Автор: Фрагмент семнадцатый
Рима, как, впрочем, и Лондона, я не видел. Мои дни были заполнены «под завязку»: встречи, многолюдные пресс-конференции, ещё более многолюдные митинги, выступления в больших, на несколько сот зрителей, залах. Меня всюду сопровождали Джованни Бенси и неугомонная, неутомимая Ирена Гароши. Гранит появлялся вечером и уводил всех нас, правда, без Ивана Михайловича, в ресторан. Сарра, весёлая веснущатая израильтянка, непонятно чем занимавшаяся в итальянской столице, но бывшая непременным довеском к нашей компании, щебетала со мной по-еврейски, внося дополнительный языковой колорит в стандартный букет из итальянского, русского и – изредка – иврита.
Наше меню состояло из мяса (много мяса!), макарон или спагетти, овощей, всё без соли, вместо неё на краю тарелки лежала непременная половина лимона. Я научился поливать лимонным соком всё, что затем клал в рот: в ячеистую мякоть плода следовало воткнуть вилку и с двух сторон прижать к ней корку лимона. Сок обильно тёк, смачивал пищу, заменяя привычный солоноватый вкус кисловатым. В центре стола в плетёной соломенной корзине возвышалась большая, в несколько литров, бутыль красного вина, вино пили вместо минеральной воды. В конце двух-трёхчасового ужина официант приносил фрукты и соки. Кофе по вечерам не заказывали.
– Завтра мы с вами покидаем Рим, – неожиданно сообщил мне Гранит. Сказал по-немецки, оказалось, что хоть и плохо, но этим языком он тоже владеет, и наше общение стало более оживлённым.
– Schon? Уже?
Был пятничный вечер.
– Да, завтра. Выедем на исходе субботы, ночь в пути – на север, в Милан. Поездом, это удобно.
Дальше я не понял, тогда он перешёл на итальянский язык, и Сарра с Иреной наперебой стали мне переводить – одновременно на русский и идиш.
В воскресенье в Милане открывается какой-то международный трёхдневный сионистский междусобойчик, объяснили мне, и на нём я должен выступить с пламенной речью. Больше того, моё выступление явится гвоздём программы, на основании этого выступления будет выработана резолюция, текст которой уже лежит у Гранита в портфеле.
– Никсон в Москве, – сказал Гранит. – У него трудные переговоры. Мы должны дать Москве понять, что за американским президентом стоит мировое общественное мнение. Оно не утихнет, не даст русским спокойно жить, спать, есть и лежать с женщинами, пока последний еврей, желающий этого, спокойно не покинет пределы их страны. Мне передали, что вы хорошо поработали в Лондоне. Италия тоже должна сказать своё слово. Наши евреи не хуже английских. Лучше, конечно, лучше! Ведь они не только евреи, они ещё и итальянцы.
– Вы патриот, – засмеялся я. Он понял без перевода и ответил серьёзно и тоже понятно:
– Я еврей. Я итальянский еврей. Взрывчатое словосочетание. Das Feuer! Огонь! Лэхаим. – Гранит приподнял бокал. Мы дружно выпили.
– Вчера журнал «Шалом» организовал опрос, – сказала Ирена, – выясняли мнение толпы: сколько в Риме евреев? По всему городу наши активисты задавали прохожим один и тот же вопрос: как вы думаете, сколько в Риме евреев? Ну, а как думаете вы?
Её глазки стали узкими и хитрыми. Я пожал плечами.
– Ответы были удивительно однообразные, между пятьсот тысяч и два миллиона. Как вам это нравится?
– А на самом деле?
– На самом деле? На самом деле – десять тысяч или близко к этому. Во всей Италии не больше чем двадцать пять тысяч, даже меньше. Но ведь каждый итальянский еврей стоит сто итальянцев. А!
Она обернулась к столу и повторила то же самое по-итальянски.
– А каждый итальянец стоит тысячи европейцев, – гордо сказал Гранит, и Ирена перевела мне его слова.
– Он большой патриот Италии, – добавила она. – И в Италии его любят… как сказать? Обратно!
– Взаимно, – подсказал я.
– Да-да, заимно. Так, да?
– Вза-им-но, – поправил я Ирену.
– Ага. Гранит – приобретение для Израэ’ла. По-настоящему он, конечно, израэ’лец, – сказала она, – это нормально для еврея – быть патриотом сразу двух стран, а иногда и больше. Наступает час, и нужно сделать выбор. Это не легче, чем выбрать между женой и любовницей, если любишь и ту, и другую.
– А вы, Ирена? Какой стране принадлежит ваш выбор?
– Польши в моём сердце нет, Польша в моём сердце выгорела до… тля? Так говорят по-русски?
– Дотла.
– Так-так, выгорела дотла… Италия? Конечно, Италия. В ней родился мой муж, мои дети… Мои дети сразу – и евреи, и итальянцы… С этим у них нет и не будет… не должно быть проблем. Хотя… Израэ’л? О, никаких сомнений, конечно, Израэ’л! Моя гордость, моя радость, моя боль, моя единственная любовь, кроме детей и мужа – Израэ’л! Душа, сердце, конечно, принадлежат только ему, Израэ’лу. Конечно!
Мы вышли из ресторана. Вокруг нас жил, шумел, болтал, развлекался, шуршал автомобильными шинами и взвизгивал тормозами, размахивал руками, обнимался, целовался – Рим, открытый город, Рим, вечный город, РИМ. Вода в фонтанах выплескивала какие-то очень современные аритмичные мелодии, подсвеченные струи и брызги рождали радуги, о подобном торжестве светомузыки не мечтал даже Скрябин, вспыхивали и гасли, переливались огни реклам, заманивали витрины магазинов. Горели уличные фонари, светились окна домов, римляне жили нормальной повседневной и повсенощной жизнью.
В гостиницу меня отвёз Гранит. Пожимая мне руку, он сказал:
– Wir verlassen zu einer Woche. Drei Tage in Mailand und vier Tage in Florenz*, Milano e Firenze**. In Florenz wohnt meine Mamma.*** Бэсэдэр?**** Ordnung?***** Польни парадок, да?
* Wir verlassen zu einer Woche. Drei Tage in Mailand und vier Tage in Florenz. (нем) – Мы уезжаем на одну неделю. Три дня в Милане и четыре дня во Флоренции.
** Milano e Firenze. (итал) – Милан и Флоренция.
*** In Florenz wohnt meine Mamma. (нем) – Во Флоренции живёт моя мама.
**** Бэсэдэр? (ивр) – В порядке?
***** Ordnung? (нем) – Порядок?
– Да, полный порядок, – устало улыбнулся я в ответ. Вошёл в номер, не включая электричества дошёл до кровати и рухнул – в одежде и в обуви, раздеться не было сил. Упал, но заснул, кажется, ещё до того как коснулся подушки. Так и проспал до утра.
––––о––––
(Продолжение следует)