В толкотне позабытых альбомов
вот и встретились, хоть и не ждали,
среди памяти хрустких заломов.
Кто он, господи, я ли, не я ли?
Он глядит с пожелтевшего фото,
оголец, голосистая шкода,
не забыл, мелюзга большерота,
чёрный хлеб сорок пятого года.
Сладким комом набрякшая пайка
с запашком невозможного чуда.
Что он знает, несчастный незнайка,
головастик, сморчок, чудо-юдо?
Ничего-то он не понимает,
но, как старец, расчётливо-мудро
под подушкой, сопя, оставляет
мокрой корки кусочек на утро.
Скоро крышка укроет от неба,
но под шёпот голодного шкета
я сметаю в ладонь крошки хлеба
в развесёлом застолье банкета.
© 24.2.2020
Виктор Каган
В толкотне позабытых альбомов
вот и встретились, хоть и не ждали,
среди памяти хрустких заломов.
Кто он, господи, я ли, не я ли?
Он глядит с пожелтевшего фото,
оголец, голосистая шкода,
не забыл, мелюзга большерота,
чёрный хлеб сорок пятого года.
Сладким комом набрякшая пайка
с запашком невозможного чуда.
Что он знает, несчастный незнайка,
головастик, сморчок, чудо-юдо?
Ничего-то он не понимает,
но, как старец, расчётливо-мудро
под подушкой, сопя, оставляет
мокрой корки кусочек на утро.
Скоро крышка укроет от неба,
но под шёпот голодного шкета
я сметаю в ладонь крошки хлеба
в развесёлом застолье банкета.
© 24.2.2020