Автор: Сара и Кэрол. Из журнала Bridges (volume 16, №1). Часть 2. Кэрол
Сара Трайстер Moсковиц и Кэрол В. Дэвис. Уроки по-русски и на идише
…………………………………………………………………………………………………………….
Кэрол В. Дэвис получила в 2007 году поэтический приз Т.С.Элиота за книгу «В объятиях Пушкина: Стихи Санкт-Петербурга». Дважды она получала гранты Фулбрайта для работы в России (1996/1997 и 2005 годы), а также вела передачи на радиостанциях NPR и «Радио России». Другие книги: «Пора поговорить о …» (билингва), «Письма из Праги» и «Учитель музыки». Преподает в колледже Санта-Моники, Калифорния. В 2008 году была участником программы Poet-in-Residence в Оливет-Колледже, штат Мичиган.
………………………………………………………………………………………………………
Кэрол: Сара и я встретились в группе Еврейского женского союза (Creative Jewish Women’s Alliance, CJWA), организованного Марией Коэн Шпигель в Лос-Анджелесе в конце 1970-ых годов. Хотя Сара и я – обе уроженки США, мы представляем различные поколения людей. Сара родилась в конце 1920-ых годов, а я — в начале 50-ых. Я вошла в группу примерно в 1981 году. Были также годы, когда я выходила из CJWA, как в 1996 году, когда я достаточно большие периоды времени жила в России. Мы обсуждали с Сарой самые разные вопросы, но проблемы языка, места жительства, личных потерь и собственной идентичности стали центральными в нашей беседе.
……………………………………………………………………………………………………………..
Кэрол: Моя бабушка жила в России, в Санкт -Петербурге в начале 1900-ых годов, которые были не совсем обычны, так как именно тогда строгая квота дозволяла лишь немногим евреям жить там. Когда бабушка и дедушка перехали, они мало говорили на русском языке. Они говорили на идише. Идиш был первым языком родителей, но потом они оставили его. Я влюбилась в русскую литературу уже в колледже и продолжала изучать ее в университете. Лишь потом я начала всерьез писать стихи, с тех пор это стало для меня очень важным. В начале 1980-ых годов я начала переводить русскую поэзию. Я сосредоточилась на поэтах — женщинах, к поэзии которых я чувствовала тесную близость: Анна Ахматова, Марина Цветаева и Белла Ахмадулина. Хотя мой русский язык был не очень хорош, но я самоуверенно думала тогда, что я в состоянии делать переводы и затем издавать их. Мой отец работал по программе плана Маршалла, когда я была еще маленькая. Мы разъезжали по всей Европе, хотя, когда он поехал в Германию, он временно оставил нас. Этот опыт был очень важным для меня, потом я хотела, чтобы и мои собственные дети имели опыт проживания за границей. В I996 году я получила грант Фулбрайта для преподавания в Санкт-Петербурге и издания моей собственной книги. Я преподавала современную еврейскую литературу в Петербургском еврейском университете. Я жила там в течение года вместе с моими тремя детьми, закончила книгу, она была издана билингва в России. Я не делала сама переводы своих стихов, но я ошибочно думала, что переводы принадлежат мне. Как поэт, я хотела, чтобы переводы в терминах передачи значения были близки к оригиналу насколько это возможно. С тех пор я изменила свое мнение. Перевод — это совершенно новое стихотворение, и он должен быть оценен именно так. Однако и здесь я была не совсем точна. В течение более десяти лет я была в России пять раз. Мой русский язык существенно улучшился, но моя вера в мою способность переводить поэзию уменьшилась. Уже в первый год жизни в России я была в состоянии, хотя и плохо, читать лекции на русском языке и напечатала в еврейской прессе Москвы несколько эссе о еврейской литературе. Но научная литература существенно отличается от поэзии. Проблема языка была моей главной головной болью все годы жизни в России. Для автора, которому важно каждое слово, даже когда я стала говорить с некоторой беглостью и делать правильный выбор слова, постановка нюансов остается проблематичной. В России я часто чувствовала себя совсем иначе, чем поступала на деле, я становилась более тихой и менее желающей включиться в беседу.
Россия – это страна, где национальная идентичность часто связана с поэзией. Люди в России знают свою поэзию и гордятся этим — тем, чего не делают американцы. Быть поэтом – вполне законная профессия в России. Это было для меня большим удовольствием; однако, даже после десяти лет, я никогда не была в состоянии преодолеть в себе ощущение рассматривания меня как иностранки. Я не рассматривалась как еврейка, поскольку я была американкой. Первый год я была погружена в еврейскую жизнь. Мое пребывание в России было всегда связано с большим городом, в котором я не чувствовала откровенного антисемитизма, но иногда он просматривался, хотя и поверхностно и закамуфлировано. Я всегда писала о своей жизни, семье, отношениях с людьми и природе. Россия была доминантной темой в моей работе в течение долгого времени. Моя последняя книга имела 10-летнюю историю, когда я часто жила там. Многие из стихов были о том, что я называю проживанием в другом языке, это очень походило на то, чтобы быть «другой» (еврейкой, женщиной, иностранкой в России). Эта книга «В объятиях Пушкина: Стихотворения Санкт-Петербурга» получила приз имени Элиота.
Мое проживание в другом языке. Зима
Свет постоянно меняется.
Только что небо было сизоватым,
А вот оно уже серо-фиолетовое.
День короткий.
Дети уходят в школу в темноте,
И возвращаются домой в темноте.
Я начала записывать слова,
Я пишу их на отходах бумаги,
А потом собираю во фразы.
Уже из шести слов можно сшить
Что-нибудь полезное,
Например, юбку или блузку.
Я немного похожа на свою бабушку
Анну, а также на ее маму Йохевед,
Акушерку, как в Библии —
Спасателя еврейских детей во времена Моисея,
Как в копилке можно сохранить
Немного копеек даже в самые бурные времена.
Йохевед отрезала нить пуповины,
Как отделяют кусок ткани — для сохранности,
Но лучшей защитой
Была надежда.
Позднее море отнесло Анну
В Америку, это было окончательно и
Очень далеко от ее матери.
Теперь я вернулась сюда назад,
Чтобы жить в ее городе,
Даже имя этого города было восстановлено.
Мои дети смотрят на царя,
Скачущего на лошади.
Они очень счастливы,
Хотя пока они и не знают языка.
Я покупаю им булочки с маком,
Они ждут их ежедневно.
Я вхожу в переполненные улицы.
Иногда меня окружают группы
По четыре или пять человек, это цыгане.
Очень большой контраст
Между красочным шифоном юбок,
Черными штанами и
Немного грязными улицами.
Тем не менее, этого недостаточно,
Чтобы разжалобить меня.
Эти забитые женщины,
Как ложка дегтя, несмотря на их
Красивые, переплетенные золотом платки,
За которыми они перемигиваются друг с другом.
Я хочу, чтобы Вы знали, каково это
Жить без языка, когда
Извлечение каждого слова также трудно,
Как подбор дорогих мандаринов цвета
Солнечной хурмы, продающихся на каждом углу улицы.
Этот яркий цвет мандаринов неестественен даже
Для моего калифорнийского глаза.
Перед сном я подбираю слова,
В которых я буду нуждаться завтра утром.
Я кладу их на стул вместе со сложенной у кровати одеждой.
Как без них я смогу завтра сидеть с моим другом
В темном автомобиле, мчащимся вдоль каналов
По свежему снегу?
Словарь на моих коленях не раскрыт,
Он бесполезен.
……………………………………………………………………………………………………
Кэрол: Хотя мои родители — оба уроженцы США, моя мама волновалась из-за определенного общественного отношения к еврейству. Сейчас я уже не имею этого беспокойства, хотя есть некоторая неловкость, иногда проявлявшаяся в отчасти мрачном тоне моей недавней поэзии. Я всегда определяла себя еврейкой и женщиной, но после России я определяю себя американкой в большей степени, чем я это делала раньше. В новых стихах я уделяю внимание вере и сомнениям, тому, что появилось в моей поэзии в эти годы.
Мерцание света в подъезде (отрывок)
У нас пересыхало во рту, когда мы на Новый Год
Втайне умоляли Авраама не убивать Исаака,
Дать отсрочку в последнюю минуту или совсем оставить попытку,
Отвести руку Авраама. Следуя
Нашему желанию, история могла изменить свой ход-
То, что мы не смогли сделать перед другим закатом.
Вера и сомнение всегда добиваются выигрыша,
Опыт марафонца предрешает исход соревнования
Раньше, чем он поставит ноги на линию старта.
Чем можно изменить судьбу? Разве время пробега
Зависит от фасона одежды, например красных шорт или
Поведения спортсмена перед выстрелом стартового пистолета?
Все пытаются кинуть соль через левое плечо,
Но кому из нас удается ослепить дьявола
Так, что он не сможет засвидетельствовать наши ошибки?
В Средневековье левши сжигались у позорного столба.
Так что? Если я – еврейка, значит я проклята вдвойне?
Старт с правильной ноги —
Предвещает удачу, но если ваша левая нога зудит,
То ваше дело обречено.