К 30-летию Петербургского еврейского университета

Илья Дворкин посоветовал выложить этот материал, который я написал 15 лет назад в 2004 году — мои воспоминания о Петербургском еврейском университете (теперь он называется Петербургский институт иудаики) к его к 15-летию. В Фейсбуке есть специальная группа, посвященная теперь уже 30-летию ПЕУ.

Впервые я услышал о том, что открывается такой ун-т в 1989 г. от своего сокурсника Леонида Максимова (сейчас Арье Ольман) и от Максима Мельцина. Мы тогда учились на Физмехе в Политехническом институте. Надо сказать, что в то время на Физмехе обучалось немало людей, которые потом оказались гуманитариями. Среди студентов было немало евреев, в том числе стремившихся к общественной активности.

Слава Максима Мельцина как борца за справедливость и антисоветчика распространялась далеко за пределы физмеха. С началом Перестройки в 1987 г. oн создал в Политехе «Окна гласности» (стенды, которые устанавливались в разных корпусах) и организовал изучающих иностранные языки студентов переводить из западной коммунистической прессы (другой тогда не продавалось) статьи с информацией, которую в советских газетах не печатали. Переводы вывешивались на этих стендах. Идея гениальная по тем временам – и подкопаться нельзя, так как газета куплена в советском киоске, и информация «антисоветская»: что нибудь про Сахарова или про выступление Комитета за освобождение советских евреев при британском парламенте. Особенно ценилась газета французских коммунистов Юманитe, но и британская Morning Star тоже уважалась.

Много на Физмехе тогда было интересных людей. По всему городу распространился слух, будто летний комсомольский стройотряд с Физмеха заключил договор с киббуцем в Израиле и едет туда на сбор бананов и апельсинов. По этому поводу был всеобщий ажиотаж. Hа самом деле группа из десятка физмеховцев действительно поехала в 1989 г. в киббуц в качестве волонтеров, но без всякой связи с Политехом и комсомолом. У декана, всеми любимого В. А. Пальмова, были неприятности.

От этого самого Максима Мельцина (который тогда занимался Механикой сплошных сред, а с тех пор стал кандидатом исторических наук и деканом института иудаики) я в первый раз узнал про существование Ильи Дворкина. Тогда же, в начале 1989 г., я узнал про цикл лекций «по еврейской литературе», которыe Дворкин проводил в ДК им. Карла Маркса на Обводном канале.

Лекции произвели на меня неизгладимое впечатление. Я тогда уже был немного знаком с еврейской историей в объеме двухтомника Дубнова и пролистанных мною в фундаментальной библиотеке Политеха нескольких томов «Еврейской Энциклопедии». Однако от Дворкина я узнал массу новых слов, названий и понятий, о которых никогда ранее не слышал: «мусар», «Меджибож», «Маггид из Межерича», «деконструкция».

Это были первые разрешенные в СССР лекции по еврейской культуре, и проводились они раз в месяц. Дворкин приходил на каждое занятие с рюкзаком диковинных, нереальных еврейских книг, которые по ходу дела демонстрировал публике. A на одну из лекций он даже привел живого хасидского цадика из Израиля с длинной раздвоенной бородой по имени рав Гедалия Аарон Рабинович. Тот преподавал в Москве в некой международной «Академии мировых цивилизаций» — странном заведении, имевшем отделения христианства, иудаизма и ислама, которое потом каким-то образом трансформировалось в Кунцевскую ешиву р. Штейнзальца. Слушатели смотрели на рава Рабиновича как на инопланетянина или как на старика Хоттабыча, выскочившего из бутылки. Дипломатических отношений с Израилем не было, поездок туда тоже, живых израильтян почти никто не видал, а интерес к еврейским темам был огромный. Вообще, теперь я понимаю, что самым главным во всей этой деятельности было некое ощущение чуда. Были там и другие интересные и важные люди, филолог Хава-Броха (тогда Катя), историк Вениамин Лукин. От них я узнал про открытие еврейской библиотеки при синагоге (которой стал активно пользоваться) и о планируем ими постоянном семинаре по еврейской литературе и истории.

Вместо семинара осенью возник «Лениградский Еврейский Вечерний Университет», проводивший лекции в ДК им. Кирова на Васильевском острове. Дело в том, что в ДК Кирова стали базироваться возникшие на волне перестройки национальные землячества и культурные организации (немецкая, финская и другие подобные общины). Там же в 1989 году стало действовать и Ленинградское Общество Еврейской Культуры (ЛОЕК). А при нем Дворкин с товарищами решили организовать Ленинградский еврейский университет. Дело в том, что учебное заведение с таким названием действовало после революции, но было закрыто в 1925 году. Сам Дворкин позже мне рассказывал, что идея создать «народный университет» вместо лектория была подсказана директором ДК Кирова, которому, очевидно, власти, напуганные размахом Перестройки, поручили присматривать за землячествами. Так или иначе, «Вечерний университет» стал действовать, проводя занятия поначалу три раза в неделю. У меня есть грамота об окончании первого курса (1989/90 уч. год) этого заведения.

Через некоторое время название «ЛЕВ университет» сменилось на «Лениградский Еврейский Открытый Университет» и сохранялось в таком виде пару лет. Занятия стали более регулярными. По слухам, Илья Дворкин, организатор университета, заключил договор с Открытым университетом (ОУ) Израиля о взаимном признании курсов. Таким образом человек, прошедший определенные курсы в ЛЕОУ, мог якобы приехать в Израиль зачесть эти курсы в «Университа Птуха» и получить израильский диплом. Прецедентов таких, однако, не было, и я подозреваю, что никто об этом договоре в израильском ОУ ничего не слышал. Скептицизм мой вызван тем, что позднее я слышал много раз о таких договорах, заключенных Ильей с Бар-Иланом, Гарвардом и прочими заведениями, но, похоже, они были большей частью односторонними. А тогда я во все это свято верил.

В первый год очень интересные лекции читал рав М. Кориц и по-швейцарски изысканный рав А. Вайнгорт. Помню лекцию рава Ицхака Зильбера и многое другое.

 

На занятии с равом A. Вайнгортом (~1990 г.). М. Носоновский, А. Ольман, Х. Корзакова.

С начала 1990-х учебные программы стали более упорядоченными, начались дневные занятия. Помимо собственных преподавателей (как правило, не имевших научных степеней), к учебному процессу привлекали специалистов из ВУЗов города и иностранных профессоров. Среди лекторов были историк И. Г. Левин, лингвист Л. Г. Герценберг. филологи-гебраисты Г. М. Демидова, С. М. Якерсон, В. Лебедев, М. Н. Зислин, раввины из Израиля А. Вайнгорт, М. Корец. Из израильских визитеров, выступавших с лекциами, мне запомнились рав Ицхак Зильбер, члены кнесета раввины Ицхак Леви, Хаим Друкман, лингвисты-гебраисты М. Шавит, З. Каддари, Бен-Ашер, историки М. Бен-Сассон, Ш. Штампфер, искусствовед Б. Наркис и генерал Узи Наркис, супруги Арье и Хана Ротманы (Беловы). Финансовая поддержка университета обеспечивалась Джойнтом и спонсорами отдельных программ. Денег было мало, но и курс доллара тогда был завышен, 50 долларов в месяц составляли приличную зарплату. Нужно сказать, что вокруг Петербургского еврейского университета (ПЕУ) возникло множество дочерних программ, от семинаров и конференций для учителей еврейских школ и журнала «Еврейская школа» до совместных с Иерусалимским университетом экспедиций по описанию еврейских памятников на территории бывшего СССР и до религиозного Бейт-Мидраша.

 


Логотип ПЕУ, на котором изображение льва и единорога, заимствованное с украинских еврейских надгробий, перекликается с первоначальным названием заведения (ЛЕВ Университет)

 

Пожалуй, стержнем, объединявшим неформальную жизнь этого странного заведения, были летние экспедиции на Украину и в другие места. Первая «официальная» экспедиция (в которой я не участвовал) состоялась, кажется, в 1989 году. Тогда собирался некий студенческий отряд, занимавшийся в еврейском квартале Вильнюса раскопками, после чего некоторые из участников под водительством Ильи Дворкина поехали в Меджибож и прочие выдающиеся места-местечки. Официальность состояла в том, что, в отличие от прежних велопоездок Дворкина с друзьями, в этот раз они имели официальное письмо на бланке Советского фонда культуры с просьбой ко всем советским органам и билетным кассам оказывать «экспедиции» содействие.

В 1990 г. экспедиционной деятельностью занялся энергичный и молодой Борис Хаймович. Я помню его первое появление в ПЕУ весной 1990 г., он проводил семинар про иудейско-эллинистические памятники из Керчи. Участвовал в поездках и B. A. Дымшиц. Леонид Максимов (Ольман) в том году собрал группу направлявшуюся в Латгалию.

 

В экспедиции в местечке Атаки (Молдова, 1992 г). М. Носоновский, Н. Бобылева, А. Лейкина, М. Френкель (?), Ю. Ольшанецкая, В. Дымшиц, О. Дымшиц, М. Шубинская, В. Шубинский.


В экспедиции в м. Окопы (где, по одной из версий, родился Израиль Баал-Шемтов). Е. Крол, Д. Хайт, М. Бруцкая, М. Носоновский, Л. Иосфина, П. Фарберов, М. Брук, М. Хейфец, А. Чернина, Б. Хаймович (1995).

 

Поездки эти были чем-то среднем между экспедицией и турпоездкой. Жили люди в гостиницах («готелях» по-украински), перемещались междугородним транспортом, все это в довольно расслабленном режиме (для всех, кроме руководителя, занимавшегося организационными вопросами и вынужденного пахать с утра до вечера). Задачи поездок Дворкин ставил весьма глобальные и неопределенные: опрашивать и записывать (без конкретной цели) местных жителей о довоенной жизни евреев и о Холокосте, одновременно фотографировать надгробия, еврейские дома и здания бывших синагог и вообще все интересное, что по пути попадется. Думаю, для Ильи преобладали все же задачи педагогические: участники поездки прoникаются духом еврейской истории, видят своими глазами, откуда вышли их бабушки и дедушки, читают при этом подобающие еврейские тексты, такие, как, например, хасидские истории в изложении Эли Визеля, действие которых разворачивается в этих самых местечках на Подолии, в Галиции или Волыни: Острополе и Меджибоже, Шепетовке и Дубно, Аннополе и Озаринцах, Бучаче и Подгайцах. Надо сказать, что и эта одна задача с лихвой оправдала бы эти поездки.

Илья настаивал на соблюдении в поездках кашрута (старались не нарушать его и остальные руководители групп), на соблюдении шаббата, который посвящался изучению еврейских философских и прочих текстов. До сих пор помню, как в 90 г. в Бердичиве мы сидим на исходе субботы в сумерках в «готеле Дружба», ожидая первые звезды, и изучаем под руковолством Дворкина труд, конечно же, ребе Леви-Ицхока из Бердичева, «Кдушат-Леви». Помню, что Дворкин комментировал онтологический статус настоящего и прошедшего. Настоящее время мимолетно, потому его нет, и оно соответствует слову эйн (нет). А прошедшее, напротив, это йеш (есть). Уж не знаю, действительно ли это написано у Леви-Ицхока, или Илья Саулович сам так прокомментировал, но было интересно (см. примечание* ниже).

Этот момент примечателен еще тем, что именно тогда впервые появился приехавший из Ленинграда в Бердичев замечательный наш фотограф, мастер шуток-прибауток и всеобщий любимец Михаил Аркадьевич Хейфец. Он рассказывал об этом приблизительно так: «Прихожу я в гостиницу и вижу, сидят в темноте и что-то бубнят. Да, думаю, влип, связался с ненормальными». Миша, однако, стал непременным участником последующих поездок, его присказки, шутки и анекдоты становились крылатыми выражениями: «собака колли кусает без болли», «прошу пани до бамбетлю», «пiвторэю для довбурiв» и многие подобные, которые он произносил с неподражаемой интонацией.

В Бердичеве за нами постоянно следуют толпы местных жителей, которых Илья с удовольствием приглашает и на урок. Общение Дворкина с большинством из них происходило примерно по такой схеме:
— Расскажите, пожалуйста, нам про Израиль, какой там положен метраж жилья на семью?
— Израиль — удивительная страна, дело в том, что я там был в прошлом году, это как бы заряд энергии, который ощущается до сих пор!
— Как, вы разве не из Израиля?
— Нет, я из Ленинграда.
— А почему же у вас такая борода?
Ну и в таком духе. Один старичок, услышав рассуждение про то, что прошлое это «йеш», а настоящее – «эйн» тут же задал вопрос, а какому слову соответствует будущее время? Илья задумался, кончилось дело тем, что Илья принял старичка без экзаменов на заочное отделение университета (хотя заочного отделения никогда не существовало в ПЕУ ни в прошлом, ни в будущем, ни в настоящем, но это было не важно).

Попутно он пригласил на гастроли в Ленинград группу самодеятельных клезмеров («Майн татэ из а фармазонщик, ой ин ди мамэ ганвен фиш ин марк» — «Потрясающе! Что значит папа-фармазон? Франк-масон?»). Их руководитель воодушевился: «ребятам себя показать, да и возможность заработать». Этого, конечно, тоже не состоялось, как не состоялась покупка университетом домов в Меджибоже и в Бухаре для создания в них экспедиционной базы и филиала университетского Бейт-Мидраша. Из затей Дворкина осуществлялась 1/10, но и этого было достаточно.

 

Я сфотографирован на «Поляроид» в местечке Бережаны (Тернопольская обл), 1991 г. (то есть мне 21 год).

Так экзальтированно, хаотически и не без мистификаций проходили экспедиции с Ильей, и все же, я считаю, что тем, кто в них оказался, невероятно повезло, это была возможность соприкоснуться с живым еврейством, с ожившими страницами книг. Я и сам первый раз оказался на «каббалат шаббат» как раз тогда, в Бердичеве, отнесся к этому ритуалу очень серьезно и продолжаю так же относиться до сих пор, и своих детей тому же стараюсь учить. А многие, глядя на Дворкина, стали тогда по-настоящему соблюдающими.

В начале 1990-х курс доллара был неприлично высоким. Скажем, в 1991 году за доллар давали больше ста рублей, а зарплата в тысячу рублей в месяц была еще вполне приличной. На доллар можно было устроить обед в ресторане, на полдоллара проехать на такси через весь Ленинград. Неудивительно, что на несколько сот полученных у спонсоров долларов можно было устроить экспедицию и не считать деньги вообще. Деньги расходовались направо и налево, часто бездумно, без всякой отчетности или ответственности, без попыток сэкономить.

В университете в это время было довольно много студентов, человек 150-200, и они получали стипендию. Работало в разных ответвления ПЕУ тоже немало народа, думаю, десятки людей. На вечернем отделении учились люди более старшего возраста. Многие интересовались Израилем, не с точки зрения абстрактного страноведeния, а с точки зрения отъезда. Их привлекала возможность изучaть иврит. А для кого-то просто было важно куда-то «пристроиться»: с началом экономических реформ многие потеряли или не могли найти работу. Без сомнения, тогда приходило и немало людей, всегда испытывавших внутренний интерес к еврейской истории и культуре и не имевших раньше возможности его удовлетворить или реализовать. Именно для них, для развития национального самосознания и для объединения творческих, талантливых людей, и создавался университет. Однако, профессионально стали заниматься иудаикой из тогдашних студентов единицы.

При ПЕУ действовал «Центр изучения и презентации восточноевропейской диаспоры» (позднее «Институт изучения еврейской диаспоры (ИИЕД)»), который и занимался сбором и обработкой экспедиционных материалов. B лучшие времена там работало человек 15. Кроме того, был Институт проблем еврейского образования, выпускавший журнал «Еврейская школа». Еще был Бейт-Мидраш (упрощенная ешива), располагавшийся сначала (1990/91 уч. год) почему-то в неком Интерьерном театре (доме Державина) на Фонтанке, затем (в 1991/92 г, когда занятия университета проходили в школе на Благодатной ул.) в арендованном помещении на Свеаборской ул., позднее – на Киевской ул. у метро Фрунзенская. Там велись интенсивные занятия по Хумашу/ Мишне/ Гемаре три раза в неделю, одно время был постоянный раввин из Америки, периодически проводили уроки заезжие раввины (среди них попадались весьма значительные в том или ином смысле люди, помню депутатов Кнессета Ицхака Леви и Хаима Друкмана). Студенты Бейт-Мидраша тоже получали стипендию.

После того, как к середине 1990-х годов все, желавшие уехать в Израиль, в основном уехали, курс доллара нормализовался, подобный размах стал невозможен. Штаты сократились, ПЕУ залез в хронические долги, зарплата выплачивалась с трехмесячным опозданием, и все эти структуры разделились и частично распались. Сохранившиеся сжались в размере, их возглавили, вероятно, более реалистичные люди, зарплату стали платить вовремя, но и ощущение чуда ушло.

Ссылка: Рекламная информация ПЕУ середины 90-х

Возвращаясь к экспедициям, Борис Хаймович, не отказываясь полностью от познавательного характера поездок, пытался, по крайней мере, очертить реальные цели и задачи. Довольно быстро ПЕУ стал сотрудничать с Центром еврейского искусства при Иерусалимском университете, экспедиции стали финансироваться этим центром, там же хранились копии всех материалов. Tам же, сделав алию, стал работать над диссертацией сам Хаймович, приезжая летом в экспедиции. Цели экспедиций стали более определенными, они, как и ИИЕД, трудились над созданием Свода еврейских памятников Украины (сначала Подольской губернии). Cвод этот так и не вышел, но вместо него вышел изданный Борисом и коллегами Путеводитель «100 еврейских местечек Подолии» (вопреки названию, в нем сведения о примерно 30 местечках).

 

В Бучаче (на родине Ш. Й. Агнона), здание ныне снесенной синагоги, 1994 год.

Среди людей, которые пришли в ПЕУ к Дворкину в самом начале существования этого заведения, большинство довольно скоро либо уехали в Израиль, либо сами оказались преподавателями, а не студентами. Мало кто был заинтересован в прохождении формального курса ПЕУ (тем более что программа все равно постоянно менялась по ходу дела). Сам университет, без сомнения, стремился к тому, чтобы студенты обучались по составленным программам, иначе какой в них смысл? Я тоже уже преподавал иврит с 1990 года, но я оказался почти единственным человеком из первого набора, который старался формально пройти учебный план, сдать установленные экзамены и выполнить прочие подобные требования. Короче говоря, году к 1992 стало ясно, что я могу оказаться одним из первых выпускников ПЕУ, против чего я, разумеется, не возражал.

Загвоздка состояла, однако, в том, что для получения формального права выдавать дипломы о высшем образовании университет должен был пройти аккредитацию в Госкомвузе. А пройти ее на тот момент не было возможности в силу бюрократической сложности процедуры. Университет, однако, ставил целью и обязался выдавать своим выпускникам «диплом государственного образца». Одним из способов сделать это, которые рассматривало руководство ПЕУ, было договориться с каким-нибудь «настоящим» ВУЗом, чтобы тот признавал курсы ПЕУ и выдавал свой диплом выпускникам ПЕУ. Выпускники, по замыслу ректората, могли бы получать два диплома: «негосударственный» диплом ПЕУ и «государственный» другого ВУЗа. Договориться таким образом было, однако, непросто; провалились попытки такой договоренности с Пединститутом им. Герцена, ЛГУ, с ИСАА при МГУ в Москве, и даже были большие проблемы с т. н. «Академией им. Маймонида».

В случае со мной, поскольку одно высшее образование у меня уже было, и я работал преподавателем иврита, вопрос удалось решить (далеко не быстро и не с первого раза) таким образом, что меня приняли на третий курс Восточного факультете СПбГУ на отделение «семитологии». Мне перезачитывали общие предметы за первые два курса из Политеха (такие как Экономика или Философия). Оставшиеся я должен был сдать экстерном (это были прежде всего языки; иврит я знал, разумеется, вполне на уровне, а вот по арабскому заметно отставал, и это была для меня проблема). Все это стоило немалой нервотрепки и контрастировало с благодушно-расслабленным духом ПЕУ, но я полагал, что игра стоит свеч. Восточный факультет считался лучшим из гуманитарных факультетов Петербургского университета (и города), поступить туда непросто, а в группу семитологии набирали 5 человек раз в 2-3 года, т. е. семитологов были единицы. Преподавала древнееврейский и арамейский языки там доцент Грета Михайловна Демидова, которая читала лекции по грамматике библейского иврита и в ПЕУ и которая во многом помогла мне на Восточном факультете.

Что касается «негосударственного» диплома ПЕУ, то его я тоже хотел получить (по поводу чего периодически скандалил с администрацией). Ведь ПЕУ – первый еврейский ВУЗ в Ленинграде и в Восточной Европе, после закрытия в 1920-е годы Ленинградского еврейского университета (преемника Курсов востоковедения барона Гинзбурга). Никаких московских «Академий Маймонида», Туро-колледжей, ЕУМов, ЦИЕЦей в 1989 году, когда Дворкин открыл ПЕУ, не было в помине, все это возникло в середине 90-х. Таким образом, первый выпуск ПЕУ, как-никак, знаменовал возрождение еврейского высшего образования в Восточной Европе, событие, хоть и не бог весть какое, но все же историческое. А я оказался первым выпускником. «Негосударственный» диплом ПЕУ за номером (несколько шутовским) АА 000001 мне все-таки выдали.

 

Фото: Первый диплом ПЕУ. Регистрационный №1. Подпись ректора (И. Дворкин), проректора (А. Кобринский) и секретаря (К. Осипова).

Позднее другим выпускникам было выдано еще несколько дипломов такого же образца. Как выглядят нынешние дипломы ПИИ, я понятия не имею, но надеюсь, что запись о моем дипломе внесена в архивы, и историки еврейского образования в XXII веке смогут ее найти. 🙂

Успешно закончил я и Востфак, победив наконец классический арабский, египетский диалект (учебник Краснознаменного института), арабские газетные тексты, коммерческие тексты, хрестоматию по пословицам и поговоркам, «Путешественника» классика ХХ века Махмуда Теймура, древние летописи Айам-уль-Араб, средневековые нравоучительные истории про Будасфу, и прочие трудные дисциплины и тексты; выучив наизусть десять сур из Корана. На выданном СПбГУ дипломе о присвоении квалификации востоковеда-филолога (семитолога) по специальности «Востоковедение и Африканистика», как и положено, говорится, что я поступил в 1989 г. в ПЕУ и окончил полный курс Восточного факультета. Подпись ректора СПбГУ (Вербицкая) и декана (акад. И. Стеблин-Каменский).

Ну и парадоксальный эпилог. Все же я не чувствовал себя филологом по призванию. Мне ближе формулы, исследования, где нужно считать. Я скучал по своей первой, политеховской специальности, по механике и математике, с завистью смотрел на тех, кто занимается «настоящей» наукой. Потому я стал искать для себя аспирантуру по своей первой специальности. Мои знакомые удивлялись и не верили, что я хочу вернуться к технической специальности, но я это сделал. Нашел докторат в Бостоне и, перебравшись в США, благополучно получил PhD. Теперь вот несколько скучаю по иудаике, но – нет в мире совершенства — недаром народная мудрость утверждает, что на двух стульях одновременно сидеть невозможно, как нельзя удержать два арбуза в одной руке.

2004 г.
______________
*Илья Дворкин (которому я сам послал ссылку на эту страничку) попросил поместить следующий свой ответ, приводимый ниже. В нем содержится блестящий отрывок из Кдушес-Леви, за который большое спасибо. Хочу только заметить, что я никого не хотел обидеть, приводимые мною истории вовсе не небылицы и не слухи, я все это видел собственными глазами (и кое в чем даже участвовал). А рассказать о Еврейском университете, не уделив внимания его основателю и ректору, было бы невозможно. Итак, ответ Ильи Дворкина:

«Я долго терпел, пока про меня рассказывали разные небылицы (впрочем добрые), но когда усомнились в Леви-Ицхаке, я уже не смог вытерпеть. Итак, привожу начало обсуждавшегося фрагмента:

בראשית ברא אלהים את השמים ואת הארץ. הכלל שהבורא ב»ה הוא ברא הכל והוא הכל והשפעתו אינו נפסק מעולם כי בכל רגע משפיע שפע לברואיו ולכל העולמות ולכל ההיכלות ולכל המלאכים ולכל חיות הקודש. ולכן אנו אומרים יוצר אור ובורא חושך. ולא יצר אור וברא חושך רק יוצר בלשון הוה כי בכל רגע הוא יוצר שבכל רגע הוא משפיע חיות לכל חי והכל מאתו יתברך והוא שלם. והוא כלול מהכל ולכן כשאדם בא לאין ויודע שהוא אינו כלום רק הבורא ב»ה נותן בו כח אז מכנה להשם יתברך בשם בחינות יוצר דהיינו לשון הוה שגם עתה הוא יוצר. אכן כשאדם מסתכל בעצמו ואינו מסתכל באין אז הוא במדריגת יש אז מכנה להבורא ב»ה רק בחינות יצר דהיינו שברא אותו כבר ולכן אנו אומרים אשר יצר את האדם בחכמה דחכמה הוא מדריגת יש. ..

Перевод:

«В начале сотворил Бог небо и землю. Принцип состоит в том, что Творец, благословен Он, сотворил все, и Он все, и его влияние никогда не прекращается, ибо в каждое мгновение Он привносит Свое влияние на все Им сотворенное, на все миры, на все чертоги, на всех ангелов и на всех khaet ha-kodesh (извините за не-перевод). И поэтому мы говорим «Образует свет и творит тьму» (Ишайа, 55, 7), а не «Образовал свет и сотворил тьму». «Образует» в настоящем времени, ибо каждое мгновение Он образует, и каждое мгновение Он привносит жизненность во все живое, и все от Него, благословен Он, а Он целен и включает в себя все. И когда человек приходит в состояние «Нет» (Не-сущее), и знает, что его нет вовсе, а только Творец, благословен Он, дает ему силу. Тогда он называет Б-га именем, соответствующим аспекту «Образует», т. е. в настоящем времени, мол, в настоящий момент Он творит. Но когда человек себя воспринимает, но не как «Не-сущее», тогда он находится на ступени «сущее». В этом случае он называет Творца в аспекте «Образовал», т. е. что Он его уже сотворил. И поэтому мы говорим [о Б-ге] «который образовал человека в мудрости» (Брахот, 60б). Мудрость – есть ничто иное, как ступень «сущее».»

Текст дальше продолжается и, я надеюсь, что те кто были тогда в Бердичеве помнят как. Хочу только обратить внимание, что данный комментарий на Берешит сообщает нам очень важную вещь, что знание соответствующее состоянию «в начале» (εν αρχη), это мудрость прошедшего, т.е. ощущение, что мир уже сотворен. Но есть еще знание соответствующее пониманию, что мир творится сейчас. Думаю, что в этом вся еврейская философия.

Раз уж начал говорить, скажу и о Бухаре, и о Меджибоже. Что до Бухары, то цитирую часть письма Роберта Альмеева, директора бухарского Арка:

Дорогой Илья! …
Кроме того, мы уже приступаем к созданию музея истории бухарских музеев
[евреев]. Буквально вчера хокимият купил дом по улице Аптекарская,5. Сейчас будет готовится проектно-сметная документация по ремонту дома и приспособлению его под музей. Я бы хотел,чтобы в музее были:научная библиотека,компьютерный центр,небольшой лекционный зал…
С уважением, Роберт Альмеев
22.4.2004

Что касается Меджибожа, мне кажется, что мы имеем там тот музей, которого достойны!»

См также статью: М. Носоновский. Из истории высшего еврейского образования в России (К 100-летию открытия Курсов востоковедения им. Барона Гинцбурга)

PS. Вот старый (начало 1991 года) фильм про Петербургский еврейский университет. Я там мелькаю на уроке иврита на 10:30 (в клетчатом свитере в котором я долго ходил), а потом на 15:50 в том же свитере даю долгое (минуты на три) интервью на английском и что-то рисую мелом на доске.

11 комментариев для “К 30-летию Петербургского еврейского университета

  1. Уважаемый Михаил!
    В 8 номере журнала «Лехаим» поставлено интервью известного Вам Бориса Хаймовича, в котором он упоминает и работу в ПЕУ.
    Вот ссылка https://lechaim.ru/events/boris-haymovich-evreyskogo-iskusstva-ne-sushtestvuet/
    Если захотите, эту ссылку можно повторить в юбилейных материалах, посвященных ПЕУ.

    1. Уважаемый Михаил!
      В 8 номере журнала «Лехаим» поставлено интервью известного Вам Бориса Хаймовича, в котором он упоминает и работу в ПЕУ.»

      Спасибо!

  2. Замечательная работа, спасибо.
    «Надо сказать, что в то время на Физмехе обучалось немало людей, которые потом оказались гуманитариями. Среди студентов было немало евреев, в том числе стремившихся к общественной активности…»
    Не только Физмех, своими гуманитариями известен Технологический
    и — ЛИИЖТ — «физкультурный институт с железнодорожным уклоном».

  3. PS. Вот старый (начало 1991 года) фильм про Петербургский еврейский университет. Я там мелькаю на уроке иврита на 10:30 (в клетчатом свитере в котором я долго ходил), а потом на 15:50 в том же свитере даю долгое (минуты на три) интервью на английском и что-то рисую мелом на доске.
    https://www.youtube.com/watch?v=_UMMzG2wDGY

  4. Михаил! Я получил короткое письмо от американского преподавателя Кэрол В. Дэвис, несколько лет работавшей в ПЕУ. К написанному собственно ей хочу добавить, что она приехала в Петербург со своими маленькими детьми, и к понятным трудностям вхождения в работу на новом месте в незнакомой языковой среде, она имела чисто бытовые проблемы с оформлением детей на обучение, организацией питания детей и т.п. Со всеми этими проблемами Кэрол успешно справилась. Вот что значит американская деловитость! Ниже я привожу ее короткое письмо.

    «В 1996 году я приехала в Петербургский еврейский университет (ПЕУ) на один учебный год в качестве старшего ученого-преподавателя по программе Фулбрайта. Этот учебный год стал лучшим в преподавательском опыте всей моей карьеры. Студентам было очень интересно то, что я хотела им рассказать. Я преподавала еврейскую литературу XIX и XX веков (лекции на русском, чтение на английском и других языках) и вела семинар по современной американской еврейской литературе. Знакомство студентов с писателями, которых они не знали, было для них чрезвычайно важным.
    Это стало началом моего многолетнего преподавания в Санкт-Петербурге. Уже в следующем учебном году, вернувшись в ПЕУ, я добавила в свое расписание литературу по Холокосту, как историческую, так и современную, и это тоже было важно для студентов.
    Я очень восхищаюсь миссией ПЕУ, преданностью и самоотдачей его преподавателей».

    1. Да, Кэрол Дэвис помню, на некоторые ее лекции или занятия ходил. Конечно, очень престижная фулбрайтовская стажировка в таком необычном (и не вполне официальном) месте как ПЕУ — необычна (но тогда мы об этом не задумывались). Рад, что у нее остались положительные воспоминания об этом проведенном в Петербурге времени.

  5. Я подключился к еврейскому образованию летом 1992 года, когда в одной из петербургских газет («Смена» или Вечерка») прочитал объявление о двухнедельном еврейском летнем лагере для взрослых под эгидой Открытого университета Петербурга. Подивившись такому объявлению, я поехал на Литейный пр. 42 в Центральный лекторий, где мне объяснили, что это не шутка и такой лагерь действительно будет работать летом под Петербургом. Я записался в него, уплатил небольшие по тем временам деньги и в назначенное время прибыл в лагерь. Занятия были по общей еврейской истории, истории европейского еврейства, Катастрофе, ивриту. Помню нашего шефа из Израиля по фамилии Кац. Уже потом я узнал, что это был большой израильский ученый, написавший несколько книг по взаимоотношениям евреев и христиан, главным образом, в Западной Европе. Моим соседом по комнате был технолог из Риги, с завода «ВЭФ». Мы с ним очень хорошо поладили. К сожалению, я потерял сейчас связь с ним. Приехав из лагеря, я уже не мог жить без еврейских знаний и узнал, что в Петербурге функционирует ПЕУ (Петербургский еврейский университет). Наступили еврейские осенние праздники, о которых тогда я имел довольно смутное представление. К началу Суккота я окончательно созрел для визита в ПЕУ и поехал в Московский район, метро «Фрунзенская», где он тогда официально располагался, хотя занятия проходили в Кировском р-не, в ДК им. Газа. Приехал я, можно сказать, вовремя и на место. Группа, в основном, бородатых мужчин сидела под решетчатым навесом — Суккот ведь — и отмечала еврейский праздник. Во главе стола сидел сам ректор Илья Дворкин. Так состоялось наше знакомство. Мне налили кошерной израильской водки и дали тарелку с закуской. После двух-трех стопок Илья спросил меня, что собственно меня особенно интересует, чем хочу заниматься. К вопросу я был готов, я ответил, что интересуюсь философией Спинозы. Только на одну секунду Илья задумался и поднял глаза к решетчатой крыше. «В России, — сказал он, — этим никто не занимается. Побудьте пока у нас вольнослушателем-вечерником». Так я стал вечерником-вольнослушателем, имеющим право самому выбирать предметы занятий. Мне на полном серьезе выписали зачетную книжку, и я стал ходить по вечерам, два-три раза в неделю, на занятия. При всей моей вольнице, на самих занятиях была достаточно серьезная учебная атмосфера, так один из преподавателей Александр Львов, ведший основы еврейских знаний, решил устроить предварительный зачет, а я на этом зачете о чем-то тихо спросил соседа. Львов подошел ко мне и сказал, что на зачете надо работать самостоятельно. Другим, хорошо запомнившимся мне преподавателем, был проф. В.В. Емельянов из Петербургского государственного университета, который читал курс «Истории Древнего Востока». У него я написал небольшую работу, относящуюся ко времени Александрa Македонского. Как ни интересно было обучение в ПЕУ, но необязательность посещения занятий расслабляла меня. К 1995 году я переориентировался на Открытый университет Израиля (ОУИ), занятия в котором позволяли писать учебные работы, находясь дома. От нас требовалась только явка на экзамены. Занятия в ОУИ шли сначала на базе Израильского культурного центра, а затем на базе Сохнута. Единственное, что сдерживало нас — студентов ОУИ русскоязычной программы, это отсутствие подготовленных, переведенных с иврита на русский язык, учебных пособий. Это затянуло наше обучение до 2008 года, когда первая группа петербужцев, и я в том числе, получила заветные дипломы. Нам помогло, конечно, разрешение на перезачеты гуманитарных, в основном политических предметов по истории, экономике и философии, сданных нами в бытность студентами ленинградских институтов. Именно так мы получили 24 зачетных баллов, так необходимых на финише нашего обучения в ОУИ. К 2008 году мы уже так срослись с обучением в ОУИ, что уже получив дипломы, продолжали изучать выходившие на русском языке новые учебные курсы. Может быть мы продолжали бы учиться и до сих пор, но в 2009 году нас «догнал» мировой экономический кризис, инициированный небезизвестным Бернардом Мейдоффом, в банке которого хранил свои деньги Открытый университет. С потерей денег закрылась и русскоязычная программа ОУИ. Хорошо, что мы успели получить свои сертификаты об окончании.

    1. Ефим Левертов, cпасибо за интересные детали! Я, если не возражаете, перенесу ваш комментарий в Фейсбук. Я надеюсь, что в связи с 30-летием ПЕУ прoйдут какие-то мероприятия и будут изданы материалы.

      Это было необычное явление в еврейской и российской культурной жизни. Университет не был проектом или филиалом какой-либо иностранной организации, а зародился на месте, был создан с нуля, благодаря идеализму и творческой энергии нескольких людей. Начало 1990х было особым временем, когда люди меняли профессии, когда можно было с нуля взять и создать университет, не имея практически никаких ресурсов, не имея даже ученых степеней и не занимая никакого места академической иерархии! Сейчас это невозможно. Но тем, кто тогда жил, не казалось, что эта эпоха чем-то необычна, напротив, представлялось, что так всегда и должно быть!

Добавить комментарий