Из книги «Мастера, подмастерья, подручные» (1999) – http://www.iliavoit.narod.ru/books_ilia/POEMS/mastera.htm
ПОМИНАЛЬНОЕ
Ни камня, ни креста, ни места –
вздохнём:
– Жила-была…
Строка – в века,
молчанье – месса,
судьба – Елабуга.
Не пророню ни слова. И не напомню снова.
Да и помочь-то нечем: путь наш невечный –
мечен.
Чем? – Высоким оградом (адом!).
Чем? – Пустотою рядом (ядом!).
Чем? – Душевным надломом (ломом!).
Чем? – Подавленным стоном (что нам…).
И нераскрытой книгой, и недопетой фразой.
(Лучше – единым мигом. Предпочитаю – сразу.)
И задутой свечою (стелется дух стеарина).
Ах, извините – о чём я?
…Звали её:
МАРИНА
* * *
Горсовет Воронежа отказался назвать улицу,
на которой во время Воронежской ссылки
жил Осип Эмильевич Мандельштам,
именем поэта
по причине неблагозвучности его фамилии.
(Из сообщения ЦТ в конце 1989 года.)«Воронеж – блажь, Воронеж – ворон, нож!»
О.Мандельштам, 1934
Строка, как страсть, страшна и долгожданна –
сплетенье мук, восторгов и обид.
В Воронеже убили Мандельштама
спустя полвека, как он был убит.
Опять вещает вождь под гром оваций,
опять маячит крейсер над Невой,
и улица не будет называться
неблагозвучным именем его.
Вот так всегда:
лишь только память тронешь,
его строки густой настой вдохнёшь –
выводит на расстрел его Воронеж.
Воронеж – блажь?
Воронеж – ворон, нож!
* * *
«Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребёнка, и друга,
И таинственный песенный дар…»
А.А.Ахматова, «Молитва», 1915«Кто чего боится,
То с тем и случится.»
А.А.Ахматова, «Песенки», 1943
Такие лица в полутьме икон
писали, проходя настилом шатким.
Двадцатый век, приди к ней на поклон
и перед ней сними смиренно шапку –
за всё за то, что выполнил сполна,
о чём просила и о чём молчала,
за всё за то, что жизнь свою она,
перечеркнув, не проживёт сначала –
двадцатый век, приди к ней на поклон.
…Фонтанный дом, окно и старый клён –
они свидетели всего на свете.
А у порога новое столетье.
ЖИЗНЬ И СУДЬБА
Василий Гроссман
Не деревня, не село.
Словом, как ни кличь его,
а еврею повезло:
родом из Бердичева.
Звёзды в небе, как в пруду –
чистые, умытые.
У еврея на роду –
жить с антисемитами.
Месяц по небу плывёт,
облако с прорехами.
Немцы в городе, а вот
мама не уехала.
После боя – тишина,
высь – повсюду высь она,
а война – на то война:
на неё всё списано.
И опять:
сиди молчи,
жди, кого науськают,
ешь чужие калачи,
кушай сало русское.
Воет ветер за окном,
напевает вроде нам.
В дверь стучится добрый гном,
входит злыдень с ордером.
Скажут:
– Горе – не беда… –
Были б силы вынести!
Жизнь была,
была Судьба.
…Не было 60-ти.
* * *
Памяти Иосифа Бродского
Что может быть на свете совершеннее,
чем смерть – существованья завершение?
Нормальный цикл:
рожденье, жизнь и смерть.
Две даты и тире,
две главных станции,
как старт и финиш
на концах дистанции –
задуманная Кем-то круговерть.
Уйдя от старта, завершаем финишем,
живём вчерашним
и немножко нынешним –
едино: человек или народ.
Лежит маршрут
от станции до станции,
никто не знает, где конец дистанции –
вершим покорно свой круговорот.
А над Невой,
сверкнувшей, словно лезвие,
плывёт луна и кружатся созвездия,
как россыпь на чернёном серебре.
А город спит.
А город спит без просыпа,
ещё не зная, что проспал Иосифа,
закончившего краткое тире.