Татьяна Хохрина. Мамаша, тужься!

Ровно тридцать два года назад в такой же морозный день меня отволокли в 25 роддом г.Москвы, где через 20 дней я совершила единственное стоящее дело в своей жизни — родила дочь Катю и стало нам счастье!
Однако случилось это не сразу, не просто и понадобилось всего тридцать лет, чтоб я окончательно пришла в себя и смогла об этом рассказать в подробностях. Глядишь, какой-нибудь будущей роженице пригодится!

Я вышла замуж в 22 года, а рожать надумала в тридцать, так что у меня было целых восемь лет, чтоб подготовиться, но, как оказалось, и этого было недостаточно, особенно при нашей тогдашней системе родовспоможения. Однако начала я правильно, разузнав, какой роддом считается самым лучшим, получив туда бумажку в блок буржуйского четвертого управления, и поставив в позу низкого старта всех известных московских гинекологов.Как говорила моя тогдашняя подруга, «у тебя широкие социальные связи…» Связи мои действительно оказались столь широки, что к моменту укладки в роддом туда отзвонили все знаменитые медицинские имена, себе поставив галочку, а ко мне вызвав стойкую ненависть работников роддома. Но и это было подстраховано подкупом зав.отделением патологии и частной договоренностью с заведующей родилкой выйти ко мне на роды отдельно за деньги. Сейчас это почти общее правило, а тогда я была среди первопроходцев такого рода бизнеса. И все бы было ничего, но…

Почти девять месяцев до укладки в это богоугодное заведение я носилась, как цирковая лошадь, совершенно не страдала от беременности, а, напротив, несла пузо как орден. В связи с перманентной толщиной пузо не очень-то и было заметно и последнее приглашение на свидание я получила за два дня до роддома. Кроме того, я сияла, как новая копейка, была в отличном настроении, совершенно не испортилась внешне, да и прибавила только вес ребенка — свое было некуда девать! Все опытные тетки говорили:»Сразу видно — парень!» Я вот думаю, может, поэтому у дочки характер-то посильнее моего будет… Короче, замерла я только на пороге роддома. Плюхнулась на провисшую панцирную сетку в палате на 12 человек (удобства в коридоре, душ один на два этажа), положила пузо на бок, как тыква, и стала ждать. И вся природа моя, не готовая к неподвижности, тоже застыла. Девки приходили и уходили, стонали, орали, кляли мужиков и звали маму, и только трое: я, еще одна, как тогда изящно выражались, «старый первородок», т.е.еще более старый, чем я, и совсем уж тронутая молью тетка на сохранении, пытавшаяся запоздалым пузом удержать подгулявшего мужа, пока сын в армии, продолжали киснуть в этой палате, больше похожей на вокзал. Хотя правильно, это и был «зал ожидания»…

Никаких попыток подтолкнуть нас к родам не производилось. Через день нас, как редких животных, показывали разным студентам, преимущественно с черного континента, поскольку 25-й роддом был еще и кафедрой Университета Дружбы Народов им.П.Лумумбы. Видимо, врачи думали, что дружба народов, имевшая такой непривычный для нас облик, и неловкость от заглядывания вождей племени тебе в святая святых заставит нас быстрее разродиться. Но не тут-то было. Тем более, что я так рано и так ловко обманула женскую консультацию, что реальная предполагаемая дата моих родов канула в неизвестности. Наконец, за легкую материальную стимуляцию мне сделали бесполезную родовспомогательную стимуляцию, следующий транш пошел на редкое тогда УЗИ и результат его был не вполне понятен. Я хитро не стала мучить расспросами отводивших глаза врачей, а продиктовала результат из строго запечатанного, но тут же мной вскрытого конверта мужу. Тот позвонил дальней знакомой гинекологине, давно забывшей или не знавшей о моей беременности, сказал, что это вопрос из области общей эрудиции и умная докторша, не долго раздумывая, обнадежила моего благоверного прогнозом о том, что скорее всего помрут и мать, и дитя, но, может, повезет, и кто-то один еще выкарабкается. Об этом я, правда, узнала, уже вернувшись домой, но еще в тот же вечер, когда соседка по телефону прошептала мне, что муж мой держит телефонную гудящую трубку и плачет, я не стала ждать милостей от природы и советской медицины. Я вышла на черную лестницу, дала санитарке десятку и руками вымыла с четвертого по первый этаж. Через час отошли воды.

Когда, помыв эту юдоль скорби, я вернулась в палату с потной мордой и мокрым подолом, девушки стали очень веселиться. В процессе общего ржанья воды отошли не только у меня, и даже не только у старого первородка номер 2, но и у сохраняющейся жертвы супружеской измены, отчего нам стало еще веселее и с непривычным для данного заведения гоготом мы все поперлись в родильное отделение. Год это был 1987 от рождества Христова, бум рождаемости, так что такие глупости, как индивидуальное внимание. помощь роженице, каталка и т.п.никем во внимание не принимались.

Места мне не только в родовой палате, но и в коридоре не нашлось, что, как я понимаю, тоже было моей большой удачей.Потому что я не залегла снова, а, как принято в родных для этого роддома диких племенах, три часа бегала по длинному коридору туда-обратно, держась за поручень вдоль стены, и развлекала орущих баб разными хохмами и историями известных уголовных дел. Говорят, такой тишины и такого хохота ни до, ни после родилка не слышала. Наконец, освободилась банкетка в коридоре. Мне многообещающе прошептали, что передо мной там лежала дочка Луиса Корвалана, но поскольку простынку за ней не поменяли, я и тут не рискнула приземлиться, а решила окончательно, что пора рожать, уж очень мне было теперь не до смеха. Заглянувший в меня доктор сказал, ойкнув, :»Мамадорогая, бегом в родилку, дитя на пол уронишь!», но транспортных средств не дал.

Родилка тоже была переполнена, мне разрешили залезть на каталку и строгий акушер сказал:»Раздвиньте ноги и упритесь…»- «Куда?»-, спросила я. — И правда, некуда,- сказал доктор. — Ну так лежите….Так лежать уже было невмоготу, я впервые подала голос не клоуна, а роженицы, пробегавшая мимо тетка увидела, что на моем пузе лежит листок с жизнеутверждающей надписью «Степень риска крайне высокая» и строго сказала:»Чего рожать-то решила, дура!». Но давление померила. Похоже, что и тут я взяла рекордную высоту, потому что все вдруг заорали, побежали, окружили, под ноги подложили, приказали:»Мамаша, тужься!» и под треск рвущейся плоти дочь моя, будущий кандидат юридических наук, проректор МГЮА, пушечным ядром вылетела на божий свет…

Счастливая мать прошептала:»Почему не кричит?» — Блять, -сказали ласковые врачи — Не успела еще!» И дитя закричало. Ее тут же уволокли в глубины, а я с идиотской счастливой улыбкой на апоплексически лиловой морде ждала. — Мамаша, посмотрите, тут не наша вина, тут врожденное…Вот когда крик мой перекрыл родилку и шум Ленинского проспекта. Оказалось, у ребенка на ухе родинка 2 миллиметра в диаметре. Ну, слава Богу! Я, правда, потом трое суток не разговаривала, но это ничего, даже тише было в отделении .И меня повезли шить…

Как человек, оттарабанивший судебную медицину за весь курс и отстоявший в судебно-медицинском морге более 300 вскрытий, я кое-что в их членовредительстве понимала. Не обнаружив рядом с собой ни одного из тех, кому был оплачен индивидуальный сервис, я поняла, что должна взять контроль в свои руки. И услужливо просипела хирургу, что хорошо бы дать наркоз с учетом веса тела, как в учебниках дурных пишут. -Ишь, какая грамотная! Помолчи, без тебя тошно,- профессионально парировал доктор. Стоит ли говорить, что анестезия отошла на середине портняжных работ и шили еще сорок минут меня «на живую». Когда уж очень орала, хотели, правда, масочкой обезболить, но вот незадача — смена кончилась, масочка пустая, а новую новая смена будет заряжать, так что, Таня, уж не обессудь! Твоя зав.отделением вон вообще поражена, что ты родила, думала, не сумеешь…

Но все когда-нибудь кончается. Кончилось и это. Меня вывезли в коридор, Димка, проявив чудеса прохождения сквозь стены, сумел прорваться и возложить на меня ведро красных роз, прихваченных 34-х градусным морозом. А наутро мне принесли кормить Катю, она взяла меня за палец и не отпускает его уже больше 30 лет. И большего счастья быть не может!

© Татьяна Хохрина