгих месяцев?.. А провоцировать немцев не хотели. Мы ещё будем обсуждать логику действий правительства. Сейчас, постфактум, зная всю череду событий, легко говорить, что та или иная мера была ошибочной, но тогда нащупывать «наименее неверные» ходы приходилось во тьме непредсказуемости следующего момента…

Далее Анфилов подытоживает:

 

«Таким образом, можно сделать общий вывод, что к моменту нападения фашистской Германии на Советский Союз все намеченные мероприятия по повышению боевой готовности Советских Вооруженных Сил оказались незавершенными.»

 

Они не были завершены, но они проводились. И того, что война в принципе (пусть не точная дата начала) для СССР не была неожиданной, Анфилов – главный, по мнению Солонина, специалист по истории первого периода Великой Отечественной, — абсолютно не отрицает.

Теперь открываем книгу, созданную коллективом авторов, — «Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945: Краткая история». Воениздат, Москва, 1984 (Далее – «Великая Отечественная, 1984»). Издана она ещё в доперестроечное время, готовили же её, наверное, ещё при Брежневе. Глава 2, «Советский Союз перед Великой Отечественной войной», раздел 3, «Советские вооружённые силы». Цитирую с пропусками, чтобы не получилось чрезмерно длинно:

 

«В связи с обострением обстановки ЦК Коммунистической партии и Советское правительство с конца апреля 1941 г. в срочном порядке принимают меры к повышению боевой готовности Красной Армии. В мае — июне Наркомат обороны в соответствии с планом мобилизации, утвержденным Совнаркомом еще в феврале 1941 г., осуществил ряд мобилизационных мероприятий (далее указываются переброшенные дивизии и корпуса – А. М.)

… С конца мая начался призыв 793 тыс. советских граждан из запаса для прохождения учебных сборов...

12–15 июня западные приграничные округа получили приказ в соответствии с планом обороны выдвинуть ближе к Государственной границе СССР все дивизии, которые располагались в глубине. 19 июня, за три дня до начала войны, военным советам приграничных военных округов было дано указание выделить полевые управления Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов и вывести их на полевые командные пункты. Одновременно проводилась усиленная работа, направленная на сокращение сроков приведения в боевую готовность дивизий первого эшелона приграничных округов…»

 

И это называется «не готовились к войне»?!.

Да, конечно, там же читаем:

 

«… В группировке советских войск слабым был первый эшелон, недостаточно нацеленными оказались резервы. Второй стратегический эшелон еще не был полностью развернут…

… Преимущество противника заключалось прежде всего в том, что его войска, заблаговременно развернутые у советской границы, были сосредоточены в плотных, компактных группировках. В первых эшелонах враг имел 103 дивизии, из них 12 танковых, то есть почти вдвое превосходил силы первого эшелона советских войск. Немецкие дивизии были полностью укомплектованы и снабжены, они обладали большой ударной мощью…«.

 

Да, конечно, и здесь, и в других официальных советских материалах о Великой Отечественной изыскиваются — несколько искусственно, — «уважительные причины» первоначального разгрома Красной Армии. Вместо того, чтобы прямо и честно признать: враг был просто гораздо сильнее нас – и нас, и всех остальных, — и были тому причины, в том числе глубинно-исторические. Жаль, что сказать эту правду стыдились, что вместо этого прибегали к притянутым, далеко не всегда убедительным объяснениям… Тем более жаль, что народ ведь, так или иначе, это отлично понимал. Я сам в юности, лет в четырнадцать-пятнадцать, очень даже замечал, что в фильмах про войну действие происходит обычно начиная года с сорок третьего – и почти ничего о сорок первом… очень мало. Да, конечно, мы были тогда разбиты наголову, и не хотелось акцентировать это тем, кто стоял у культурного штурвала. Но после войны уже не было надобности в той «лжи во спасение», которую мы видим в сводках Совинформбюро, — о том, что наши потери меньше… когда на деле были больше – и порой в десятки раз… Та ложь была именно во спасение, и до чего же надо ненавидеть страну, чтобы злорадно высмеивать это! Она была в поддержку, в надежду: страна страшно ранена, но не сдалась и не сдастся, мы живём, сражаемся и победим!..

Тогда это было нужно, но после Победы, конечно, лучше бы не лгать, а сказать открытым текстом: немцы были удручающе намного сильнее нас. И тем более велик подвиг народа…

Который раз повторю – были и замалчивание, и приукрашивание, и навязчивые дежурные фразы, и много чего ещё… Но отсюда ещё очень далеко до «опрокидывания истории с ног на голову»… Подобными глупостями советская историческая традиция читательские головы не морочила.

Теперь – про «почти безоружную армию». Опять открываем книгу Анфилова («Начало Великой Отечественной войны»). Гл. 2, «Некоторые вопросы подготовки Советского Союза к отражению агрессии германского империализма», раздел 2, «Организация и вооружение Советской Армии». Чтобы не получилось очень громоздко, цитирую и здесь выборочно. Итак:

 

«В Советской Армии имелись многообразные средства вооружения и различные образцы боевой техники. Из стрелкового оружия в войсках были винтовки, карабины, автоматы, а также ручные, станковые и зенитные пулеметы. Основным видом стрелкового оружия была винтовка. Наряду с винтовкой в пехоте имелись и карабины, а автоматов было еще мало… … В советской артиллерии имелись 37-мм, 45-мм, 76-мм, 122-мм и 152-мм орудия. На вооружении артиллерийских частей были орудия и больших калибров. Основным орудием для борьбы с вражескими танками была 45-мм пушка… На вооружении стрелковых полков была 76-мм полковая пушка, а стрелковых дивизий — 76-мм дивизионная пушка. Советские войска были вооружены также 122-мм и 152-мм гаубицами… К началу войны в нашей армии имелось три вида минометов: 50-мм ротный миномет, 82-мм батальонный миномет и 120-мм полковой миномет. Минометы являлись простым по устройству средством, но обладали высокими боевыми свойствами… … В танковых войсках имелось несколько образцов танков, делившихся на три категории: легкие, средние и тяжелые. К легким танкам относились танки БТ-5, БТ-7, Т-26, Т-60, к средним Т-28. Т-34 и к тяжелым Т-35, КВ. Легкие танки имели слабую броневую защиту и были вооружены малокалиберными пушками. Лучшим танком в Советской Армии был танк Т-34, который имел хорошую подвижность, проходимость, броневую защиту и вооружение (76-мм пушка). Тяжелый танк КВ имел более мощную броню (75-мм) и хорошее вооружение (76-мм пушка). На вооружении авиационных частей были истребители, штурмовики и бомбардировщики. Основным истребителем являлся самолет И-16, который обладал хорошей маневренностью. Кроме этого, в истребительной авиации были еще и такие самолеты, как И-15, И-153 («Чайка»). Накануне войны в авиационные части стали поступать истребители Як-1, ЛаГГ-З и МиГ-З, которые по своим качествам почти не уступали лучшим иностранным самолетам этого класса. В небольшом количестве непосредственно перед войной в авиацию поступили штурмовики Ил-2. Эти прекрасные машины, каких не было ни в одной армии мира, имели мощное пушечное и бомбовое вооружение (и где же тут те жалкие, деревянные, горевшие, как свечи? – А. М.) Они могли на бреющем полете успешно атаковать живую силу и боевую технику противника. В бомбардировочной авиации имелись самолеты разных конструкций: СБ, ДБ-З, Су-2 и Пе-2. Пикирующий бомбардировщик Пе-2 был новейшим самолетом этого класса. Для ночных бомбардировок мог успешно применяться незаменимый в годы войны самолет По-2«.

 

(Здесь вставлю цитату из мемуаров авиаконструктора А. С. Яковлева – «Цель жизни», Политиздат 1973, гл. 18, «Начало войны»:

 

«Сравнение отечественной авиации с немецкой было в нашу пользу. (sic! Я не считаю это истиной в последней инстанции, были и иные мнения, но, так или иначе, это из советской, из политиздатовской литературы, которая, по словам Солонина, пичкала читателей бредом о «почти безоружной» армии – А. М.) Созданные советскими конструкторами истребители быстроходнее и маневреннее немецких. Ильюшинский штурмовик — уникален. Но огорчались мы тем, что на вооружении нашей авиации новых машин находилось еще немного: процесс их серийного производства только развертывался. В 1940 году было произведено всего 64 истребителя ЯК-1, 20 истребителей МиГ-3. Пикирующих бомбардировщиков ПЕ-2 насчитывалось лишь два экземпляра. В первой половине 1941 года было выпущено 1946 истребителей МиГ-3, ЯК-1, ЛАГГ-3, 458 бомбардировщиков ПЕ-2 и 249 штурмовиков ИЛ-2. В Военно-Воздушных Силах подавляющее большинство боевых самолетов было старых марок. Но машин таких имелось у нас много, и это несколько успокаивало»

 

И продолжаем прерванную цитату из Анфилова:

 

«Накануне Великой Отечественной войны Советская Армия имела большое количество различной боевой техники и средств вооружения. По огневой мощи стрелковая дивизия была сильнее пехотной дивизии немецко-фашистской армии. Например, из штатного стрелкового оружия она могла произвести 297460 выстрелов в минуту, а немецкая пехотная дивизия — 250730 выстрелов. Следует, однако, отметить, что наряду с первоклассными, лучшими в мире образцами боевой техники на вооружении наших войск было много устаревших танков и самолетов. Так, например, новых конструкций самолетов во всех авиационных частях советских Военно-Воздушных Сил насчитывалось лишь около 17%, а в приграничных округах—22%«.

 

Развёрнуто комментировать незачем. Теперь – из «Великой Отечественной 1984». Оттуда же, откуда и раньше. Гл. 2, «Советский Союз перед Великой Отечественной войной», раздел 3, «Советские вооружённые силы». Дам только две выдержки, их будет достаточно.

 

«Уступая в некоторых образцах оружия и боевой техники армии фашистской Германии, советские войска по другим образцам превосходили её…»

«… Общая численность Советских Вооруженных Сил к июню 1941 г. составила более 5 млн. человек. В западных приграничных округах перед самой войной было 170 дивизий (стрелковые, кавалерийские, танковые, моторизованные) и 2 стрелковые бригады. В них насчитывалось 2 680 тыс. человек, 1800 тяжелых и средних танков, в том числе 1475 KB и Т-34, и много (не сказано, насколько «много», но логически отсюда вытекает, что больше, чем новых – А. М.) легких танков устаревших типов с ограниченным моторесурсом. Орудий и минометов (без 50-мм минометов) имелось 37 500, самолетов новых типов — 1540 и значительное количество (см. моё предыдущее пояснение – А. М.) машин устаревших конструкций. Большинство дивизий содержалось по сокращенным штатам мирного времени, и лишь определенная часть соединений переводилась на полный штат. Таким образом, в связи с обострением обстановки советское командование по указаниям партии и правительства проводило большие мероприятия по перегруппировке войск как в приграничных, так и во внутренних округах… (вот так «не готовились!» – А. М.)»

 

Итак, в классических трудах советских историков мы читаем и о наличии первоклассных самолётов, и о том, что техники и вооружения было много. И это называется – «почти безоружная армия»?

Отмечу, что и слова о преобладании устаревшей техники — правда. В настоящей книге будут цитироваться в немалом количестве воспоминания немцев – от генералов до простых военнослужащих вермахта, — и мы увидим, что все «на той стороне», кто затрагивал в мемуарах вопрос о качестве технического оснащения, считали, что их – немецкая, — техника превосходила «русскую» (если и не в каждом отдельном аспекте, то в целом). А им не было бы резона писать подобное, не будь это действительно так. Они проиграли войну, и всё-таки менее зазорно было бы потерпеть поражение от тех, кто сильнее, чем вопреки собственному превосходству. И если уж они, тем не менее, утверждают, что их вооружение перед войной было качественно лучше, — этому можно верить.  Но, как бы то ни было, — где, спрашивается, в официальных советских источниках хотя бы тень той вопиющей чернухи, которая мерещится ревизионистскому взору?

Её — нет.

Где «фанерные самолёты», где «необученные мальчишки в качестве основного контингента»? Где — в качестве «основного оружия», – та самая бутылка Молотова, о которой «знают даже те, кто ничего про историю войны не знает«?. Мне думается, эти «мотивы» навеяны успевшим сложиться в России за века собирательным образом «немцев», безусловно более технологичных и организованных, чем «наши». Образом и исторически в целом, и на тот момент верным, но в народном сознании преломившимся, можно сказать, «полуфольклорно». А фольклор вообще тяготеет к преувеличениям, он может некоторое преимущество в технике превратить в романтическое «почти безоружные против танков» и т. д. Но такое могло бытовать в устах поселковых бабушек и подростков, а не на страницах серьёзных исторических книг – пусть и партийно-подцензурных. На «фольклор» о войне могло повлиять и кино (прекрасное кино, но и романы Дюма великолепны, однако можно ли по ним учить французскую историю?..) Например, фильм «Александр Невский». Да, конечно, у наших тоже кони, копья, мечи, доспехи – не ирокезы, чай, — но всё же именно у нашего кольчужка оказывается короткой, у немцев же, судя по их изображению, такое едва ли возможно: у них – «всё схвачено». Образ же «фанерного самолёта» широко распространился, может быть, благодаря отличной картине «Небесный тихоход», где лирический герой озабочен тем, «ас» он или «У-двас».    Кстати, эти «У-2» с деревянной несущей конструкцией действительно делались, использовались и были очень полезны. Об этом – даю ссылку на три хорошие статьи:

 

«Фанерные истребители: почему СССР во время войны делал самолёты из дерева» (Иван Рощепий), https://russian7.ru/post/fanernye-istrebiteli-pochemu-sssr-vo-v/;

«Про «небесные тихоходы»» (Кирилл Шишкин), https://akm-project.com/kirill-shishkin-pro-nebesnye-tixoxody/

«Фанерная авиация»: почему советские самолёты строили из дерева во время войны» (Кирилл Шишкин), https://russian7.ru/post/fanernaya-aviaciya-pochemu-sovetskie/

 

И, более того, сам Солонин, в той самой книге про авиацию («Разгром 41», часть 1, «Самолёты», гл. «Почему летают самолёты», раздел 5, «Стальные руки-крылья»), объясняет, почему не следует абсолютизировать значение материалов, из которых конструируется воздушная машина, и почему самолёт, несущая конструкция которого состоит частично из древесины, не становится от этого «хуже». И ещё многое рассказывает там Солонин о самолётах, и очень хорошо это делает, поскольку в этой области он – профессионал; а к тому же он талантливый стилист, хорошо владеет слогом. Если бы то, о чём он пишет в этих главах, было основной темой, — получилась бы прекрасная книга…

Теперь – о том, что «Сталин не разрешил привести армию в состояние готовности». Вновь слово Анфилову. Гл. 2, раздел 6, «Положение войск западных приграничных округов накануне войны»:

 

«В ночь с 21 на 22 июня Народный комиссар обороны Союза ССР отдал командующим приграничных округов следующий приказ:«1. В течение 22—23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах Ленинградского, Прибалтийского особого. Западного особого, Киевского особого и Одесского военных округов. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. 2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского особого. Западного особого, Киевского особого и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить внезапный удар немцев или их союзников.

 

3. Приказываю: а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе; б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировав; в) все части привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не производить». В округах этот приказ был получен около часа ночи 22 июня. В 2 часа 25 минут командующие округов направили аналогичные приказы армиям. В приказе командующего Прибалтийским особым военным округом указывалось: «В течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять оборону основной полосы. В предполье выдвинуть полевые караулы для охраны дзотов, а подразделения, назначенные для занятия предполья, иметь позади. Боевые патроны и снаряды выдать. В случае провокационных действий немцев огня не открывать. При полетах над нашей территорией немецких самолетов не показываться и до тех пор пока самолеты противника не начнут боевых действий, огня не открывать. В случае перехода в наступление крупных сил противника разгромить его… Противотанковые мины и малозаметные препятствия — ставить немедленно».

Эти приказы дошли до войск с большим опозданием, а 10-я армия Прибалтийского Особого Военного Округа получила его уже после вторжения врага. Поэтому к моменту нападения гитлеровцев войска не могли выполнить эти указания. Лишь некоторые артиллерийско-пулеметные батальоны к утру 22 июня начали занимать долговременные огневые точки, а несколько стрелковых соединений получили приказ на выдвижение к границе. В таком положении их и застала война«.

 

И – «Великая Отечественная» 1984″. Часть 2, «В тяжёлую пору», гл. 3, «Срыв плана молниеносной войны», раздел 1, «Вероломное нападение на СССР».

«Директива о приведении войск в боевую готовность поступила на телеграф в 23 часа 45 минут 21 июня, то есть за 4 часа 15 минут до начала войны. В ней указывалось, что 22–23 июня возможно нападение немецкой армии, которое, по всей вероятности, начнется с провокационных действий. Руководство Наркомата обороны, приказав привести в боевую готовность все части приграничных округов, в то же время потребовало не поддаваться ни на какие провокации, «могущие вызвать крупные осложнения«.

 

Вот так. Мы видим — совершенно не утверждает «классическая советская версия» о том, что якобы «не было готовности».    Конечно, это злополучное «не поддаваться на провокации» вызывает — вполне естественно, — тягостное недоумение. И было оно у очень многих людей, и об этом в советских книгах говорится открытым текстом. Приведу ещё один фрагмент воспоминаний авиаконструктора А. С. Яковлева («Цель жизни» та же гл. 18, «Начало войны»). Цитируя приказ Тимошенко от 7.15 утра 22 июня – отразить нападение, но «Впредь до особого распоряжения наземными войсками границу не переходить» и бомбардировки немецкой территории совершать лишь на ограниченную глубину, Яковлев пишет:

 

«Совершенно непонятно, почему нашим войскам «впредь до особого распоряжения» запрещалось переходить границу? Почему авиации разрешалось наносить удары только на глубину до 100 — 150 километров по германской территории? Война уже шла, а командование не знало, что это: случайное вторжение? Ошибка немцев? Провокация? Не говоря уже о том, что приказ наркома был крайне запоздалым. Он к тому же отражал незнание того, что происходило на фронте«.

 

Да, безусловно, надо было действовать решительнее, надо было максимально усиливать первый эшелон армии, а не соотносить подготовительные меры по обороне страны с тем, как будет это истолковано немцами. И не надо было ослаблять эти меры, чтобы продемонстрировать Гитлеру «миролюбие». Но во все эти «надо было» и «не надо было» можем играться мы – знающие, что немцы напали именно тогда и напали бы в любом случае. А у тех, кто руководил страной и армией тогда, — у Тимошенко, у Жукова, у Сталина, — этого знания не было, и на них лежало бремя колоссальной ответственности – выбрать из имеющихся на текущий момент вариантов наименее пагубный. Всё просчитать заранее никто не может, но решать – приходилось.

Далее переходим к «валькирии», якоы изничтожившей советский боевой потенциал. Да, конечно, это нонсенс, и совершенно справедливо Солонин называет сие «мифом».  И , надо отметить, что такой миф действительно существует, Солонин и в этом прав. Да только разобраться бы надо – а кто мифотворцы-то? Это мы в следующем разделе увидим. Но, как бы то ни было, советские историки тут вновь ни при чём!   Смотрим всё ту же книгу Анфилова. Гл. 3, «Нападение гитлеровской Германии на СССР. Мобилизация сил на отпор врагу», раздел 1, «Вероломное нападение гитлеровской Германии на Советский Союз»:

 

«Несмотря на внезапность нападения, советские летчики смело вступили в бой с врагом. В первых воздушных боях они продемонстрировали храбрость, мужество, высокое мастерство и умение владеть своим оружием. Уже в первый день войны наши славные соколы нанесли большие потери противнику».

 «… Части и соединения фронтовой и армейской авиации систематически истребляли самолеты противника, его танки, артиллерию и мотопехоту. Они наносили бомбовые удары по аэродромам и военным объектам противника. Уже в первые дни войны было установлено, что гитлеровские летчики уклонялись от встречи в воздухе с советскими истребителями (я не настаиваю на том, что здесь нет некоторого преувеличения в духе сводок Совинформбюро; но «всеуничтожающей немецкой валькирии» здесь, так или иначе, как-то не видно – А. М.). Наряду с армейской и фронтовой авиацией успешно действовала и наша дальнебомбардировочная авиация. Она производила удары с воздуха по военно-промышленным объектам противника, находившимся в глубоком тылу. В период с 24 по 26 июня ее ударам подверглись Кенигсберг, Данциг, Констанца и нефтеносный район Плоешти. Кроме нанесения противнику большого материального ущерба, действия дальнебомбардировочной авиации имели важное политическое значение. Они разоблачали лживость фашистской пропаганды, утверждавшей, что вся советская авиация была уничтожена в первые дни войны. (Да, на той стороне могли придумывать нечто подобное этой «валькирии», но не на нашей – А. М.) Наши летчики рассеяли эту легенду, ежедневно сбивая десятки немецких самолетов, уничтожая сотни гитлеровцев и систематически подвергая бомбардировке военно-промышленные объекты противника.«

 

Далее, раздел 2, «Мероприятия коммунистической партии и советского правительства по организации отпора врагу», перед концом:

 

«Фашистской Германии не удалось одним мощным ударом разгромить основные силы Советской Армии…»

 

Напоминаю: это партийно-правительственный источник; и мы читаем в нём прямо противоположное тому, чем якобы – согласно Солонину, — такая литература запудривала мозги советским гражданам…

А вот – «Великая Отечественная, 1984». Гл. 3, «Срыв плана молниеносной войны» (название, кстати, говорит само за себя), раздел 1, «Вероломное нападение на СССР». После описания поражений Красной Армии на всех фронтах в те первые трагические недели – всё же говорится:

 

«… Враг дорогой ценой заплатил за свой успех. Потери, понесённые им на советско-германском фронте, не шли ни в какое сравнение с его потерями в Западной Европе. К середине июля лишь в сухопутных войсках они составили около 100 тыс. человек и почти половину танков. Немецкие военно-воздушные силы потеряли 1284 самолёта…»

 

Ещё раз подчеркну здесь: я не настаиваю ни на достоверности всех количественных данных в цитируемых мною советских книгах, ни на безупречной правдивости этих источников в изображении хода событий. Но я показываю – и, надеюсь, убедительно, — что классическая советская версия не плодила «фэнтезийных» тезисов. В том числе – о немецком «первом уничтожающем ударе».

 

Кто же создал разоблачаемые мифы?

 

Но ведь я писал, что миф этот и в самом деле был создан. И, поскольку создан он не «главпуровскими» историками — мы убедились воочию, что на них Солонин напрасно грешит, — то кем же?

Долго разыскивать не понадобится. Ибо, представьте, сам же Марк Солонин нам и здесь посодействует. Как главного «партийно-правительственного» историка указал, так и этих мифотворцев укажет.

Вновь раскрываем «22 АК» на той самой главе «С чего начнём?» Солонин оспаривает здесь ту самую версию Суворова о том, что Красная Армия (сугубо «наступательная», обороне же «не учившаяся») была сметена и изничтожена, когда её поставили в положение защищающейся стороны. Оспаривает — повторяю, — совершенно справедливо. И пишет (приношу извинение за очень длинную цитату):

 

«… разрушив старые мифы коммунистической пропаганды, В. Суворов в одном, но очень важном аспекте поспешил заменить их новыми. Оказывается, Красная Армия была велика и могуча — но только до трех часов утра 22 июня 1941 г. На следующий день она якобы была обескровлена и разоружена внезапным нападением гитлеровцев. Со страниц трилогии Суворова просто льется торжественная песнь Первого Обезоруживающего Удара:

«…при внезапном ударе советских танкистов перестреляли еще до того, как они добежали до своих танков, а танки сожгли или захватили без экипажей… Внезапный удар по аэродромам ослепляет танковые дивизии… Советские разведывательные самолеты не могут подняться в небо… Нашему циклопу выбили глаз.

Наш циклоп слеп. Он машет стальными кулаками и ревет в бессильной ярости…» И так далее.

Для пущей убедительности Суворов предложил и свой, гораздо более правдоподобный, вариант объяснения причины такого конфуза: Красная Армия сама готовилась к нападению и якобы поэтому забыла про всякую осторожность. По сравнению с издевательски глупой версией коммунистических «историков» (про то, как робкий и наивный Сталин боялся дать Гитлеру «повод для вторжения») ошибочная гипотеза Суворова смотрится вполне солидно. В результате самое широкое хождение получили обе «суворовские» легенды: и о «первом обезоруживающем ударе вермахта», и о том, что разгром Красной Армии был обусловлен тем, что войска, которые обучались, вооружались и готовились для ведения наступательных операций, были 22 июня 1941 г. вынуждены перейти к обороне.

В скобках заметим, что в этом варианте мифотворчества В. Суворов вовсе не был первым. Тот же Григоренко («В подполье можно встретить только крыс» – А. М.) еще в 1967 г. написал про то, как «глупый» нарком обороны Тимошенко послушался еще более «глупого» Сталина и двинул днем 22 июня всю артиллерию на запад. Им бы подождать до темноты — а они ее вывели из лагерей и укрытий днем. Вот тут на нее и налетела вражеская авиация. И уничтожила. Всю. Все шестьдесят тысяч орудий и минометов. Каждый немецкий бомбардировщик (а их на всем Восточном фронте было девятьсот), проносясь над землей, как мифическая Валькирия из древних скандинавских саг (И здесь та же самая валькирия помянута… что ж, это не грех, образ яркий, почему не использовать?.. – А. М.), разом уничтожил по одному советскому артиллерийскому полку…»

  

Итак, сюрреалистическая байка о «молниеносном разоружении Красной Армии вермахтом» – оказывается, вовсе не «советская». Сам Солонин, позабыв, что это вроде бы советским историкам (по его словам!) такую чушь писать полагалось бы, показывает нам, что ложь сия — ревизионистская.

И подобное абсолютно неизбежно для любой разновидности фолк-хистори, для любого искусственного, конъюнктурного построения на тему истории! Ревизионист не может не запутываться то и дело, противореча сам себе, ибо он соорудил прокрустово ложе заданной схемы – а подогнать под неё реальность не получается, то и дело вылезают те или иные «концы», за всем не уследишь…

И на закуску – о «Сталине, верившем Гитлеру». Это тоже ничуть не «партийные пропагандисты» писали, не надо на них поклёп возводить. Это написал обустраиватель земли Русской, он же её, по совместительству, «беспокойная совесть», Александр наш Исаевич Солженицын.

 

«Он (Сталин – А. М.) слал в Германию эшелоны сырья, не укреплял границ, боялся обидеть коллегу. Он верил Гитлеру!..», — «В круге первом», гл. 21.

 

Так оно…

И уж совсем на десерт… В одной российской книжке имеется ещё и такая фраза: «Сталин… поверил приглашению Гитлера совместно решать основной вопрос человечества (еврейский вопрос – А. М.)»

Уверен, тут даже самые-распросамые ненавистники всего советского согласятся – не «главпуровский» материал. Ну, и откуда бы это?

У нас тут получится некое подобие игры в «Далеко, далеко на лугу пасутся ко…»

Так вот, автор – Сол… Солонин? Нет, совершенно не он. Сол…женицын? Нет, не женицын, на него тоже грешить незачем. Это – Солоухин. «Последняя ступень». Сию книгу он ещё в советское время писал «в стол», и его перо влеклось «двумя мыслями, двумя скакунами» — антисемитизмом и ненавистью к советской власти. «Основной вопрос человечества» у него – кто бы сомневался, — еврейский вопрос, ибо евреи – злокачественная опухоль на теле человечества. Я «за что купил, за то и продаю», но по тексту Солоухина так говорил его «друг и учитель», идейный наставник. И утверждал, что «… нас гнали в огонь против железных рыцарей, идущих нас же, дураков, вызволять из беды«.

Вот что получается, если непредвзято рассмотреть вопрос об одиозных мифах, созданных вокруг Великой Отечественной. Их творцы – либо поклонники Гитлера, либо пишущие поп-историю ревизионисты.

Советская же литература о Великой Отечественной войне, при всей её идеологизированности, при всём наводимом ею на изображаемое косметическом марафете, — совершенно не то «чудище обло», которому отважно бросает вызов Солонин.

Бросает вызов, создав тот самый, упомянутый мною ранее, образ врага. И тут как тут – теория заговора. Этот солонинский «дракон лжи» (советская историография в его изображении) якобы выращен по приказу Главполитуправления, под эгидой партии и правительства.

На самом же деле, мы видим, нет «чудища». Есть просто традиционная модель – да, конечно, патриотическая, с ощутимой тенденцией приукрашивания. Модель, в рамках которой и в самом деле очень навязчиво – до приторности, — подчёркивается «роль партии и правительства». Замалчиваются репрессивные, подчас очень жестокие, меры пресечения дезертирства или – того страшнее, — предательства (либо преуменьшается масштабность этих мер). Щадяще, тоже с явной дозой преуменьшения, повествуется о разгроме в первые месяцы. И так далее. Но эта версия по основным своим параметрам вполне адекватна и – мы это увидели, — приписываемых ей абсурдов не содержит. Эти абсурды мерещатся ревизионисту, поскольку ему, не менее, чем странствующему рыцарю, нужен образ врага, некоего «дракона» — а на кого иначе в бой-то бросаться?.. Дракон же обязан быть ужасающе фантасмагоричным, и в воображении фолк-историка он именно таков; но вот ведь облом – его нет. Если же так, его нужно выдумать, что и делает Солонин – а то на ком показывать ревизионистскую удаль? Он с удручающей систематичностью «отлавливает» в традиционной советской модели абсурдные идеи, которых в ней нет и не было, а у советских историков – мысли, которые ими никогда не высказывались.

И это только один, отдельно взятый и даже не самый главный аспект той лжи, которая предстаёт перед внимательным и умеющим отрешиться от предвзятости читателем на страницах разбираемых нами ревизионистских трудов. Эта ложь — в отличие, от традиционной, — действительно напоминает некоего «дракона», ибо она и в самом деле многоаспектна и многомерна.

 

 

Глава 2 – О хилом вермахте

 

 

Соотношение сил: традиционный взгляд

 

В СССР и во время Великой Отечественной войны, и в течение десятилетий после Победы бытовал устойчивый, сложившийся образ гитлеровской Германии как безусловно превосходившего по силе и нас, и всех остальных «сверхбойца». То, что наша армия, наш народ, истекая кровью, всё же выстояли в схватке с этим сверхмощным врагом, считалось национальным подвигом. Так воспринимали это поколения наших родителей, бабушек и дедушек: те, на чью долю выпало – жить тогда. Так нас – выросших в позднесоветские, застойные годы, — учили в школе. Что ж, «в школе», допустим, по условиям данной заочной дискуссии не считается: будем думать сами.

Но, сколь бы самостоятельно мы не мыслили, перед нами, так или иначе, предстаёт очевидное: Германия и экономически, и индустриально была намного сильнее России. К тому же она располагала гораздо большим процентом хорошо образованных молодых мужчин, т. е. потенциально – квалифицированных командных кадров для армии.

Пока Германия не была объединена, она не могла по-настоящему реализовать свой военный потенциал; но со второй половины 19-го столетия немцы показали миру, на что они способны. Немецкий военный гений со времён Шлиффена, создавшего теорию блицкрига, и Мольтке, разработавшего принципы безупречно отлаженной — до мельчайших взаимодействующих между собой деталей, — военной машины, удивил и устрашил весь мир. Сначала – ошеломляющий блицкриг против Франции в 1870-ом году. Затем – Первая мировая, когда лишь силами четырёх держав, включая США, удалось справиться с Германией, союзники которой были куда слабее стран Антанты.  Надо добавить, что Германия имела больший стимул, нежели столь же индустриально мощная Британия, максимально развивать именно сухопутную армию. Ибо не находилась на острове и была лишена возможности полагаться на защиту флота. И в результате именно немцы создали супер-армию — вермахт и люфтваффе. Благодаря чему гитлеровская Германия за считанные годы сумела превратиться из страны с небольшой и – по условиям Версальского договора, — весьма скромно оснащённой вооружением армией в первоклассную военную державу?

На мой взгляд, сработали три фактора:

Во-первых — очень развитая научно-индустриальная база, способная и очень быстро обеспечивать армию техникой на должном уровне, и столь же быстро — и гибко, — перестраиваться, реагируя на те или иные новшества, обнаруживаемые у противника.    Во-вторых – накопленный в предыдущих кампаниях опыт воплощения на практике того, чему учили военные теоретики: тщательного учёта и согласования всех взаимосвязанных мелочей военной «логистики». И – это относится сюда же, — умение использовать все звенья машины в «синхронизированном» режиме, так, чтобы воинские соединения, рода войск, компоненты боевого арсенала действовали словно оркестр по нотам. В-третьих — великолепная система обучения военному искусству.

Всё это вместе взятое я позволю себе условно назвать «организационно-технологической мощью». Она в Третьем рейхе была на высочайшем уровне.

Россия же в плане темпов экономического развития всегда была значительно слабее. Да, конечно, три сталинские пятилетки были сильнейшим рывком из аграрных стран в индустриальные; но могло ли быть достаточно этого рывка для того, чтобы догнать немцев по этой самой «организационно-технологической мощи»?

Наконец, от теоретических рассуждений перейдём к «наглядному». Вот общеизвестный послужной список военных действий вермахта и Красной Армии начиная с 1939-го – когда, согласно принятой датировке, Вторая мировая уже успела начаться.

В книгах Солонина – любой, кто почитает, увидит, — своеобразным рефреном повторяется очень часто одна и та же фраза – «всё познаётся в сравнении». Я вообще-то не уверен, что всё: никогда не любил афоризмов – «истинок», схожих с подлинной Истиной не более, чем мыльный пузырь с земным шаром. Но не стану отрицать: сравнительная методика очень полезна для любых научных исследований. И я совсем не против того, чтобы сравнивать – как делает очень усердно Марк Солонин, — арсеналы вооружений противостоявших в интересующем нас случае сторон. Но ведь кроме этого у каждой из них уже была совокупность результатов в тех войнах, которые велись ими буквально «накануне» их столкновения между собой – если не полностью, то почти во всеоружии того, чем они располагали к началу Великой Отечественной.

Так давайте сравним «послужные списки»:

Германия: молниеносно расправилась не только с Польшей, но и с Францией (великой державой); загнала англичан (не зулусов! Колоссальную империю!) на острова, заставив «биться за Британию»; ну, Греция и Югославия не столь впечатляют, но и они, а также захваченные практически без усилий Нидерланды, Бельгия и Норвегия были (каждая из них отдельно взятая!) многолюднее Финляндии.

СССР: Халхин-Гол – победа, но не «сокрушительная» и за несколько месяцев. Финская – три с половиной месяца, и не «разгром», а захват ограниченной территории при больших, нежели у противника, потерях.

Ну, и кого же естественно при таком раскладе считать сильнее?

И косвенный показатель: Мюнхен, где Англия и Франция дрогнули перед Гитлером. Я уверен, что их страх был не на пустом месте. Наверное, располагали разведданными о силе «оппонента».

Итак, при всей скорби о том, что немецкий военный гений был, к сожалению, отдан в услужение злу, — нельзя не отдать ему должное. Если сравнивать по боевым результатам, — Германия 1941-го года выглядит исключительно сильной. Гораздо сильнее СССР.

 

Об одном гротескном оксюмороне

 

Солонин категорически оспаривает это. Цитирую «22 АК», первую вступительную главу – «Как появилась эта книга»:

 

«… никакого «технического превосходства вермахта» не было и в помине. Пушку образца Первой мировой войны тащила шестерка лошадей, главным средством передвижения пехоты вермахта была одна пара ног на каждого солдата, и вооружен этот солдат был самой обыкновенной винтовкой (это только в плохом советском кино все немцы в 1941 году ходят с автоматами, а вот по штатному расписанию даже в элитных дивизиях вермахта «первой волны» было 11 500 винтовок и всего 486 автоматов). Разумеется, предельно милитаризованная сталинская империя, долгие годы готовившаяся к Большой Войне с предельным напряжением всех ресурсов богатейшей страны мира, вооружила и оснастила свою армию как нельзя лучше. Разумеется, танков и самолетов, зенитных орудий и гусеничных тягачей, аэродромов и аэростатов в Красной Армии было больше, чем в армиях Англии, Франции и Германии, вместе взятых. Разумеется, научно-технический уровень советского военного производства не просто «соответствовал лучшим мировым стандартам», а по целому ряду направлений формировал их. Лучший в мире высотный истребитель-перехватчик (МиГ-3), лучшие в мире авиационные пушки (ВЯ-23), лучшие в мире танки (легкий БТ-7М, средний Т-34, тяжелый КВ), первые в мире реактивные установки залпового огня (БМ-13 «катюша»), новейшие артиллерийские системы, радиолокаторы, ротационные кассетные авиабомбы, огнеметные танки и прочая, прочая, прочая — все это существовало, и не в чертежах, не в экспериментальных образцах, а было запущено в крупную серию«.

 

Здесь – внимание! Ахтунг, так сказать… В той же самой монографии, в «Эпилоге», читаем:

 

«Из поверженной Германии вывозились сотни тонн технической документации. Были вывезены целые научно-исследовательские, конструкторские коллективы. У бывших союзников всеми правдами и неправдами покупали, добывали, воровали новейшие военные технологии. Добыча была огромной: реактивные двигатели, турбовинтовые двигатели (один из них по сей день работает в небе), зенитные ракеты, радиолокаторы, инфракрасные системы самонаведения, стратегический бомбардировщик (скопированный один к одному под названием Ту-4), крылатые ракеты, баллистические ракеты, парогазовые турбины для подводных лодок, планирующие бомбы, жаропрочные сплавы. И наконец, вершина всех усилий — тысячи страниц технического описания американской атомной бомбы…«.

 

Это – повторяю, — в той же книге!  Цитируя советскую киноклассику, – «Так раб или друг?» Так Верхняя Вольта или «лучше всех вооружённая и оснащённая»? Так воровала технологии или формировала? Или, может, сначала сформировала, а потом уж заодно и своровала?.. Что ни делай, а надо бы выбрать что-то одно!

А в интервью, упомянутом в предыдущей главе («Метагазета», корреспондент Ирина Тумакова, 10-го мая 2019), — ещё намного круче! Ещё раз пардон, будет длинная цитата, но без неё мы много потеряли бы. Солонин утверждает, что после войны произошёл…

 

«...колоссальный прорыв в военно-технической сфере. Добыча в войне была огромная. Из поверженной Германии вытащили гигантское количество новейших научно-технических разработок. Баллистические ракеты, крылатые ракеты, зенитные ракеты, реактивные двигатели, реактивные самолеты, подводные лодки, гидроакустика, торпеды, радиолокация… Техническую документацию измеряли в тоннах веса. (Чью документацию? Тех которые с «шестёрками лошадей» и «обыкновенными винтовками»? – см. процитированное только что из вступительной главы – «Как появилась эта книга?» — А. М.) Вывезли целые конструкторские коллективы в полном инженерном составе. Один из них спроектировал для Сталина турбовинтовой двигатель с феноменальными характеристиками — мотор этот по сей день (!) работает в небе, исправно таская дальний стратегический бомбардировщик Ту-95. Самая массовая советская подводная лодка — это немецкая лодка 21-го проекта. Вся советская ракетная техника поднялась на немецких разработках. А сколько взяли с другой стороны — по ленд-лизу! Огромное количество техники, каждый образец которой — возможность чему-то научиться. Давайте посмотрим лендлизовские списки, там есть совершенно удивительные вещи. Например, 10 миллионов радиоламп: зачем они нужны были товарищу Сталину? Для ведения войны? Нет, он просто создал задел для развития радиотехнической промышленности на 10 лет вперед. Видим 200 единиц бортовых радиолокаторов, которые никогда не участвовали ни в каких воздушных боях, их просто некуда было привинчивать. Их взяли, чтоб скопировать и оснастить ими свои будущие истребители. (Ахтунг! А мы-то думали – см. цитату из вступительной главы, — что в СССР уже был «лучший в мире истребитель» — А. М.) Советский стратегический бомбардировщик Ту-4, с которого сбрасывали первые советские атомные бомбы, это американский В-29, наглым образом захваченный у союзников и скопированный один к одному. И американцы это проглотили. Одним словом, был сделан огромный рывок по пути превращения страны — и в прямом, и в переносном смысле — из Верхней Вольты в Верхнюю Вольту с ракетами».

 

«Рывок» был сделан, согласно этому фрагменту, после войны. До войны СССР был Верхней Вольтой. Имевшей (что делать, приходится ещё раз, для полноты эффекта, процитировать) «… Лучший в мире высотный истребитель-перехватчик (МиГ-3), лучшие в мире авиационные пушки (ВЯ-23), лучшие в мире танки (легкий БТ-7М, средний Т-34, тяжелый КВ), первые в мире реактивные установки залпового огня (БМ-13 «катюша»), новейшие артиллерийские системы, радиолокаторы, ротационные кассетные авиабомбы, огнеметные танки и прочая, прочая, прочая»

 

Этот вопиющий оксюморон на тему «Верхней Вольты» хорошо иллюстрирует топорный характер разбираемой концепции. Она целиком и полностью основана на предвзятости, на желании сколь возможно (и «более, чем возможно») охаять… в данном случае – историю отдельно взятой страны. Она – «Верхняя Вольта», поскольку должна быть «дикой», это её «образ-схема» по ревизионистскому «самозаказу». И она же – для пользы дела, — сверхвооружённая и супертехнологичная, когда цель ревизионистских изысканий — осмеять и очернить её подвиг, изобразить её народ и армию не выстоявшими против не имевшей себе равных военной мощи, а «разбежавшимися» при первом толчке… Солонин – умный человек, но предвзятость (не решусь сказать «ненависть»: я имею право говорить только о позиции своего заочного оппонента, но не о его чувствах) логически ослепляет и запутывает. Это закономерно и неизбежно.

Что ж, теперь – к делу.

 

Соотношение сил: взгляд Солонина

 

Итак, Солонин, вопреки тому, о чём свидетельствует сравнение по боевым результатам лета 41-го, утверждает: Красная Армия была намного сильнее вермахта – и в количественном плане, и по качеству основных категорий вооружения. Чем же это аргументируется? В основном – детальным, надо отдать должное, описанием (на основе документации о комплектовании воинских частей) количества оружия и технического оснащения у каждой из сторон, а также соображениями о качестве техники.

Например, предваряя свой анализ обстоятельств разгрома немцами четырёх советских армий, дислоцированных в Белоруссии – армий, из которых состоял Западный фронт, — Солонин приводит подробные данные о количестве советских воинских соединений, о численности танков и сопровождающего оснащения в советских механизированных корпусах, о наличии огромного числа истребителей и бомбардировщиков. Он даёт детальные сводки о запасах горючего для танков в Западном округе, о сети военных аэродромов близ границы. Создаётся впечатление гигантской, неодолимой мощи (которую к тому же якобы готовили к нападению в недалёком будущем и в соответствии с этим дислоцировали); и как же так всё это в считанные дни рассыпалось? По мнению Солонина – решающим оказался человеческий фактор: большинство солдат и офицеров не захотело воевать «за Сталина и за систему».

Приступим к цитированию. Поначалу я привожу здесь цитаты из книги «Бочка и обручи» (далее – сокращённо, — «БиО»). Я предпочитаю в ряде случаев цитировать именно эту книгу, а не «22 АК» – более поздний, модифицированный вариант тех же «Бочек». Дело в том, что в «22 АК» в части «Трясина» (здесь – первая, а не вторая часть книги) две первые главы («Замысел операции» и «Без свидетелей») – переработанный вариант трёх глав одноимённой части «БиО» («Замысел», «Обречённые на успех» и «Без свидетелей»). Автору виднее, как делить книгу на главы, но желающему найти тот или иной фрагмент большая «дробность» озаглавленных разделов удобнее. Поэтому, когда особых разночтений нет, я обычно ссылаюсь на «БиО».

Итак, «БиО», ч. 2, «Трясина», в которой речь идёт о Западном Особом военном округе (ЗапОВО), превращённом в условиях войны в Западный фронт. Глава «Обречённые на успех».

«…белостокская группировка советских войск, еще не сделав ни одного выстрела (22 июня – А. М.), уже нависала над флангом и тылом немецких войск, зажатых на тесном «пятачке» сувалкского выступа. Об этом позаботился Сталин. А природа (или сам Господь Бог) позаботилась о том, чтобы река Неман повернулась у Гродно на 90 градусов, «освобождая» таким образом дорогу наступающим от Белостока на Меркине советским танкам. Других крупных рек, за которые могла бы зацепиться обороняющаяся немецкая пехота, в этом районе просто нет«.

«… гигантская стальная армада должна была обрушиться на пять пехотных дивизий вермахта… КМГ (конно-механизированная группа – А. М.) при своем наступлении на север от Гродно на Меркине имела уникальную возможность уничтожать противника по частям рядом последовательных ударов во фланг и тыл«.

(К ночи с 22-го на 23-е июня зам. Командующего Западным фронтом, генерал-лейтенант И. В. Болдин, получил от комфронта, генерал-полковника Д. Г. Павлова, приказ создать, частично объединив силы двух механизированных корпусов и нескольких дополнительных подразделений, конно-механизированную группу — КМГ, — чтобы нанести контрудар по наступавшим немецким войскам. Контрудар не удался, командование корпусов не имело связи между собой, частично сыграли пагубную роль паника и дезориентированность офицеров – А. М.)

 

Далее, описывая техническое оснащение 6-го и 11-го мехкорпусов, Солонин утверждает:

 

«Что могла противопоставить этому немецкая пехота? Почти ничего. Основным вооружением противотанкового дивизиона пехотной дивизии вермахта была 37-мм пушка, способная пробивать броню в 30—35 мм на дистанции в 500 метров. Для борьбы с легкими советскими танками БТ или Т-26 этого было вполне достаточно. Но после первых же встреч с нашими новыми танками немецкие солдаты дали своей противотанковой пушке прозвище «дверная колотушка» (смысл этого черного юмора в том, что она могла только постучать по броне советской «тридцатьчетверки»). Наклонный 45-мм броневой лист нашего Т-34 немецкая 37-мм пушка не пробивала даже при стрельбе с предельно малой дистанции в 200 метров. Ну а про возможность борьбы с тяжелым танком KB (лобовая броня 90 мм, бортовая —75 мм) не приходится и говорить. Это 50-тонное стальное чудовище могло утюжить боевые порядки немецкой пехоты практически беспрепятственно, как на учебном полигоне«.

 

Вот почему глава и названа «Обречённые на успех»: настолько наши были сильнее немцев, что просто права не имели не сокрушить их; и как же это получается, что наоборот – были разбиты и сокрушены сами. А получилось это, по мысли Солонина, потому что, вместо того чтобы сражаться, побежало большинство наших либо от немцев подальше, либо им, немцам, сдаваться.

 

Аналогично в той же ч. 2 («Трясина»), гл. 7 («Огонь с неба»):

 

«За спиной передовой группировки советской авиации были огромные резервы самолетов, авиачастей, летчиков. Достаточно сказать, что уже на четвертый день войны (25 июня) ВВС Западного фронта получили две авиадивизии (т.е. порядка 400—500 самолетов), переброшенные из внутренних округов. К семнадцатому дню войны (9 июля) ВВС все того же Западного фронта получили для восполнения потерь еще 452 самолета [53, с. 18]. Удивляться таким цифрам не стоит. Общая численность одних только истребителей в ВВС Красной Армии составляла (по данным самого консервативного источника) 11 500 самолетов [35, с. 359]. Если в подобной ситуации у немцев и был хоть какой-то шанс на завоевание превосходства в воздухе, то он заключался в том, чтобы сконцентрировать все силы авиации — в том числе и бомбардировочной, и штурмовой — на разрушении наземной инфраструктуры советских ВВС. Да только что это были за силы? На фронте от Балтики до Черного моря (а это более полутора тысяч километров по прямой) у немцев было 35 авиагрупп, на вооружении которых числилось всего (т.е. с учетом и неисправных самолетов) 917 «горизонтальных» и 306 пикирующих бомбардировщиков. Менее одного самолета на километр фронта! И вот эти хилые силы еще и приходилось дробить, отвлекать от поддержки наземных войск (от борьбы с КМГ Болдина, в частности), переключая их на самоубийственные — какими они могли бы стать при наличии организованного сопротивления — налеты на аэродромы советской истребительной авиации«.

 

Вот буквально так пишется у Солонина. Хилые силы люфтваффе, вермахт со своими никчёмными колотушками; куда бы им против сверхмощной сталинской машины?

Приводимые Солониным сведения о количестве и типах танков и других видов техники в мехкорпусах и дивизиях взяты из официальных документов. Да, огромное число танков было в Красной Армии, намного больше, чем у немцев, и были в том числе очень хорошие: Т-34 и КВ. И самолётов было в несколько раз больше, чем у противника.

В дополнение к подсчётам Солонин иллюстрирует силовой расклад, имевший место по его мнению, яркой и образной метафорой. Описывая структуру и состав советского механизированного корпуса («БиО», часть 1, «Затерянная война», гл. 2, «Сотрясая землю грохотом танковых колонн»), он утверждает, что если в чём-то соединения Красной Армии порой и уступали вермахту, то – в «живой силе», в численности солдат. И пишет:

 

«Фактически, танковая   группа вермахта   представляла собой крупное соединение мотопехоты, усиленной несколькими (от 3 до 5) танковыми полками. Продолжая линию „зоологических» сравнений, начатую в свое время В. Суворовым (Суворов писал, что советские войска, испытав в начале войны страшный удар, пытались всё же атаковать, подобно «раненому крокодилу» – А. М.), можно сказать, что танковая группа вермахта была могучим и тяжелым буйволом, а мехкорпус Красной Армии — гибким и стремительным леопардом. В живой природе исход схватки четырех буйволов с двумя дюжинами леопардов   был бы предрешен.   Не   сомневалось   в   возможностях своих „леопардов» и высшее командование РККА, строившее самые смелые планы Великого Похода (т. е. предполагая якобы «напасть первыми» – А. М.)«.

 

Но этот «Великий Поход», сколь бы ни настаивали Суворов и Солонин, навсегда пребудет достоянием альтернативной истории. В реальности напали именно немцы. Те самые немцы, чьи силы в изображении Солонина выглядят столь «хилыми». Взяли и напали.

И вот – один из сущностных и ключевых для разбираемой темы вопрос: а почему же, если так, они напали?

Как же они осмелились, против такой-то силы? И планировали к тому же блицкриг — предполагали, что быстро, в считанные месяцы, с этим врагом управятся!..

Советский третьеклассник, если бы ему этот вопрос задали, ответил бы, наверное: «Так ведь Гитлер – он бесноватый был, вот и напал…» Но мы все, включая и Солонина, и меня, третий класс очень давно окончили – и прекрасно знаем: «бесноватый фюрер» – это штамп. Гитлер был дальновидным и, когда надо, осторожным политиком, умел идти на компромиссы и отступать. И на препятствия действительно непреодолимые он никогда не бросался – ни как бешеный пёс на колючую проволоку, ни — возвращаясь к солонинской метафоре, — как «буйвол на леопарда». Ибо «в живой природе» буйволам, чтобы напасть на леопардов, надо было бы основательно взбеситься – поскольку в нормальном состоянии они пусть не «осознают», конечно, но «ощущают», каковы их шансы в таком бою.

Но мы-то обсуждаем происходившее в мире людей, способных разумно оценивать ситуации и соотносить свои действия со здравым смыслом. И как же логически объяснить тогда непреложный исторический факт: первыми напали всё-таки немцы?

 

«Методологическое» интермеццо: об упрощенчестве

 

Человек, считающий себя историком, если уж он взялся за пересмотр той или иной традиционной трактовки событий, обязан, оспаривая её, принимать во внимание не только отдельные аспекты её – допустим, даже кажущиеся странными, — а версию в целом, во всей её объёмности и множественности граней.

Профессиональный историк, утверждая то, что мы видим у Солонина, обязан был бы открыто поставить этот сакраментальный вопрос и основательно в нём разобраться, а не пропускать сквозь пальцы очевиднейший парадокс: почему «слабые» напали на «куда более сильных», да ещё и уверены были, что легко справятся?

Иными словами: а немцы – считали ли себя именно «буйволами»? Или, может быть, — коль скоро так смело напали, — они думали о себе иначе? Факт, что немцы решились воевать на два – и очень даже серьёзных (второй-то ведь с англичанами), — фронта.

Солонин опирается на документы, приводит цифровые и технологические выкладки о вооружении противостоявших сторон, находит любопытные несостыковки в воспоминаниях советских генералов. Вся эта информация полезна для исследования; трудолюбие и дотошность Солонина в изучении документов достойны восхищения. И он ставит вопрос: как же огромная по количеству танков и самолётов армия была разбита наголову в первые месяцы войны? Вопрос законный, это не раз обсуждалось не только фолк-, но и настоящими историками. Но…

Убийственное «Но» заключается в том, что анализ трагедии 41-го года в исполнении Солонина – образец типичной тенденции фолк-историков: упрощенчества. Этот анализ сводится к линейному уравнению, вроде тех, которые решают, начиная учить алгебру в школе. По логике Солонина, исход военных действий должен быть «разностью», получаемой в результате вычитания: «сила» одной из сторон минус «сила» другой . Предполагается, что вычитаемое – советская «мощь», вычитатель – немецкая. При всём нагромождении документальных данных, идея Солонина, в принципе, умилительно проста. Если вычитатель меньше вычитаемого, то разность должна быть числом положительным. В нашем случае – мощная Красная Армия обязана была бы в самом начале войны смять хилых фрицев. Но итог первых месяцев войны известен, и он — отрицательный: слабосильный вермахт не был разбит в пух и прах в первые же часы, а уверенно побеждал. Чем это объяснить?

А куда бы проще! Подставим ещё две линейные величины: желание сражаться – у тех и у других. У немцев силы было куда поменьше, зато боевой настрой на высоте. А у нас хоть и необорная мощь, да не хотели наши сражаться за Сталина (вариант – за «систему»), мотивации не было – вернее, отрицательная она была, и настолько, что «разность» та самая ниже нуля опустилась. Вот потому и побеждали немцы, вот всё и ясно.

Массовый читатель на это покупается, потому что ему нравится, чтоб попроще было. Но на самом-то деле… будем разбираться.

То, что СССР превосходил Германию по количеству людей, — ясно всем. То, что и единиц боевой техники было у Красной Армии больше, причём в несколько раз, тоже верно — что ни Анфиловым, ни другими советскими историками, при частичном замалчивании, всё же не оспаривалось. Наконец, и по качеству отдельные виды техники были у нас действительно лучше; мы видели, что и это в советских источниках отмечено. Да, но факторов-то больше!..

Кстати об упрощенчестве. Война – одно из самых страшных, с древности и по сей день пока, увы, не избываемых проклятий, терзающих человечество. И войны – вынужденно основной предмет рассмотрения профессионалов исторической науки, начиная с её отца – Геродота. Но ни один серьёзный историк не сводил «силу» той или иной воинской группировки или даже целой армии к количеству «танков» (колесниц, боевых слонов, тяжеловооружённых рыцарей…) и не утверждал, что та сторона, у которой этих «танков» больше, обязана побеждать, а если не победила, то, значит, сражаться не хотела и разбежалась кто куда… Рассуждать таким образом – всё равно что решать помянутым «линейным» способом дифференциальное уравнение.

Я писал уже двумя главами выше об «организационно-технологической мощи», компоненты которой — отлаженная система взаимодействия всех звеньев военного механизма, солдатско-офицерская выучка и индустриальная база страны в целом. Эта самая индустриальная база, чрезвычайно развитая, позволила немцам при Гитлере за очень короткое время вооружиться до зубов. И, осознавая её потенциал, они могли не особенно беспокоиться о том, что танков или самолётов у них в тот или иной конкретный момент меньше, чем у противника: освоить и наладить любое производство, чтобы восполнить нехватку, было Германии неизмеримо легче, нежели России. И я не уверен, что учёл все компоненты, но уверен, что даже нахождение и тщательное суммирование их всех не дали бы нам «живого образа «. Немецкая военная машина – то целое, которое, как без малого двадцать четыре века назад сказал Аристотель, больше суммы частей. И она успела блестяще проявить себя ещё до схватки с Красной Армией.

Далее – рассуждая о том, кто был сильнее, Солонин практически совершенно игнорирует то, что думали и писали о сём предмете немцы – от солдат и младших офицеров до высших военачальников, которые – как бы ни относиться к ним, — были квалифицированными специалистами военного дела. А у нас сейчас именно тот случай, когда почитать написанное «стоявшими по ту сторону» необходимо. И не для того, чтобы поймать очередную политкорректную клюкву об «империи зла», — нет, исключительно для объёмного и панорамного анализа интересующей нас ситуации. Человек, называющий себя историком, обязан был бы подробно проанализировать эти материалы.

Что ж, это за него сделаю я, но – не сейчас, а через один раздел. Ибо это будет уместнее после разговора о том, как же всё-таки объясняет Солонин тот факт, что «слабый» Гитлер решил кинуться в бой на восточного колосса, да ещё и предполагал управиться с ним за считанные месяцы.

 

Неправдивый ответ на полувысказанный полувопрос

 

Солонин – очень неглупый человек. И, предвидя, что некоторых читателей может озадачить вопрос о том, почему же немцы взяли и напали на такого, казалось бы, сверхсильного противника, — пишет («Бочка и обручи», часть 2, «Трясина», гл. 2, «Обречённые на успех») буквально следующее:

 

«Обсуждение вопроса о том, как военная разведка крайне агрессивного государства могла на протяжении полутора лет не замечать появления новых типов танков в серийном производстве у главного потенциального противника Германии, выходит за пределы нашей книги. Это — тема для отдельного разговора. (Иными словами, Солонин пытается вывести из рассмотрения тот самый вопрос – как же они напали? Но – нет, это ни в коем случае не «выходит за пределы» и не «для отдельного разговора»! Это не только относится к нашей теме, это один из её ключевых моментов — А. М.) Постарались все — и Гитлер, категорически запретивший после подписания Договора о дружбе и границе (28 сентября 1939 г.) ведение разведывательной деятельности против СССР, и загадочный руководитель абвера адмирал Канарис (агент английской разведки по совместительству), и многие другие».

 

Это настолько умопомрачительно, что дух захватывает. Получается, что немцы разведки не проводили, фюрер не велел – вот и не в курсе были, что за враг перед ними.

Это большая и толстая… как бы выразиться интеллигентно… неправда. А неправду говорить нехорошо. И писать – тоже.

В этой же самой главе, буквально тремя абзацами выше, Солонин вновь – любит он это делать, — высмеивает «бесконечные причитания партийных пропагандистов о том, как «… на Германию работала промышленность всей покорённой Европы», а Сталин очень верил Гитлеру и занимался сугубо «мирным созидательным трудом«. Мы уже уяснили (в 1-ой главе), что советские партийные пропагандисты – если, конечно, не ручаться за любого подвыпившего парторга заводской ячейки, а иметь в виду историков, чьи труды официально издавались, — ничего подобного не утверждали. Но, так или иначе, это было бы, разумеется, чушью, здесь я полностью согласен с Солониным, такое про Сталина писать смешно… Границы он очень даже укреплял, а верить – никому на свете не верил… Но не надо всё же ерунду взводить и на Гитлера, изображая его честно соблюдающим что-либо, — заодно с Канарисом, о котором не поясняется, как же именно он «постарался».

Решусь перефразировать то, что пишет Солонин о бутылке Молотова: «даже не зная ничего об истории Второй мировой», любой разумный человек знает, что нигде на свете не начинают войну без разведки. Дикий вождь дикого племени – и тот, прежде чем повести сородичей с дубинками и копьями на стойбище столь же диких соседей, прикажет кому-нибудь из своих молодцов поползать тёмной порой вокруг того стойбища да позыркать, что там делается… А уж Германия… да как же это можно настолько не уважать немецкую военную школу, чтобы приписать ей такую безалаберность?..

Марк Солонин много знает о Второй мировой войне, и не может он не знать о «группе Ровеля» («Kommando Rowehl»). Теодор Ровель начиная с 1936 года, в звании майора, был командиром эскадрильи специального (т.е. разведывательного) назначения. С января же 1939 года, уже в чине оберст-лейтенанта (полковника), он командовал разведывательной авиагруппой при главнокомандующем военно-воздушных сил. И немецкие самолёты-разведчики этого подразделения, начиная именно с октября 1939 года (т. е. сразу после того, как Гитлер якобы «запретил» разведдеятельность против Советского Союза), приблизительно пятьсот раз вторгались в воздушное пространство СССР, осуществляя аэрофотосъёмку. Это позволило собрать обширную информацию о советской индустрии, о расположении войск и об иных тактически и стратегически важных обстоятельствах. В частности – позволило люфтваффе нанести сокрушительный удар по советским аэродромам 22 июня 41-го. «Общие итоги деятельности Aufkl.Gr.Ob.d.L. (отдельная группа дальней разведки главного командования люфтваффе: именно та самая группа оберста Ровеля – А. М.) за пять месяцев 1941 г. впечатляли. К июню в распоряжении Генерального штаба люфтваффе имелись панорамные снимки и крупномасштабные карты всей приграничной полосы на глубину около 250–300 км с указанием всех важных объектов и районов дислокации войск. Было выявлено точное местоположение 66 аэродромов советской авиации» — читаем в книге на эту конкретную тему

(Дмитрий Дёгтев, Дмитрий Зубов, «Всевидящее око фюрера. Дальняя разведка люфтваффе на Восточном фронте. 1941-1943», изд-во «Центрполиграф», 2012. Гл. 1, «Глаза вермахта», раздел 2, «Тайные полёты над СССР», стр. 4-8 в интернет-библиотеке «loveread», указанный фрагмент – стр. 8)

Самолёты группы Ровеля летали на очень большой высоте, недоступной тогда для советской авиации, — вот первая причина того, что военно-воздушные силы СССР имели тогда мало возможностей противодействовать этому искусному шпионажу. Когда же один экипаж, из-за неисправности двигателя, снизив высоту полёта, был всё-таки перехвачен и задержан советскими истребителями, «ответом советского руководства стал жалкий протест, заявленный германскому правительству по дипломатическим каналам. В итоге полеты не только не прекратились, а продолжились с новой силой«. Жуков и Тимошенко пытались убедить Сталина дать приказ сбивать шпионов (в той мере, в коей это окажется возможным), но тот позволил всего лишь предъявить «ноту» с «требованием» прекратить эти полёты и добавил, что неясно, знает ли о них сам Гитлер… (Д. Дёгтев, Д. Зубов, «Всевидящее око фюрера», стр. 7 в указанном тексте). Сталин опасался сделать в отношении немцев что-либо «резкое», способное привести к обострению. Вот вторая причина безнаказанности немецких разведчиков.

Подробнее об упомянутом инциденте рассказывает Г. К. Жуков («Воспоминания и размышления», 1969, гл. 9, «Накануне Великой Отечественной войны»). В конце мая  41-го германский посол Шуленбург испрашивал у правительства СССР  разрешения на розыск немецкими военными могил их соотечественников, павших в первую мировую войну, — в основном, разумеется, в районах, близких к советским границам. И Сталин, опасаясь отказать немцам, склонялся к тому, чтобы это разрешение дать — правда, приказав «контролировать» передвижение и действия немцев в ходе этих поисков. Жуков пишет, что и Тимошенко, и он сам «… были поражены, с одной стороны, наглостью и цинизмом германского правительства, бесцеремонно решившего произвести разведку местности и рубежей на важнейших оперативных направлениях, и, с другой стороны, непонятной доверчивостью И. В. Сталина (выделено мною – А. М.)».

(В скобках: эта «доверчивость» — разумеется, не солженицынское «Сталин верил Гитлеру», а просто неудачно подобранное слово. Жуков же не был, в конце концов, писателем, мастером слога… Это не «доверие», а сильнейший страх перед немецкой угрозой, отчаянная надежда на то, что, если «не давать повода», немцы всё-таки, может, и не нападут, и, наконец, нежелание показать своим приближённым, насколько «прогибается» он лично перед Гитлером… Сталину, быть может, казалось более «пристойным» — не столь расходящимся с достоинством правителя колоссальной державы, — изобразить видимость «доверия» — А. М.)

Далее Тимошенко сказал, что в последнее время участились нарушения немецкими самолётами воздушных границ, что делается это, несомненно, в разведывательных целях и что он вместе с Жуковым считает правильным эти самолёты сбивать. Сталин ответил, что Шуленбург «объяснил» это слабой подготовленностью некоторых пилотов люфтваффе, включая порой недостаточное неумение ориентироваться в воздухе. Поскольку было очевидно, чего стоит это «объяснение», Жукову и Тимошенко удалось настоять на том, чтобы тем или иным образом на эти «залёты» всё же отреагировать, и Сталин приказал подготовить «ноту» Гитлеру с требованием «прекратить самоуправство военных, добавив — «Я не уверен, что Гитлер знает про эти полёты». И эта крайняя по своей кажущейся «наивности» фраза усиливает вероятность того, что я упомянул в скобках: Сталин — из самолюбия, — настолько не хотел показаться (даже ближайшим к нему людям)  боящимся Гитлера, что предпочитал изобразить перед ними «необеспокоенность».

Вот так — если возвратиться к основной теме, — «запрещалась» немцам разведывательная деятельность .

И к тому же существовал разведотдел «Иностранные армии – Восток» (ФХО), командир которого, полковник Кинцель, был подчинён непосредственно Францу Гальдеру, начальнику генштаба сухопутных сил вермахта. Вот, например, Гальдер конспектирует 29-го марта 1941-го:

 

«Сведения из Финляндии:

а. В европейской части России имеется на 15 дивизий больше, чем мы до сих пор предполагали.

б. Русский танковый корпус, расположенный в районе Пскова, состоит из двух танковых дивизий (по два танковых полка и одному мотострелковому полку в каждой).

в. Русские парашютнодесантные части: 10 бригад трехбатальонного состава«.

(«Военный дневник» Франца Гальдера, на нем. яз – Штутгарт, 1962-64. Он очень удобен для поиска и для ссылок на ту или иную запись: надо лишь указать число)

 

А вот что Кинцель доложил ровно через четыре недели (Гальдер, под 26-ым апреля):

 

«Общая обстановка в России с 1.4 не изменилась. С того времени отмечено увеличение войск на западе [России] на десять дивизий. Армия мирного времени, состав которой сейчас увеличен (около 170 дивизий), может считаться армией, укомплектованной по штатам военного времени{1140}. Однако есть сомнения относительно наличия транспортных частей.

Ежедневно идут поезда с дополнительной матчастью (например, 250 эшелонов проследовали в район Вильнюса), вероятно, для доведения частей до штатов военного времени, так как пока что многие дивизии не были, например, полностью оснащены артиллерией«.

 

Да и генерал-фельдмаршал люфтваффе Альберт Кессельринг пишет в своих мемуарах

(«Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха», гл. 12, «Русская кампания до конца ноября 1941 года»):

 

«В первые два дня операции мы сумели завоевать господство в воздухе. Решение этой задачи облегчила прекрасно проведенная аэрофотосъемка».

 

И это — только для примера.

Итак, разведка немцами велась – да и кто её не вёл бы перед войной? Это настолько «обязательная программа», что мне и «пояснять» как-то неловко, потому что я для умных и образованных людей пишу… Причём разведку эту они осуществляли и очень интенсивно, и — как было им, немцам, всегда присуще, — методично и тщательно. И очень многое знали о Красной Армии.

В том числе о танках-великанах знали. Одно из двух: либо Солонин выборочно читал Гальдера, либо не захотел упомянуть запись, не согласующуюся с его концепцией. Там же, в главе «Обречённые на успех», он утверждает:

 

«Мало того что военно-политическое руководство фашистской Германии не предоставило своей армии никаких средств борьбы с новыми советскими танками. Оно еще и ухитрилось не заметить сам факт их появления на вооружении РККА! Только после начала боевых действий, 25 июня 1941 г., в дневнике Ф. Гальдера (начальника штаба сухопутных войск) появляется следующая запись: «…получены некоторые данные о новом типе русского тяжелого танка: вес — 52 тонны, бортовая броня — 8 см… 88-мм зенитная пушка, видимо, пробивает его бортовую броню (точно еще неизвестно)…получены сведения о появлении еще одного танка, вооруженного 75-мм пушкой и тремя пулеметами…»

 

А вот же нет! Не «только после начала боевых действий», но и раньше знали немцы о том, что в СССР имеются новые модели танков. Гальдер ещё под 30.03.41 пишет (под шапкой «Большое совещание у Гитлера»):

 

«Высказывание о русских танках (заслуживают уважения). 47-мм пушка, неплохие тяжелые танки, но в своей массе — устаревшие типы. По численности танков русские сильнее всех в мире, однако они имеют лишь небольшое количество новых гигантских танков с длинноствольной 105-мм пушкой (танки-колоссы весом в 42–45 тонн)«.

 

Итак, почему немцы якобы «не замечали», «не знали» — это вообще не вопрос. Всё отлично замечали немцы! Если война показала, что в целом они недооценили противника, то это недооценка принципиально иного плана (что мы увидим, читая немецкие материалы). Но о том, что может противопоставить им Красная Армия в ответ на планируемое ими нападение, они отлично знали. Не в мелочах, разумеется, но настолько, что за полгода до начала войны составили вот такой план разгрома Красной Армии на западных границах:

 

Гальдер, 05.12.40: «Сосредоточить крупные силы в южной группе армий. Русские войска должны быть разбиты западнее Днепра. Авиацию бросить на переправы через Днепр! Все, что русские имеют западнее Днепра, должно быть уничтожено. Прибалтику отрезать! В этом случае там достаточно будет иметь лишь дивизии ландвера [ — дивизии 3-й линии]. Противник должен быть рассечен ударами сильных фланговых группировок севернее и южнее Припятских болот и окружен в нескольких «котлах» (аналогично операциям в Польше)»

 

И не только составили, но — сколь ни трагичен этот факт, — и осуществили. Надо отдать им должное: они сумели, словно по нотам, исполнить задуманное.

Нечто подобное тому, что утверждает Солонин о Западном фронте, изображая картину безусловного превосходства красноармейской силы над немецкими «колотушками», он пишет и о Юго-Западном. Смотрим «22 АК» ч. 2 , «Семеро одного не бьют», гл. 1, «Час твой последний приходит, буржуй» (вообще-то не час, а день, если уж цитировать – А. М.) Солонин перечисляет дислоцированные на Юго-Западе силы в количестве шести армий и резюмирует, что наши имели (учитывая дополнительные соединения) семикратное превосходство над атаковавшими их войсками немцев (к сему и название – что ж, дескать, семеро одного, да не побили?..). А немцы якобы и не ожидали, что так много этих самых войск у нас там:

 

«… 23 танковых и 11 моторизованных дивизий. Как жаль, что всю эту информацию не доложили тогда Гитлеру! Может быть, он застрелился бы на четыре года раньше…»

 

Кто бы спорил, неплохо было бы, если бы он так поступил. Вот только причина для суицида понадобилась бы другая. Ибо «эта информация» у немецкого командования была заранее. Читаем всё тот же самый дневник Гальдера.

 

4 апреля: «Доклад о положении в России: Отдел «Иностранные армии — Восток» теперь признает, что численность русских сухопутных войск в европейской части России следует считать большей, чем предполагалось до сих пор. (Это уже давно утверждали финны и японцы.) Предполагается, что войска русских насчитывают 171 стрелковую дивизию, 36 кавалерийских дивизий и 40 мотомеханизированных бригад.»

22 мая: «Майор Шильдкнехт (отдел «Иностранные армии — Восток») : Доклад о группировке русских сухопутных войск у немецкой границы. Войска сильно выдвинуты вперед. Оборонительная группировка состоит из трех групп армий.

— Прибалтика: Одна группа армий в составе двух [общевойсковых] армий; за ней в тылу — группа оперативных резервов и одна группа стратегических резервов.

— Центральный участок: Одна группа армий в составе трех армий; за ней в тылу — еще одна армия (оперативный резерв) и одна группа стратегических резервов (?).

— Южный участок: Одна группа армий в составе трех армий; за ней в тылу — одна группа оперативных резервов. (Это, по-видимому, те самые шесть армий Юго-Западного фронта: 5-ая, 6-ая, 26-ая, 12-ая, 18-ая и 9-ая. Гальдера информировали в этом смысле вполне точно. Это эшелонированное развёртывание войск: мы увидим позже, что именно так назвал это блестящий гитлеровский стратег Эрих фон Манштейн — А. М.)»

 

Вряд ли всего этого Гальдер и фон Браухич не сообщили фюреру, однако он почему-то не наложил на себя руки, не испугался и ни нападения, ни даже блицкрига не отменил.

Теперь я возвращаюсь к процитированному ранее абзацу Солонина, где была сказана та самая, не «в меру», а просто шокирующе «упитанная», неправда о Гитлере, Канарисе и немецкой разведке, — но в отредактированном виде («22 АК, ч. 1, «Трясина», гл. 1, «Замысел операции» – объединение двух переработанных глав в «Бочке и обручах»: «Замысел» и «Обречённые на успех»):

 

«Обсуждение вопроса о том, как военная разведка крайне агрессивного государства могла на протяжении полутора лет не замечать появления новых типов танков в серийном производстве у главного потенциального противника Германии, выходит за пределы нашей книги. Это — тема для отдельного разговора. Для нашего же расследования достаточно отметить тот факт, что немецкие пехотные дивизии не только не получили новые противотанковые пушки в достаточных количествах, но и само появление из чащи белорусских лесов огромных 50-тонных бронированных монстров (танки КВ – А. М.) должно было стать для них страшной неожиданностью (выделено Солониным – А. М.)».

 

Здесь Солонин, мы видим, убрал фразы о Гитлере, «запретившем разведку», и о Канарисе, — чувствуя, наверное, абсурдность этого пассажа. Вместо «фюрер не велел» – «разведка не замечала»… И вставил пассаж о «сверхтанках» (якобы неожиданных: на самом деле – см. Гальдер, 30.03.41, — немцы о новых советских танках знали! – А. М.) в качестве того, что должно было бы стать решающим силовым фактором. Эта акцентуация сама по себе выглядит притянуто: будто бы одними 50-тонными танками можно одержать победу.

Но о том, насколько способно было влиять наличие этих – действительно очень хороших, — танков на ход боевых действий в целом, мы поговорим позже. Сейчас я привёл эту отредактированный Солониным абзац для того, чтобы устроить ему (абзацу, а не Солонину) очную ставку с другим фрагментом из той же книги и даже из той же главы — «Замысел операции» — только раньше по тексту:

 

«В феврале 1941 г. было принято решение (в СССР – А. М.) сформировать ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ (выделено автором – А. М.) таких (очень мощных: перед этим описываются и предполагаемая численность бронетехники, и её типы – А. М.) мехкорпусов, что означало развертывание танковых войск численностью в два раза больше, чем в армиях Германии, Англии, Италии и США вместе взятых (выделено автором). Увы, даже у Гитлера, хотя и считался он «бесноватым ефрейтором», хватило ума не ждать, а напасть самому. Напасть раньше, чем Сталин укомплектует до последней гайки все свои двадцать девять мехкорпусов. В результате в реальности воевать пришлось отнюдь не таким мехкорпусам, какие описаны выше (выделено мною).

… Все мехкорпуса были разделены на 19 «боевых», 7 «сокращенных» и 4 «сокращенных второй очереди». Всего к концу 1941 г. планировалось иметь в составе мехкорпусов и двух отдельных танковых дивизий 18 804 танка, в том числе 16 655 танков в «боевых» мехкорпусах. С точки зрения количественных показателей никакой проблемы с укомплектованием этих мехкорпусов не было: к 1 января 1941 г. в Красной Армии уже числилось более 20 тыс. танков. Но это были «устаревшие» (устаревшие в сравнении с новейшими танками КВ и Т-34, а вовсе не с танками противника!) легкие танки Т-26 и БТ, а для полного перевооружения новыми танками всех 29 мехкорпусов требовалось 3654 танка КВ и 12 180 танков Т-34…»

 

Вообще-то меня лично учили в школе, что 19+7+4=30, а не 29. Но это в данном случае не столь важно, сколь три предложения о Гитлере, которому «хватило ума напасть, а не ждать». Три предложения – три нонсенса.

Во-первых, здесь Гитлер изображён знающим, что за мехкорпуса комплектуются в СССР (а потому якобы и не пожелавшим ждать, пока там всё докрутят и доштампуют). И это полностью логически противоречит абзацу насчёт немецкой разведки, которая то ли (по тексту «БиО») не шпионила, поскольку не велено было, то ли (по варианту «22 АК») – просто лопухнулась.

И – вопрос Марку Солонину, – которую же из двух взаимоисключающих версий он прикажет нам принимать всерьёз? Ту, где Гитлер «не знал», что у противника в арсенале, или ту, где он, мандражируя от того, сколько у русских всего имеется, решил немедленно броситься в бой, а то они ещё сильнее станут? Который из этих двух несовместимых пассажей нам считать правдой?..

Во-вторых, логика тут из серии «нарочно не придумаешь». Получается, что, будь Гитлер совсем уж «бесноватым», он бы не напал, а ждал! Но он настолько бесноватым не был – и именно посему взял и ринулся, буйвол эдакий, на… сколько там бишь этих самых леопардов было?..

В-третьих – а почему, если «ждать», то пассивно? А Гитлер разве не мог бы, пока в СССР укомплектовывают мехкорпуса, — с немецкой расторопностью и с немецкой же эффективностью наращивать, наперегонки со Сталиным, свою мощь? Разве в этом не было бы куда больше разума и куда меньше «бесноватости», чем вот так кидаться, — если бы он, Гитлер, и в самом деле был «слабее»?

Если хилый бросился первым на сильного – при том, что этот последний его пока не обижал и ничем не провоцировал, — одной из вполне вероятных причин может быть именно то, что этот «хилый» основательно оборзел. Ибо именно разумным, взвешенным было бы (для Гитлера) – всеми силами уклоняться от столкновения; считая же, что оно, раньше ли, позже ли, неизбежно, — стараться его по возможности оттянуть. Чтобы, если уж схватка неизбежна, максимально к ней подготовиться. Что, кстати, делало в течение всех предвоенных месяцев именно советское правительство.

Но Гитлер не оборзел. Он был злодеем, но мыслил очень здраво. И его генералы тоже бешеными ну ни капельки не были.

И неумолимая реальность именно такова: немцы, уже имея войну с Англией (подчеркну: не с туземцами Сандвичевых или Андаманских островов, а с Британской империей), решились напасть на СССР. О чём же это свидетельствует, если не о твёрдой уверенности в своём – а не противника, — силовом превосходстве?

Иными словами: а немцы – считали ли себя именно «буйволами»? Или, может быть, — коль скоро так смело напали, — они думали о себе иначе?

А почему бы их самих не спросить?

 

Соотношение сил: немецкий взгляд

 

Итак, восполним то, что не сделано Солониным. Рассмотрим, что думали о силовом раскладе на той стороне. Материал об этом столь обширен и диагностичен для понимания вопроса, что я решусь посвятить цитированию немецких источников и их комментированию целый раздел.

Вот – из «Военного дневника» Франца Гальдера, начальника штаба сухопутных сил вермахта. Правда, предваряя цитирование, отмечу: Гальдер – фигура неоднозначная. Он не был поначалу сторонником развязывания масштабной войны и, уже вступив в 1938 году в вышеупомянутую должность, планировал вместе с группой других высокопоставленных военных свержение Гитлера. Но заговорщиков побудила отказаться от этого замысла наметившаяся мюнхенская капитуляция Чемберлена и Даладье (см. Уильям Ширер, «Взлёт и падение Третьего рейха» 1960, кн. 3, «Путь к войне», гл. 12, «Дорога на Мюнхен», раздел 8, «Чёрная среда»: заговор Гальдера против Гитлера», стр. 147-149 текста в интернет-библиотеке loveread). Под впечатлением политических успехов Гитлера и перспективы дальнейших побед он предпочёл служить фюреру, руководил подготовкой немецкой армии к военным действиям и стремился достичь максимальных успехов.

Дневниковые записи Гальдера – тем более, что они исходно для чужих глаз не предназначались, — отражают его реальные мнения и оценки. Правда, некоторые приводимые им и не всегда комментируемые замечания в «Военном дневнике» принадлежат не ему, а иным лицам – нередко, в частности, Гитлеру. Но ни один момент из того, что я здесь процитирую – независимо от того, отражает ли он позицию самого Гальдера, — не оспаривается им активно; иными словами, даже то, что пишется им не от своего лица, он считает вполне разумным, даже если и дискуссионным.

Засим – цитирую. Крайне выборочно, только самое яркое и характерное.

 

22.07.40 (почти за год до войны, задолго до утверждения плана «Барбаросса»): «Начало (операции против СССР – А. М.) — май 1941 года. Продолжительность операции — пять месяцев. Было бы лучше начать уже в этом году, однако это не подходит, так как осуществить операцию надо одним ударом. Цель — уничтожение жизненной силы России. Операция распадается на:

1-й удар: Киев, выход на Днепр; авиация разрушает переправы. Одесса.

2-й удар: Через Прибалтийские государства на Москву; в дальнейшем двусторонний. удар — с севера и юга; позже — частная операция по овладению районом Баку.

Посмотрим, насколько все это заинтересует Финляндию и Турцию. Позже: Украина, Белоруссия, Прибалтика — нам. Финляндии — районы до Белого моря»

 

02.12.40: «Мы достигнем Петербурга за три недели!!» (sic! Это слова полковника Хойзингера после разговора со Шмундтом, шеф-адъютантом Гитлера; возможно, таково было мнение самого фюрера – А. М.)

 

05.12.40: «Сосредоточить крупные силы в южной группе армий (и т. д. — не стану повторять процитированное в предыдущей главе планирование «котлов» – А. М.)

… Русские уступают нам в вооружении в той же мере, что и французы. Русские располагают небольшим количеством современных полевых артиллерийских батарей. Все остальное — модернизированная старая материальная часть; наш танк T—III с 50-мм пушкой (весной их будет 1500 шт.), как нам представляется, явно превосходит русский танк. Основная масса русских танков имеет плохую броню.

Русский человек — неполноценен. Армия не имеет настоящих командиров. Смогли ли они за последнее время серьезно внедрить правильные принципы военного руководства в армии, более чем сомнительно. Начатая реорганизация русской армии к весне еще не сделает ее лучше.

Весной мы будем иметь явное превосходство в командном составе, материальной части, войсках. У русских все это будет, несомненно, более низкого качества. Если по такой армии нанести мощный удар, ее разгром неминуем. Ведя наступление против русской армии, не следует теснить ее перед собой, так как это опасно. С самого начала наше наступление должно быть таким, чтобы раздробить русскую армию на отдельные группы и задушить их в «мешках». Группировка наших войск в исходном положении должна быть такой, чтобы они смогли осуществить широкие охватывающие операции.

Если русские понесут поражения в результате ряда наших ударов, то начиная с определенного момента, как это было в Польше, из строя выйдут транспорт, связь и тому подобное и наступит полная дезорганизация».

 

Абстрагируясь от мерзостной оценки народа, который ни Гальдеру, ни Гитлеру, ни всей «арийской» колоссальной силе в конечном счёте не удалось победить, — отдадим должное: планируемый сценарий начала войны будет осуществлён в реальности спустя шесть с лишним месяцев. Будет раздробление частей Красной Армии, будут «котлы», будет дезорганизация… на Западном фронте – действительно почти полная… Всё схвачено и просчитано.

 

2. 02. 41 : «… превосходство на нашей стороне (боевой опыт, боевая выучка, вооружение, организация, руководство, национальные особенности характера, наличие идей)»

Немецкая танковая дивизия имеет превосходство в танках, мотострелках и артиллерии.

Количество танков (советских – А. М.) в целом (пехотные дивизии + подвижные соединения) очень велико (до 10 тыс. танков против 3,5 тыс. немецких танков). Однако, учитывая их качество, это превосходство незначительное. (напоминаю, это пишет не «партийно-пропагандистский мифотворец», а немецкий генерал – А. М.) Тем не менее не исключены неожиданности«.

 

Знали немцы – если не точно, то на уровне количественного «порядка», — сколько у противника танков, и не смущало их это. Что касается «неожиданностей», то ничего бы не стоил военачальник, не предусматривающий в том числе и их…

И аналогичное тому, что пишет Гальдер о танках, мы видим у него и на тему авиации. Подробно о ней – в записях за 22-ое февраля, но это настолько длинно, что я предпочитаю дать более лаконичный фрагмент за 27-ое:

 

«Соотношение истребителей 6:1 (3:1), однако в боевой подготовке и материальной части истребители противника значительно уступают нашим; [советские] бомбардировщики [2:1 (1:1)] уступают нашим в боевой подготовке. У противника всего 400 истребителей современных типов; общее же число — 3 тыс. Принимают участие в наземных боях. Бомбардировщиков — 1600–2000; в большинстве — устаревших типов. Ожидается использование крупных сил авиации против наших наступающих авангардов, но затем должен последовать крах, обусловленный превосходством нашей техники и опыта«.

 

Итак, вот однозначное мнение «с той стороны» о превосходстве именно своей, а не советской техники. Немцы были отлично информированы о том, что у СССР больше танков и самолётов, но почему-то полагались на свои «хилые травоядные колотушки»… И, судя по результатам первых операций, соотношение сил оценивали адекватно. Как бы ни относиться к ним, а дело знали.

И вот очень выразительные фрагменты от 30.03.41, за неполных три месяца до начала. Большое совещание у Гитлера:

 

«… Наши задачи в отношении России – разгромить её вооружённые силы, уничтожить государство (sic! выделено мною – А. М.)

… Массированное использование авиации и танков на решающих направлениях. Авиация не сможет одновременно обработать этот гигантский район. В начале войны она должна установить господство лишь на отдельных участках этого колоссального фронта. Поэтому использовать ее нужно в тесной связи с операциями сухопутных войск. Русские не выдержат массированного удара танков и авиации«. (Так, увы, поначалу и будет – А. М.)

… Будущая картина политической карты России: Северная Россия отойдет к Финляндии; протектораты в Прибалтике, на Украине, в Белоруссии«.

 

Вот такие они – «буйволы».

Если исходить из немецких планов и оценок, то гитлеровское командование считало свои воинские формирования не «буйволами», а по меньшей мере «саблезубыми тиграми». И, если судить по началу войны, — совсем, надо сказать, не безосновательно.

И мнение Гальдера разделялось большинством немецких генералов – опытных, квалифицированных профессионалов, обладавших высокой дисциплиной мышления и совершенно не склонных к шапкозакидательству.

Вот что пишет генерал-полковник Герман Гот («Танковые операции», на нем. яз. – Гейдельберг,1956. Гл. 2, «Предыстория», раздел 8, «Оценка Красной армии 1941 г.»):

 

«Русские бронетанковые войска были сведены в механизированные бригады и несколько танковых дивизий. Танковых корпусов еще не было. (Это ошибка чисто терминологическая: Гот называет советские корпуса «бригадами», поскольку по численности личного состава они не отвечали его представлениям о «корпусе» – А. М.) Только некоторым стрелковым дивизиям были приданы устаревшие танки. Отсюда вывод, что Россия еще не усвоила опыта оперативного использования крупных танковых соединений. Превосходила ли наша танковая пушка по пробивной способности и дальности стрельбы орудия русских танков — на этот вопрос нельзя было ответить определенно, но мы на это надеялись. Незадолго до начала войны Гитлер сам имел неопределенные сведения о сверхтяжелом русском танке. В начале июля мы встретились с этим танком юго-восточнее Витебска.

Итак, германская армия начинала свой тяжелый поход на Восток, сознавая свое качественное превосходство«.

 

Это мнение постфактум, но тем оно ещё ценнее для нас. Это написано человеком, уже знавшим исход войны, — что не заставило его отказаться от мысли о первоначальном превосходстве германской армии. И учтём, что Гот командовал одной из двух танковых армий (3-ей армией) группы «Центр», устроившей советским войскам Западного фронта Белостокско-Минский «котёл», почти полное окружение.

Второю из этих армий (2-ою и по номеру) командовал Гудериан. В изданных им «Воспоминаниях солдата» (на нем. яз. – Гейдельберг, 1951) мы не встречаем сколько-нибудь подробного сравнительного оценивания вермахта и Красной Армии. Надо отметить, что он относился к идее войны против СССР без энтузиазма. В гл. 6 («Кампания в России 1941 года»), в разделе 1 («Предыстория») он пишет, что был против нападения на СССР, считая это ненужной авантюрой. Далее, в разделе 2 («Подготовка»), описывая совещание у Гитлера 14-го июня, за восемь дней до войны, Гудериан называет «неубедительными» изложенные фюрером причины, побудившие его начать якобы «превентивную» войну с Россией. Но он был — в соответствии с тем, как в заглавии именует сам себя — прежде всего солдатом. И —

 

«В середине дня, когда состоялись доклады о готовности к боевым действиям, меня спросили только об одном: сколько мне нужно дней, чтобы достичь Минска. Я ответил: «5—6 дней». Наше наступление началось 22 июня, а 27 июня я уже достиг Минска, в то время как Гот, наступая из города Сувалки, подойдя к Минску с севера, захватил его уже 26 июня«.

 

То есть Гудериан, так или иначе, в рамках выполнения того, что было ему приказано, вполне рассчитывал на успех.

Для пользы дела – очень длинный, местами сокращаемый фрагмент из его книги (тот же раздел «Подготовка»):

 

«… Но еще более роковой была недооценка сил противника. Гитлер не верил ни донесениям о военной мощи огромного государства… ни сообщениям о мощи промышленности и прочности государственной системы России. Зато он умел передать свой необоснованный оптимизм непосредственному военному окружению. В верховном командовании вооруженных сил и в главном командовании сухопутных сил так уверенно рассчитывали закончить кампанию к началу зимы, что в сухопутных войсках зимнее обмундирование было предусмотрено только для каждого пятого солдата.

… Я не могу согласиться с распространенным мнением, что только один Гитлер виноват в отсутствии зимнего обмундирования осенью 1941 г.

Военно-воздушные силы и войска СС были снабжены им своевременно и в достаточном количестве. Но верховное командование думало сломить военную мощь России в течение 8—10 недель…

Оно было так уверено в успехе своей безумной затеи, что важнейшие отрасли военной промышленности уже осенью 1941 г. были переключены на производство другой продукции. Думали даже с началом зимы вывести из России 60—80 дивизий, решив, что оставшихся дивизий будет достаточно для того, чтобы в течение зимы подавить Россию. Эти дивизии, остающиеся на востоке, после окончания осенью военных действий предполагалось разместить на зиму в хорошо оборудованных помещениях на какой-нибудь линии опорных пунктов…

Описание дальнейших событий покажет, насколько не соответствовали эти замыслы суровой действительности«.

 

Итак, Гудериан считал несбыточным (даже безумным) план разгрома СССР в течение двух или двух с половиной месяцев (кстати, и Гальдер, мы видим, предполагал всё-таки пятимесячную продолжительность кампании). Согласно Гудериану, нечего было и думать о том, чтобы, уж если вести эту войну, снимать с восточного фронта часть войск прежде чем будет одержана окончательная победа. И следовало серьёзно подготовиться к зиме. Но и он, судя по тому, что я процитировал, по всей видимости, думал, что, если бы не было той самой недооценки противника, Германия, пусть не легко, всё же одолела бы… Гудериан предвидел, что война будет тяжёлой, и не хотел её. Может быть, в том числе и потому, что понимал – погибнет множество солдат; может быть, ещё и потому, что по убеждениям своим не был фанатичным нацистом, не считал иные народы толпищами «недочеловеков» и не жаждал проливать их кровь ради гитлеровских амбиций. В его мемуарах высказывается несогласие с жестокостью к населению оккупированных земель, чувствуется, что его это по-человечески возмущает. Гейнц Гудериан – одна из наименее антипатичных фигур из тех немецких военачальников, чьи мемуары мне довелось читать. Но, как бы то ни было, и он тоже – это очевидно, — считал вермахт более сильной армией, чем та, которую могла противопоставить ему Россия.

Далее, читаем «Я стоял у ворот Москвы» (интернет-библиотека «e-reading») — дневники генерал-фельдмаршала фон Бока, того, кто командовал в начале войны всей танковой группой армий «Центр», был начальником Гота и Гудериана.

 

20.06.41 (за два дня до начала):

 

«Меня посетил господин X., только что вернувшийся из Москвы. Он рассказал мне о ситуации по ту сторону границы. Руководящие люди в России считают, что война с Германией неизбежна. Господин X. надеется, что они не сомневаются также и в том, что Россия потерпит поражение. Но Сталин, возможно, не так уж и опасается военного поражения в европейской части России. Быть может, он надеется отступить за Урал и ждать там, когда страны западной демократии доконают Германию? Коли так, он даже может этому поспособствовать, взвалив заботы о прокорме многомиллионного населения в европейской части России, а также многочисленных русских военнопленных на плечи Германии! Более того, Сталин может найти необходимые для продолжения войны сырье и людские ресурсы на востоке от Урала, если уж нам придет в голову его преследовать. Временный сбой в работе русского государственного аппарата не сыграет решающей роли, принимая во внимание политическое устройство и условия жизни в этой стране«.

 

Странный пассаж, и, надо сказать, вполне в духе некоторых фолк-историков, полагающих – есть и такие, — что Сталин хотел «заманить немцев в глубь России» (вариант — «выморить Ленинград голодом») и тому подобное. Но важна здесь не абсурдность таких «гипотез», а полная уверенность фон Бока в том, что Германия справится, что она сильнее.

А вот что пишет Эрих фон Манштейн. («Утерянные победы», на нем. яз. – Бонн, 1955. Часть 3, «Война против Советского Союза», гл. 8, «Танковый рейд»):

 

«Стратегические цели Гитлера покоились преимущественно на политических и военно-экономических соображениях. Это был в первую очередь захват Ленинграда, который он рассматривал как колыбель большевизма и который должен был принести ему одновременно и связь с финнами, и господство над Прибалтикой. Далее, овладение источниками сырья на Украине и военными ресурсами Донбасса, а затем нефтяными промыслами Кавказа. Путем овладения этими районами он надеялся по существу парализовать Советский Союз в военном отношении.

В противовес этому ОКХ (верховное командование сухопутных войск вермахта – А. М.) правильно полагало, что завоеванию и овладению этими, несомненно, важными в стратегическом отношении областями должно предшествовать уничтожение Красной Армии (Вот именно так! Ради этого я и цитирую данный фрагмент. Манштейн был блестящим стратегом, и он считал это возможным! – А. М.) Главным силам Красной Армии должно быть навязано решительное сражение путем нанесения удара на Москву (этот план не соответствовал полностью фактической группировке советских сил, как это выявилось позже). Москва представляет собой главный центр советской державы, потерей которого страна не стала бы рисковать, во-первых, потому, что Москва — в противоположность 1812г.- была действительно политическим центром России; во-вторых, потому, что потеря военно-промышленных районов вокруг Москвы и восточнее ее, по крайней мере, значительно ослабила бы советскую военную промышленность; в-третьих, что по стратегическим соображениям было наиболее важно, потому, что Москва является центральным узлом коммуникаций европейской части России. С потерей Москвы советская оборона практически раскололась бы на две части и советское командование не было бы в состоянии организовать единые операции по всему фронту«.

 

Чуть выше он отмечает ошибку «… в которую впал Гитлер, недооценивая прочность советской государственной системы, ресурсы Советского Союза и боеспособность Красной Армии. Поэтому он исходил из предположения, что ему удастся разгромить Советский Союз в военном отношении в течение одной кампании. Но вообще если это и было возможно, то только в случае, если бы удалось одновременно подорвать советскую систему изнутри…»

 

Итак, Манштейн, подобно Гудериану, говорит о недооценке советских сил; но и он полагает, что при более правильном ведении операции Красная Армия была бы – пусть, может быть, и не «в течение одной кампании», — не только побеждена, но – уничтожена.

В предыдущей главе (Часть 2, «Кампания на Западе», гл. 7, «Между двумя кампаниями», раздел «Операция «Морской лев») Манштейн выдвигает точку зрения, согласно которой для Германии целесообразно было предпринять попытку захвата Британских островов (от чего отказался Гитлер – в том числе из-за трудностей немецкой авиации в схватках над Англией с королевскими ВВС). Он утверждает, что в случае победы над Англией Германии не угрожала бы агрессия ни со стороны СССР, ни со стороны США, которые лишены были бы европейского плацдарма для ведения военных действий. В той же главе он пишет несколько раз, что Советский Союз может оказаться опасным военно-политическим фактором, но – при наличии у немцев и других противников. Вероятность же того, что СССР решится по своей инициативе сразиться с Германией один на один, Манштейн даже не рассматривает.

Надо сказать, что Эрих фон Манштейн был настроен резко антибольшевистски, и, пусть он прямо не пишет об этом, чувствуется, что сама по себе идея разгрома СССР ему близка. Он считает, что было ошибкой начинать эту войну, не покончив с Британией, но в предыдущих процитированных фрагментах мы видим: с его точки зрения, при более правильном планировании боевых действий, вермахт мог бы захватить Москву и выиграть кампанию.

И вот ещё – очень интересное специализированное исследование советской авиации – во всей динамике её развития и во всём многообразии того, как показала она себя на фронте. Это книга, написанная после войны генералом люфтваффе Вальтером Швабедиссеном – «Сталинские соколы: анализ действий советской авиации в 1941-1945 гг.» (перевод с английского, немецкий оригинал –Ayer Co Pub, 1968). Первая часть книги называется «Развитие и становление русских ВВС», и в ней Швабедиссен рассматривает все аспекты функционирования советских военно-воздушных сил – от качества самолётов и обученности экипажей до служб ПВО, снабжения и связи, — а также оценивает эффективность взаимодействия различных звеньев. И в завершающей первую часть гл. 9 («Общая оценка советских ВВС перед началом боевых действий») он пишет:

 

«Несмотря на то что по численности Люфтваффе уступали ВВС в соотношении 1:3 или 1:4, ударная сила советской авиации и ее шансы на успех оценивались значительно ниже.

Отсутствие боевого опыта и порочная система управления, как считалось, будут отрицательно влиять на ход операций советских ВВС. В частности, неуклюжая система управления не позволит осуществлять взаимодействие авиации с наземными войсками, особенно в условиях мобильной войны, а также концентрировать силы в районах основных событий.

Из-за недостатков в организации наземных служб и снабжения, а также из-за низкого технического уровня советские ВВС расценивались как неготовые к боевым действиям: реальная сила передовых авиационных частей составляла приблизительно 50% штатного расписания. Из общего числа 5700 самолетов в передовых частях полностью боеготовыми были только приблизительно 1500 истребителей и 1300 бомбардировщиков. С уверенностью можно было предположить, что в ходе боев с высокоорганизованным, хорошо вооруженным современным противником численность и эффективность частей будут быстро сокращаться

… В техническом отношении (самолеты, оружие и другое оборудование) советские ВВС, по мнению немецкого командования, уступали Люфтваффе. Самолеты считались в той или иной степени устаревшими, за исключением небольшого числа современных истребителей (и это при всём желании не удастся объявить «советским мифом»; а ведь это один из тех тезисов, которые высмеивает Солонин, приписывая их «главпуровским вешателям лапши на уши» – А. М.).

… Уровень наземных служб и снабжения оценивался как неудовлетворительный и не соответствующий современным требованиям. То же относилось и к системе связи.

По этим причинам, а также в связи с низким уровнем организации снабжения и большой зависимостью от времени года при использовании аэродромов, верховное командование Люфтваффе расценивало советские ВВС как очень уязвимые и полагало, что их боеспособность можно значительно снизить, если не парализовать вообще, посредством повторяющихся массированных внезапных атак по аэродромам и центрам снабжения.

Парашютно-десантные войска считались хорошо обученными и вооруженными. Однако от них не ожидали каких-либо крупномасштабных операций, что связывали с неуклюжестью командования и нехваткой транспорта».

 

Правда, Швабедиссен указывает в самом конце на то, что потенциал советской авиацианной промышленности – включая мощь индустриальных предприятий, находящихся за Уралом и способных в ходе войны компенсировать потери в технике, — был немцами недооценён. Ну что ж, факт недооценки противника признаётся всеми немецкими командующими, писавшими после войны: как же не признать, если они её всё-таки проиграли? Но и в послевоенных мемуарах никто из этих военачальников не описывает советскую армию как более сильную изначально. Нет, чувствуется горечь – «мы проиграли несмотря на то, что были сильнее!». Вот общий знаменатель этих воспоминаний, и я думаю, что удачно выбранное Манштейном для своей книги название – «Утерянные победы», — в принципе, могло бы подойти для любых процитированных мемуаров. Конечно, именно мемуаров, а не дневников. Ибо для Гальдера и фон Бока, на моменты написания ими всего того, что я привожу, вся горечь и всё осознание недооценки страны, которую они надеялись покорить или уничтожить, были ещё впереди.

Надо признать, правда, что были среди немецких командующих отдельные люди, к недооценке противника не склонные. Открываем мемуары фельдмаршала люфтваффе Альберта Кессельринга. Он – один из немногих, — полагал вероятной агрессию СССР против Германии. Он пишет («Люфтваффе: триумф и поражение», на нем. яз. – Берлин, 1953. Гл. 12, «Русская кампания до конца ноября 1941 года»):

 

«Точка зрения Гитлера, состоявшая в том, что русские используют первый же удобный момент для того, чтобы на нас напасть, казалась мне абсолютно правильной. Кремль мог без труда найти предлог для внезапной атаки. В любом случае, время было на стороне русских, а они, как никто, умели с толком его использовать. Из докладов специалистов люфтваффе, которые совсем недавно побывали в России, мне было известно о гигантской по своим масштабам программе наращивания военно-промышленного потенциала и производства вооружений, которую русские начали осуществлять и за которой в скором времени мы оказались бы неспособны угнаться. К сожалению, Геринг и Гитлер сочли эти доклады плодами чересчур разыгравшегося воображения. (Т. е. они не считали Красную Армию серьёзным противником и не опасались, что она нанесёт удар первой – А. М.) Я же считаю, что сегодня только неисправимый оптимист может предполагать, что Россия удовлетворилась бы своим статусом после окончания нашей войны с Польшей».

 

Отметим, что здесь высказываются мысли, по общей своей направленности, казалось бы, не расходящиеся с идеей Суворова и Солонина о том, что СССР готовился нанести удар по Германии первым. К слову, Гальдер и Манштейн, в связи с дислокацией советских соединений, высказывали мысль о том, что она может позволить быстрое наступление на территорию рейха. И я, кстати, считаю вполне возможным, что на тот случай, если вермахт будет, паче чаяния, втянут в большую войну на Западе, советское руководство действительно взвешивало – не ударить ли тоже?.. Но отсюда ещё далеко до признаков того, что СССР решился бы вступить по своей инициативе в бой с Германией в ситуации, когда союзников, способных активно помочь, не было…. Но, так или иначе, об этом – в одной из следующих глав.

Далее, Кессельринг очень реалистично констатирует:

 

«Битва предстояла нелегкая, в ней могли возникнуть кризисные моменты, а также неожиданные сложности, связанные с проблемой снабжения войск всем необходимым».

 

Но при этом – вот что он думает о возможном развитии событий:

 

«Если бы в начале сентября после сражения за Смоленск, завершившегося окружением противника, наши наступавшие войска после не слишком долгой передышки двинулись дальше на Москву, то, на мой взгляд, мы взяли бы русскую столицу до наступления зимы и до прибытия на фронт сибирских дивизий. Тогда, скорее всего, нам удалось бы создать плацдарм восточнее Москвы, который сыграл бы роль своеобразного зонтика, создав препятствия для попыток русских зайти с флангов и мешая снабжению их войск. Взятие Москвы было бы решающим в том смысле, что европейская часть России оказалась бы отрезанной от ее азиатского потенциала, и захват в 1942 году важнейших экономических центров — Ленинграда, Донецкого бассейна и нефтяных месторождений Майкопа — стал бы вполне разрешимой задачей».

 

Кессельринг не особенно верил в блицкриг, но и он считал, что победа – пусть в нелёгкой, по с его словам, битве, — была вполне достижима, ибо немцы всё-таки были сильнее.

Пожалуй, наиболее тревожно из всего окружения Гитлера был настроен верховный главнокомандующий всеми вооружёнными силами Германии – Вильгельм Кейтель. Он писал свои воспоминания в 1946-ом году, уже будучи приговорён к смертной казни Нюрнбергским трибуналом, в последние недели перед смертью; поэтому едва ли можно усомниться в том, что высказывается он там предельно откровенно. В русском переводе Н. Лаврова его книга именуется «12 ступенек на эшафот» (можно найти в интернет-библиотеке «e-reading»). Кейтель был против войны на Востоке. Он пишет (гл. 2, «Поход на Россию», раздел 1, «Операция «Барбаросса»):

 

«Мое отношение к планам войны с Россией (в преддверии и в начале разработки плана «Барбаросса» — А. М.) оставалось неизменным, и я по-прежнему считал, что наш потенциал слишком слаб; главные силы связаны на европейском, норвежском и африканском театрах военных действий; для нас невозможно длительное ведение войны на два фронта; появление нового континентального противника — России — облегчит положение Британии и подтолкнет Америку к вступлению в войну.

Правда, после нанесения превентивного удара по Советскому Союзу я был принужден признать, что опасения Гитлера по поводу предстоящего нападения русских на Германию имели под собой все основания. (В этом Кейтель сходится с Кессельрингом – А. М.) Однако, руководствуясь своими впечатлениями от визита в Россию на осенние маневры 1932 г., я по-прежнему расходился с Гитлером в оценке стратегического потенциала русских.

В своих оценках Гитлер исходил из допущения, что военная промышленность России находится в стадии становления, кроме того, Сталин искоренил лучшие командные кадры в 1937 г., а светлых голов среди пополнения до сих пор не замечено. Материалы допросов взятых в плен офицеров русского генштаба (кого именно и когда? М. б., в Испании? Неясно и странно, но Кейтеля на этом свете уже не спросишь – А. М.) убеждали Гитлера в неизбежности столкновения, однако он исходил из ложных предпосылок, оценивая стратегический потенциал и мощь советской военной промышленности — даже без Донбасса Россия была объективно сильнее рейха, а преимущество Красной армии в танках было таким, что мы были просто не в состоянии ликвидировать отставание».

 

Отметим, что «преимущество Красной Армии в танках» здесь – чисто количественное, между тем как Гальдер, а также, например, Швабедиссен (в отношении авиации), тоже зная об этом, считают более весомым всё же не количественный фактор, а ту организационно-технологическую мощь, о которой я писал ранее.

И учтём, к тому же, что и Кейтель считал победу возможной… и упущенной в том числе из-за войны на Балканах весной 1941-го:

 

«Можно только предполагать, каким был бы ход событий, не накажи нас бог союзом с Италией (чувство юмора не покинуло Кейтеля в преддверии казни — А. М.). Все бы ничего, если бы Муссолини соблюдал «доброжелательный» нейтралитет и не лез в войну на Балканах. Но раз уж мы имели несчастье обзавестись таким воинственным союзником, что было бы, если бы Гитлеру удалось предотвратить безответственный «поход» дуче против Греции? Нам бы не пришлось помогать итальянцам в их лишенной какого-либо смысла авантюре. (и тратить драгоценное время на Балканах вместо того, чтобы атаковать СССР несколько раньше и иметь в запасе больше тёплых месяцев – А. М.)

… Можно только гадать, каким было бы соотношение сил в русской кампании и что мог означать для нас выигрыш двух наиболее благоприятных в военном отношении месяцев. В конце ноября мы стояли в 30 км от окруженной с севера, запада и юга Москвы — наши дивизии безнадежно увязли в русских снегах при температуре -45°C. Какой оборот приняли бы события, если бы до наступления дьявольских холодов — первая зима стала самой суровой за все время кампании — у нас в запасе было бы не менее 8 недель?» (та же глава, раздел 2, названный с горьким сарказмом «Cauchemar des coalitions»)

 

Кейтель предполагает, что, имей вермахт в своём распоряжении ещё два не слишком холодных месяца, был бы возможен захват Москвы. В связи с этим — далее: раздел 4, «Директива № 25 – операция «Марита»:

 

«Летом 1941 г. русский колосс был готов обрушиться под ударами немецкого оружия: еще до осени стальные жернова германского наступления перемололи первую и, пожалуй, лучшую регулярную армию русских, с чудовищными потерями откатывавшуюся все дальше на восток. Тысячи русских орудий и танков оставались ржаветь на полях первых боев на окружение бесполезной грудой металла, число захваченных нами пленных перевалило за миллион. Возникает вопрос: какая еще армия в мире смогла бы удержаться на ногах после таких сокрушительных ударов, не приди ей на помощь бесконечные русские просторы, неисчерпаемые людские резервы и… русская зима? (вот чем – кроме сырьевых запасов, — Россия, по мнению Кейтеля, была «сильнее рейха» – А. М.)»

 

Тут можно бы и поспорить. «Бесконечные просторы» — насколько спасительными были бы они, если бы немцы сумели захватить Ленинград и Москву? Да и война-то велась в том числе за эти самые просторы, за «лебенсраум», «жизненное пространство для германской нации» – так что ж на них, коли так, и сетовать?.. Зима наступила не только для немцев; русские – и вообще советские граждане, — такие же люди, чей организм так же страдает от холода. На ход военных действий зима не повлияла бы сколько-нибудь существенно, если бы не самонадеянный германский план блицкрига. Стоит вспомнить написанное Гудерианом: именно рассчитывая на быструю – ещё до зимы, — окончательную победу, немецкое верховное командование не удосужилось обеспечить солдат тёплым, соответствующим климату, обмундированием. С другой стороны, к этому верховному командованию принадлежал и сам Кейтель, и именно он должен был предусмотреть холода и позаботиться о том, чтобы по возможности защитить от них свою армию. В конце концов, разве они не понимали, что не в Сахару идут? Правда, решал в конечном счёте не он, а Гитлер, в возможность быстрой победы поверивший ещё больше после первых сокрушительных ударов вермахта. И надо сказать, что дополнительным фактором, помешавшим победе, Кейтель считает систематическое и авторитарное вмешательство Гитлера в стратегическое планирование (об этом – разделы 5 и 6, «В «Волчьем логове» и «Операция «Тайфун»). Может звучать парадоксально, но страшные поражения Красной Армии в июне-июле 41-го, может быть, несколько «расслабили» фюрера – при менее удачном ходе событий в самом начале он, очень вероятно, своевременно разуверился бы в «блицкриге», действовал бы предусмотрительнее – и кто знает, легче или тяжелее пришлось бы в итоге нашим?.. Но это область сослагательных домыслов.

Коль скоро уж мы читаем Кейтеля, то, отступив ненадолго от темы соотношения сил, дам две выдержки, которые понравились бы Солонину и Суворову. В том же разделе («Cauchemar des coalitions»), одним абзацем выше процитированного только что, читаем:

 

«Возможно, Гитлер был прав и на этот раз (решив идти на Россию – А. М.): кто знает, какую позицию занял бы Сталин через год-два, когда его армия была полностью отмобилизована и готова к войне с любым противником, если уже в 1940 г. России было по плечу решать свои геополитические проблемы с позиций силы в Болгарии, Финляндии и Дарданеллах. Разгром Франции за 6 недель спутал все планы Сталина, и он надеялся выиграть время. Я бы не стал даже упоминать эту гипотезу, если бы наш превентивный удар летом 1941 гю не подтвердил всю серьёзность агрессивных намерений русских».

 

И в самом конце раздела:

 

«… Доклад Гальдера (3-го февраля 41-го – А. М.) представлял собой впечатляющую картиру военных приготовлений Советского Союза… Нельзя было сказать со всей определённостью, готовились ли русские к внезапному нападению или же усиливали оборонительные порядки Приподнять завесу секретности могло только… немецкое наступление«.

 

Здесь надо пояснить. Под «позицией силы в Болгарии» Кейтель подразумевает, вероятно, увенчавшееся успехом дипломатическое давление СССР на Румынию с целью заставить её вернуть Болгарии Южную Добруджу (см. статью «Болгарское направление внешней политики СССР: 1940 – март 1941», Гришин Я. Я., на сайте «cyberleninka.ru»). Потом, правда, благодарность за это не помешала Болгарии отказаться от заключения пакта о дружбе и взаимопомощи с оказавшей ей покровительство державой и войти в тесные отношения с Германией… Странно, что Румыния, коли так, не упоминается в качестве объекта куда более силовой меры в том же 1940-ом году – ультиматума, дрогнув перед которым, она возвратила СССР Бессарабию и Северную Буковину. Что касается Дарданелл, речь, видимо, о том, что в конце 1940-го, когда между Германией и СССР велись переговоры о тройственном пакте их обоих и Италии с возможным подключением Турции (скорее спектакль на тему переговоров, поскольку дело тогда уже шло к разрыву и войне), СССР предложил, в случае отказа турецкой стороны, принять против неё не только дипломатические, но и военные меры (см. реферат «Советско-турецкие отношения в 1939-1940 гг.», Галиакбарова Н. М, Екатеринбург 2006, стр. 19). Далее, мне не совсем ясно, что в докладе Гальдера так насторожило Кейтеля, ибо у самого Гальдера (см. «Военный дневник» под 3-им февраля) в рубрике «Доклад фюреру по операции «Барбаросса» конспективно выписаны тематические пункты – и ни в одном нет ни слова об анализе советских военных планов. К тому же у Гальдера мы видели убеждённость в однозначном превосходстве немецкого оружия, и это не особенно вязалось бы со сколько-нибудь серьёзными опасениями атаки с востока.

Так или иначе, эти высказывания Кейтеля могли бы, пожалуй, служить аргументом в пользу версии «Сталин хотел ударить первым». Но аргументом всё же – используя фирменное солонинское словечко, — довольно «хилым». Дело в том, что Кейтель – мы это видели, — был настроен против нападения на СССР, опасался этого. Но ему пришлось, по воле фюрера, вести эту войну (напоминаю: он был главнокомандующим всеми ВС Германии), то есть делать то, что он, будь его мнение решающим, предпочёл бы не начинать. А это психологически не просто, это ситуация так называемого когнитивного диссонанса. И люди склонны, чтобы избавиться от него, искать те или иные оправдания своим действиям – поначалу вынужденным; стремятся, прибегая к логике, «переубедить» себя и переосмыслить выполняемое ими как всё-таки правильное и даже необходимое. Не исключено, что и Кейтелю идея превентивности этой кампании возвращала комфортность мироощущения.

И, наконец, познакомимся с книгой Курта фон Типпельскирха «История Второй мировой войны» (на нем. яз. – Бонн, 1954). Она принадлежит – что явствует уже из самого названия, — к иному жанру, нежели мемуары и дневники: к историческому – правда, с неким уклоном в научно-популярную категорию. Ценность этой книги, помимо качественного изложения (сжатого и при этом насыщенного) состоит ещё и в степени «ожидаемой объективности». Типпельскирх воевал против СССР в звании генерала пехоты и принадлежал, конечно, к старшему офицерскому составу, но всё же не на уровне командующего группой армий, родом войск или всеми вооружёнными силами. Он начал войну командиром 30-ой пехотной дивизии и только под конец пребывания на Восточном фронте получил (4-го июня 1944 года) должность командующего 4-ой армией в составе группы армий «Центр» в Белоруссии. В ходе советской Белорусской наступательной операции «Багратион» группа была разбита наголову, 4-ая армия была почти полностью окружена, и Типпельскирх, нарушив приказ командующего группой, отступил и успел выйти из «котла» с уцелевшими соединениями (в ночь с 25 на 26 июня – см. его книгу, гл. 10, «Крушение немецкого фронта на Востоке летом 1944 г.», раздел 2, «Крах немецкой группы армий «Центр»). Командиры десяти из одиннадцати дивизий погибли, и в этой же битве погиб, в конце июня, его собственный сын, служивший в звании майора… 18-го июля Типпельскирх был тяжело ранен в самолёте, потерпевшем аварию, вернулся на службу в конце октября, уже на Западном фронте, и в самом конце войны сдался англичанам. (см. об этом — Samuel W. Mitcham, «Men of Barbarossa: Commanders of the German Invasion of Russia, 1941», Casemate, 2009, p. 269).

Надо отметить, Сэмюэль Митчем пишет, что, не отступи Типпельскирх вопреки приказу, 4-ая армия была бы уничтожена полностью. Иными словами, своим решением он, может быть, спас от смерти или плена часть подчинённых ему солдат и офицеров, — что имел право считать своей заслугой.

Исход же этого гигантского по масштабу сражения в целом от командиров его ранга не зависел. И получается, что, вспоминая войну, Курт фон Типпельскирх, в отличие, скажем, от Кейтеля, Кессельринга, фон Бока, Гота, Гудериана, Манштейна, был свободен от ощущения судьбоносности тех или иных своих действий для всей кампании. И не должен был, соответственно, сверять свою оценку обстоятельств и событий с тем «зеркалом», которое каждый из тех шестерых, вероятно, ставил перед собой, риторически спрашивая – а мог ли он лично что-то сделать для того, чтобы результат был иным… А это вносит в рассмотрение чего бы то ни было субъективный компонент – пусть даже нам и не ясно, в чём именно это сказывается и насколько существенно влияет. Типпельскирх имел, таким образом, больше эмоциональной и интеллектуальной свободы для объективного анализирования. К тому же он, в отличие от Гальдера, пишет постфактум, а также, в отличие от Швабедиссена, — панорамно, а не об отдельно взятой авиации.

Правда, то, что Типпельскирх не принадлежал к высшему командованию, обусловило не только достоинства его книги, но и её недочёты. Он не был, подобно, например, Гальдеру, посвящён во все детали разведывательной деятельности и поэтому несколько наивно пишет в гл. 5, «Наступление Германии на Советский Союз», в самом начале раздела 2, «Красная Армия»:

 

«Определить хотя бы приблизительно военную мощь Советского Союза было почти невозможно…

Советский Союз, отгородившийся уже тогда железным занавесом от остального мира, жил своей особой жизнью…

… Техническая оснащенность армии оставалась тайной…»

(Типпельскирх, занимая намного менее высокую должность, чем Гальдер и Кессельринг, не был, по всей видимости, в курсе всей той информации, которую обеспечивали аэрофотосъёмки, ведомство Кинцеля – ФХО, — и т. д. – А. М.)

 

Тем не менее, свою оценку живой силы и вооружения Красной Армии он всё-таки даёт:

 

«Численность русской армии была довольно точно оценена немцами… Германское командование рассчитывало на то, что в начале войны придется столкнуться примерно с 125 стрелковыми, 25 кавалерийскими дивизиями и 30 мотомеханизированными бригадами, в том числе 5 танковыми дивизиями…

… Было известно, что вооружение стрелковых дивизий, с которыми предполагалось встретиться в первую очередь, отвечает современным требованиям; знали и то, что в отличие от немецких пехотных дивизий они имеют в своем составе танковые батальоны. У русских было, видимо, много танков — вероятно, раза в 4 — 5 больше, чем у немцев. Однако русские еще отставали в организации крупных подвижных соединений, предназначенных для решения оперативных задач.

Русская авиация справедливо считалась слабее немецкой, хотя количество ее самолетов могло быть в несколько раз больше.

Немцы полагали, что они значительно превосходят русских по качеству командного состава…»

 

И вот ещё один фрагмент,

 

«То, что Советский Союз в скором будущем будет сам стремиться к вооруженному конфликту с Германией, представлялось в высшей степени невероятным по политическим и военным соображениям; однако вполне обоснованным могло быть опасение, что впоследствии при более благоприятных условиях Советский Союз может стать весьма неудобным и даже опасным соседом.

… К тому же русские в 1941 г. чувствовали, что они были слабее немцев».

 

Подчеркну – это точка зрения историка.

Подробный разговор о том, правдоподобна ли хоть сколько-нибудь пресловутая версия о «советском замысле ударить первыми» (несмотря на опасения Кейтеля и Кессельринга), будет у нас позже, не в этой главе. Здесь мы рассматриваем мнения немецких генералов о соотношении сил между Германией и СССР. И, учитывая точку зрения Кейтеля, – а также то, что именно он был главнокомандующим, — видим, однако, что все остальные военачальники гитлеровского рейха были достаточно уверены в своём, а не неприятельском, силовом превосходстве.

И мы здесь не прощаемся с этими немецкими генералами. Мы ещё ознакомимся с их видением происходившего уже во время войны — с тем, что скажут они о противостоявших им армии и народе. И почитаем также воспоминания других военнослужащих вермахта — тех, кто занимал более скромные должности и не имел высших воинских званий, зато – впрочем, отчасти именно и поэтому, — видел войну в большей степени «изнутри», нежели военачальники.

Но из того, что мы рассмотрели, ясно, насколько не соответствует реальности утверждение Солонина о «хилом» воинстве, противостоявшем Красной Армии, и о том, что потерпеть от вермахта поражение летом сорок первого она могла только «развалившись» и «разбежавшись»…

И несколько позже мы увидим, как же всё-таки встретили наши сверхсильную военную машину рейха – развалом ли, бегством ли… или всё-таки героизмом, изумившим и обескуражившим врага?

 

 

Продолжение следует