История не мелочна, не мстительна, не упростительна, но просто есть и то, что непростительно
В отечестве фашизма победившего,
Европу хорошо разбередившего,
Сверхчеловеку грабки развязавшего
И как он есть наглядно показавшего,
Пивозачатого, пеннорождённого,
Из адовых глубин освобождённого,
В конце концов упорно осаждённого
И побеждённого, —
В отечестве раскаянных, стенающих,
Самих себя усердно приминающих,
Евреев и кавказцев принимающих,
Не понимающих,
Как это так — из Вагнера, из Фауста,
В столице европейского артхауса,
Ну ладно Гинденбург, ну ладно хаос-то,
Но вот, пожалуйста,
Где на любом плацу, в любом собрании
Любой кирпич таит напоминание
Об этой мании, царившей ранее,
О той Германии,
Которая с азов переменяется,
На предков зов уже не отзывается,
Которая так только называется,
Все извиняется.
История не мелочна, не мстительна,
Не упростительна,
Но просто есть и то, что непростительно.
И ведь действительно.
В такой стране, не более не менее,
Испытываешь род высокомерия
От имени врага, её разбившего,
От имени страны, где так и ждём его —
Фашизма, никогда не победившего,
А значит, никогда не побеждённого,
Где все вожди с их будками и буркалами
Уже давно глядятся Гинденбургами
И с точки зрения хрониста сведущего
Любой рулящий — Гинденбург для следующего;
От имени пространства нелюдимого,
Пестро-единого, непобедимого,
Где так бессмертны скука и бескормица,
Что дьявол не родится, не оформится,
От имени земли, где Бога не было,
Где не родятся Юнгер или Эвола,
От ада вящего, живородящего,
Бессмертно длящего,
В крови бродящего.
Дмитрий Быков. Высокомерие
История не мелочна, не мстительна, не упростительна, но просто есть и то, что непростительно
В отечестве фашизма победившего,
Европу хорошо разбередившего,
Сверхчеловеку грабки развязавшего
И как он есть наглядно показавшего,
Пивозачатого, пеннорождённого,
Из адовых глубин освобождённого,
В конце концов упорно осаждённого
И побеждённого, —
В отечестве раскаянных, стенающих,
Самих себя усердно приминающих,
Евреев и кавказцев принимающих,
Не понимающих,
Как это так — из Вагнера, из Фауста,
В столице европейского артхауса,
Ну ладно Гинденбург, ну ладно хаос-то,
Но вот, пожалуйста,
Где на любом плацу, в любом собрании
Любой кирпич таит напоминание
Об этой мании, царившей ранее,
О той Германии,
Которая с азов переменяется,
На предков зов уже не отзывается,
Которая так только называется,
Все извиняется.
История не мелочна, не мстительна,
Не упростительна,
Но просто есть и то, что непростительно.
И ведь действительно.
В такой стране, не более не менее,
Испытываешь род высокомерия
От имени врага, её разбившего,
От имени страны, где так и ждём его —
Фашизма, никогда не победившего,
А значит, никогда не побеждённого,
Где все вожди с их будками и буркалами
Уже давно глядятся Гинденбургами
И с точки зрения хрониста сведущего
Любой рулящий — Гинденбург для следующего;
От имени пространства нелюдимого,
Пестро-единого, непобедимого,
Где так бессмертны скука и бескормица,
Что дьявол не родится, не оформится,
От имени земли, где Бога не было,
Где не родятся Юнгер или Эвола,
От ада вящего, живородящего,
Бессмертно длящего,
В крови бродящего.