ПЯТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ

Из книги «Мастера, подмастерья, подручные» (1999) – http://www.iliavoit.narod.ru/books_ilia/POEMS/mastera.htm

 

ПОМИНАЛЬНОЕ

Ни камня, ни креста, ни места –
вздохнём:
Жила-была…
Строка – в века,
молчанье – месса,
судьба – Елабуга.

Не пророню ни слова. И не напомню снова.
Да и помочь-то нечем: путь наш невечный –
мечен.
Чем? – Высоким оградом (адом!).
Чем? – Пустотою рядом (ядом!).
Чем? – Душевным надломом (ломом!).
Чем? – Подавленным стоном (что нам…).
И нераскрытой книгой, и недопетой фразой.
(Лучше единым мигом. Предпочитаю сразу.)
И задутой свечою (стелется дух стеарина).

Ах, извините – о чём я?
…Звали её:
МАРИНА

 

* * *

Горсовет Воронежа отказался назвать улицу,
на которой во время Воронежской ссылки
жил Осип Эмильевич Мандельштам,
именем поэта
по причине неблагозвучности его фамилии.
(Из сообщения ЦТ в конце 1989 года.)

«Воронеж – блажь, Воронеж – ворон, нож!»
О.Мандельштам, 1934

Строка, как страсть, страшна и долгожданна –
сплетенье мук, восторгов и обид.
В Воронеже убили Мандельштама
спустя полвека, как он был убит.

Опять вещает вождь под гром оваций,
опять маячит крейсер над Невой,
и улица не будет называться
неблагозвучным именем его.

Вот так всегда:
лишь только память тронешь,
его строки густой настой вдохнёшь –
выводит на расстрел его Воронеж.
Воронеж – блажь?
Воронеж – ворон, нож!

 

* * *

«Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребёнка, и друга,
И таинственный песенный дар…»
А.А.Ахматова, «Молитва», 1915

«Кто чего боится,
То с тем и случится.»
А.А.Ахматова, «Песенки», 1943

Такие лица в полутьме икон
писали, проходя настилом шатким.
Двадцатый век, приди к ней на поклон
и перед ней сними смиренно шапку –

за всё за то, что выполнил сполна,
о чём просила и о чём молчала,
за всё за то, что жизнь свою она,
перечеркнув, не проживёт сначала –

двадцатый век, приди к ней на поклон.
…Фонтанный дом, окно и старый клён –
они свидетели всего на свете.
А у порога новое столетье.

 

ЖИЗНЬ И СУДЬБА
Василий Гроссман

Не деревня, не село.
Словом, как ни кличь его,
а еврею повезло:
родом из Бердичева.

Звёзды в небе, как в пруду –
чистые, умытые.
У еврея на роду –
жить с антисемитами.

Месяц по небу плывёт,
облако с прорехами.
Немцы в городе, а вот
мама не уехала.

После боя – тишина,
высь – повсюду высь она,
а война – на то война:
на неё всё списано.

И опять:
сиди молчи,
жди, кого науськают,
ешь чужие калачи,
кушай сало русское.

Воет ветер за окном,
напевает вроде нам.
В дверь стучится добрый гном,
входит злыдень с ордером.

Скажут:
– Горе – не беда… –
Были б силы вынести!

Жизнь была,
была Судьба.
…Не было 60-ти.

* * *

Памяти Иосифа Бродского

Что может быть на свете совершеннее,
чем смерть – существованья завершение?
Нормальный цикл:
                         рожденье, жизнь и смерть.
Две даты и тире,
                       две главных станции,
как старт и финиш
                          на концах дистанции –
задуманная Кем-то круговерть.

Уйдя от старта, завершаем финишем,
живём вчерашним
                         и немножко нынешним –
едино: человек или народ.
Лежит маршрут
                     от станции до станции,
никто не знает, где конец дистанции –
вершим покорно свой круговорот.

А над Невой,
                сверкнувшей, словно лезвие,
плывёт луна и кружатся созвездия,
как россыпь на чернёном серебре.
А город спит.
А город спит без просыпа,
ещё не зная, что проспал Иосифа,
закончившего краткое тире.