Автор: 
Мемуары и о самом себе писать непросто, когда в голове нарастает гул от проходящего времени, а о другом человеке, с которым не виделся уже лет сорок, совсем гибельное дело — тем более, что человек этот жив, и может свериться с собственной памятью. Легче писать пасквиль, но это как раз совсем в мои намерения не входит. Скорее что-то вроде прощального ностальгического портрета по памяти.
Почему-то один из первых мысленных кадров в этих воспоминаниях — пикет у здания New York Times в Нью-Йорке, год 1976. Формально участников два — Лимонов и еще другой тогдашний общий приятель, о котором лучше умолчу, чтобы действительно не скатиться в пасквиль. Меня попросили присоединиться потому, что я лучше обоих владею английским и смогу объяснить интересующимся суть претензий. А вот сути я как раз теперь не помню, вроде бы речь шла о том, что газета игнорирует проблемы творческой эмиграции из СССР. У нас с собой есть соответствующий лозунг на куске картона, но донести суть претензий до публики как-то не очень получается — то ли публика туповата, то ли мой английский еще не на достаточной высоте. Интересующихся, впрочем, почти нет, редакция нас игнорирует, а полиция просто отогнала от входа, чтобы не путались под ногами, и забыла. Проторчав так часа три, мы нашариваем скудную мелочь и отправляемся промыть горло.
Читать дальше здесь:
«Есенин рабочего пригорода». Александр Генис — о жизни, книгах и взглядах Эдуарда Лимонова
В Москве умер писатель, публицист и политический деятель Эдуард Лимонов. Ему было 77 лет. Он был известен как автор провокационных романов, повестей и рассказов начиная с 70-х годов, а позже — как основатель и лидер запрещенной в России «Национал-большевистской партии». Воспоминаниями о Лимонове, его творчестве и жизни в эмиграции делится журналист и писатель Александр Генис.
С Лимоновым я познакомился, когда приехал в Америку. Он оказался тут раньше меня, но у нас было много общих друзей, начиная с Вагрича Бахчаняна. Он был его близким товарищем еще в Харькове и придумал ему псевдоним: был Савенко, стал Лимонов. Вагрич требовал, чтобы каждый раз, когда Эдик подписывался, он бы ставил «копирайт Бахчаняна».
К тому времени — конец 1970-х — Лимонов уже был довольно скандальной личностью, потому что написал несколько весьма эпатажных опусов. Но главное началось с книги «Это я — Эдичка». Лимонов жил тогда в Нью-Йорке, и его люто возненавидела русская эмиграция. За то, что он писал много плохого об Америке и о диссидентах. Над ним все издевались. Мы с Вайлем тогда написали статью в газете «Новый американец» о его критиках под названием «Министерство по уничтожению Лимонова», где защищали его от эмигрантов правого толка, условно говоря, солженицынских друзей. С другой стороны, многим книга нравилась. Например, Довлатову. В конце концов наши выжили Лимонова из Америки, он уехал во Францию.В середине 1980-х годов мы с Вайлем приехали в Париж и пришли к Лимонову в гости. Он жил в крохотной однокомнатной квартирке. У нас это называется «студия». Там была только электрическая плитка, но на гвозде висел фрак на случай присуждения Нобелевской премии. И еще стену украшал большой портрет Дзержинского. Вот так Лимонов выглядел в Париже. Я его спросил, что он думает о России. Он сказал, что «это страна опухших от водки блондинов». Вот эту фразу я хорошо запомнил, потому что потом он поменял свое мнение. Мы долго беседовали с ним о том, как ему живется во Франции. А потом в ответ на наши вопросы сказал так: «Ну что мы все обо мне и обо мне говорим. Давайте поговорим о вас. Что в Америке говорят о Лимонове?». Он, конечно, бравировал своим эгоцентризмом.
Читать дальше здесь:
https://rtvi.com/blogs/aleksandr-genis-o-zhizni-knigakh-i-vzglyadakh-eduarda-limonova/
Людмила Петрушевская
Умер Эдичка. Царствие небесное ему. И в голову не могло прийти, что он может уйти, что он не бессмертен! А мы ведь слышали о нём как о кутюрье гораздо раньше чем как о писателе -он шил брюки и лучшие московские пиджаки, а также джинсы из брезента, ему воровали покрышки, тенты для машин (тогда они были вместо гаражей). Говорили, что он шьёт и из пожарных шлангов. Мог бы стать нашим Баленсьяга — первым кутюрье, о котором мы узнали из романа «Жизнь взаймы». А потом появился его свой великий роман, «Это я, Эдичка». Я видела Лимонова один раз — на книжной какой-то ярмарке, в брезентовом белом павильоне, там находились неотличимые в этой сидевшей толпе писаки, ему в угол поднесли микрофон, и раздался громовой раздражённый мат. Какой-то миг, и он стал главным явлением. Запомнила на всю жизнь этот гром в микрофон.Все сразу пригнулись. Он был прирожденным фюрером, он в одной своей книге написал, что участвовал в расстреле девушек, солдат противника на Балканах. Придумал, подумала я, хотя кто знает. Пожертвовал именем, чтобы прозвучать хоть так. Но после этого я перестала читать его.
Что чтение! Он придумал радикальную партию. Ради Лимонова мальчики-лимоновцы шли на всю свою молодость под суд и в колонию. Псевдоним-то его явно шёл от гранаты. Только «Лимонкин» был бы невозможен, вкус у Савенко имелся.
После той информации об участии в казни девушек (за чем ясно представлялись пытки и насилия, на Балканах пощады не знают) было о Савенко много других мелких новостей, о его детях и разводе, о его арестах на небольших демонстрациях каждого тридцать первого числа на площади Маяковского.
Но та вспышка счастья, которую испытали читатели после «Это я, Эдичка», навсегда осталась в памяти.
Веничка был остроумен и добр, Эдичка искренен и зол. Герой анекдотов Вовочка был дурак.
Но все оказалось не так.
Мы прочли дневники несчастного Венички.
Вовочка обнулился.
Великий писатель Лимонов умер раньше своей смерти, пожертвовав собой ради паблисити.
Мир праху его. Это был он, Эдичка.
Людмила Петрушевская
Умер Эдичка. Царствие небесное ему…Говорили, что он шьёт и из пожарных шлангов. Мог бы стать нашим Баленсьяга — первым кутюрье, о котором мы узнали из романа «Жизнь взаймы»..
Он был прирожденным фюрером, он в одной своей книге написал, что участвовал в расстреле девушек, солдат противника на Балканах. Придумал, подумала я, хотя кто знает. Пожертвовал именем, чтобы прозвучать хоть так. Но после этого я перестала читать его…
Псевдоним-то его явно шёл от гранаты. Только «Лимонкин» был бы невозможен, вкус у Савенко имелся… Вовочка обнулился. Великий писатель Лимонов умер раньше своей смерти, пожертвовав собой ради паблисити.Мир праху его. Это был он, Эдичка.
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Великий писатель Лимонов умер, не родившись…Мир праху его.
Это был Эдичка, не ставший Эдуардом. Кроме его ранних стихов из
книги “Русское”. В литературе останется лимонное дерево,
изображённое талантливым, неизвестным массам художником,
где на каждом лимоне – название стихотворения Э.Л.
Дмитрий Губин. На смерть Эдди-бэби: скончался писатель и политический деятель Эдуард Лимонов
Свежепреставленный Эдуард Лимонов, в миру Савенко, умел писать романы только до тех пор, пока брал на них чернила из чернильницы собственной жизни. Придумывать он не умел. Не невидаль. Жан Жене (чье имя к Лимонову куда ближе Бориса Савинкова) тоже умел тренькать только на трех имевшихся в наличии струнах – воровстве, предательстве и гомосексуальности – зная, что за это его балалайку оближут французские интеллектуалы. Они и Лимонова вылизывали. Le poète russe préfère les grands nègres – «Русский поэт предпочитает высоких негров» – сначала вышло во Франции и только затем прилетело в Россию в обложке «Эдички».
Невидаль в том, что бурная жизнь эмигранта (во всех смыслах) Лимонова, чтобы стать тканью романа, должна была прокрашиваться даже не ненавистью, а искренним отторжением страны и среды обитания. Он, похоже, сам этого не понимал. Но пять его лучших романов, цвет русской литературы второй половины XX века, наша гордость и краса – «У нас была великая эпоха», «Подросток Савенко», «Молодой негодяй», «Дневник неудачника», «Это я, Эдичка» – результат именно этого действия. Речь не об отторжении политических систем и прочей плохо перепревающей в вечность пошлости, – речь об отторжении народов. В самой известной, тысячекратно ставившейся Лимонову в вину сцене из «Эдички» – яростного секса с черным парнем на нью-йоркском пустыре – вся эротика подчинена идеологии. Это не столько секс, сколько метафора: в вашем поганом, продажном, скурвившемся на бабле, мертвом Нью-Йорке, где ваша женщина ради бабок легко уходит к другому. И единственный, кому Эдди-бэби с ножом за голенищем может отдать и подарить себя, – этот черный преступный парень. Потому что только он Эдички достоин. Потому что он единственный, кто тут живой. Секс – это ведь высшая степень жизни, разве нет?
Читать дальше здесь:
https://www.gq.ru/society/na-smert-eddi-bebi-skonchalsya-pisatel-i-politicheskij-deyatel-eduard-limonov
Алексей Цветков. Прощай, Эдичка!
Несколько лет назад журнал «Русская жизнь» заказал мне эссе о Лимонове. Сразу после публикации журнал рухнул, гонорар мне не заплатили, так что эссе остается в моей собственности, и я решил опубликовать его здесь вместо торопливого некролога.
Мемуары и о самом себе писать непросто, когда в голове нарастает гул от проходящего времени, а о другом человеке, с которым не виделся уже лет сорок, совсем гибельное дело — тем более, что человек этот жив, и может свериться с собственной памятью. Легче писать пасквиль, но это как раз совсем в мои намерения не входит. Скорее что-то вроде прощального ностальгического портрета по памяти.
Почему-то один из первых мысленных кадров в этих воспоминаниях — пикет у здания New York Times в Нью-Йорке, год 1976. Формально участников два — Лимонов и еще другой тогдашний общий приятель, о котором лучше умолчу, чтобы действительно не скатиться в пасквиль. Меня попросили присоединиться потому, что я лучше обоих владею английским и смогу объяснить интересующимся суть претензий. А вот сути я как раз теперь не помню, вроде бы речь шла о том, что газета игнорирует проблемы творческой эмиграции из СССР. У нас с собой есть соответствующий лозунг на куске картона, но донести суть претензий до публики как-то не очень получается — то ли публика туповата, то ли мой английский еще не на достаточной высоте. Интересующихся, впрочем, почти нет, редакция нас игнорирует, а полиция просто отогнала от входа, чтобы не путались под ногами, и забыла. Проторчав так часа три, мы нашариваем скудную мелочь и отправляемся промыть горло.
Читать дальше по ссылке в блоге.