Автор: Старый, худой, с изрядно поредевшей шевелюрой, но не потерявший живости Иван Александрович Хлестаков. Любитель выпить. Бегает как Добчинский – петушком, петушком. Живет со своей экономкой или вдовой невесткой, женщиной строгой, с прямой кавалерийской осанкой и грубым голосом. Имение Хлестакова, доставшееся от отца, пришло в упадок и давно заложено в Опекунском совете. В заросшем саду у него стоит немного покосившаяся на сторону беседка, которую Иван Андреевич называет «Сень струй». Струй там никаких нет, а есть худая бочка, наполненная двумя лягушатами и зацветшей дождевой водой, которая понемногу сочится в землю. В беседке Хлестаков сидит, когда тепло, и курит свою простую пенковую трубку, набитую дешевым и едким самосадом, который где-то покупает Осип.
Есть у Хлестакова записка от Пушкина, которую он сам же и написал. Эта осьмушка бумаги замасленная и истрепанная так, что совершенно невозможно разобрать что на ней написано. Впрочем, Иван Андреевич каждый раз ее читает по-новому. То Пушкин зовет его к цыганам, то присылает с запиской новую поэму, прося критик, то жалуется на то, что жена совершенно не понимает стихов и всегда зевает, когда он ей их читает.
Если Хлестакову поднести, то язык у него развяжется и он станет рассказывать как однажды чуть не женился на губернаторской дочке, которая влюбилась в него без памяти. Уже и договорились со священником, который должен был их тайно обвенчать в соседней деревне, но сделалась метель, кучер заблудился, плутал по степи, плутал, заехал не туда и Иван Андреевич по ошибке женился на вдовой невестке или на экономке. Черт их разберет, этих своячениц или экономок. Упоминает он и письмо, которое написал губернаторской дочке, но его не показывает никому, а прячет в маленькой шкатулке красного дерева с штучными выкладками из карельской березы. Наедине сам с собой, в кабинете, когда жены нет поблизости, достанет его, читает, исправляет и дописывает. Допишет, зачеркнет и снова зачеркнет. Еще и клякс понаставит и размажет. Только и прочесть можно первую строчку «Татьяна, милая, Татьяна! С тобой теперь я …» и последнюю «А нынче все мне темно, Таня». Повздыхает, достанет из потайного места штоф, выпьет, занюхает рукавом халата, посидит еще, да и уснет за столом не раздеваясь. Потом придет его экономка или невестка, аккуратно вытащит у него из рук письмо, сложит его в шкатулку и уберет в потайной ящик бюро, где Иван Андреевич обычно ее прячет. Снимет со старика ковровые тапки с загнутыми носами, разденет и уложит на кровать. Посмотрит на него щуплого, худого, смешно шлепающего губами во сне, сотрет тыльной стороной ладони крошечную, незаметную невооруженным глазом слезинку и выйдет, тихонько притворив за собой дверь.
Один комментарий к “Михаил Бару. Несколько слов о престарелом Иване Александровиче Хлестакове”
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Михаил Бару. Несколько слов о престарелом Иване Александровиче Хлестакове
Старый, худой, с изрядно поредевшей шевелюрой, но не потерявший живости Иван Александрович Хлестаков. Любитель выпить. Бегает как Добчинский – петушком, петушком. Живет со своей экономкой или вдовой невесткой, женщиной строгой, с прямой кавалерийской осанкой и грубым голосом. Имение Хлестакова, доставшееся от отца, пришло в упадок и давно заложено в Опекунском совете. В заросшем саду у него стоит немного покосившаяся на сторону беседка, которую Иван Андреевич называет «Сень струй». Струй там никаких нет, а есть худая бочка, наполненная двумя лягушатами и зацветшей дождевой водой, которая понемногу сочится в землю. В беседке Хлестаков сидит, когда тепло, и курит свою простую пенковую трубку, набитую дешевым и едким самосадом, который где-то покупает Осип.
Есть у Хлестакова записка от Пушкина, которую он сам же и написал. Эта осьмушка бумаги замасленная и истрепанная так, что совершенно невозможно разобрать что на ней написано. Впрочем, Иван Андреевич каждый раз ее читает по-новому. То Пушкин зовет его к цыганам, то присылает с запиской новую поэму, прося критик, то жалуется на то, что жена совершенно не понимает стихов и всегда зевает, когда он ей их читает.
Если Хлестакову поднести, то язык у него развяжется и он станет рассказывать как однажды чуть не женился на губернаторской дочке, которая влюбилась в него без памяти. Уже и договорились со священником, который должен был их тайно обвенчать в соседней деревне, но сделалась метель, кучер заблудился, плутал по степи, плутал, заехал не туда и Иван Андреевич по ошибке женился на вдовой невестке или на экономке. Черт их разберет, этих невесток или экономок. Упоминает он и письмо, которое написал губернаторской дочке, но его не показывает никому, а прячет в маленькой шкатулке красного дерева с штучными выкладками из карельской березы. Наедине сам с собой, в кабинете, когда жены нет поблизости, достанет его, читает, исправляет и дописывает. Допишет, зачеркнет и снова зачеркнет. Еще и клякс понаставит и размажет. Только и прочесть можно первую строчку «Татьяна, милая, Татьяна! С тобой теперь я …» и последнюю «А нынче все мне темно, Таня». Повздыхает, достанет из потайного места штоф, выпьет, занюхает рукавом халата, посидит еще, да и уснет за столом не раздеваясь. Потом придет его экономка или невестка, аккуратно вытащит у него из рук письмо, сложит его в шкатулку и уберет в потайной ящик бюро, где Иван Андреевич обычно ее прячет. Снимет со старика ковровые тапки с загнутыми носами, разденет и уложит на кровать. Посмотрит на него щуплого, худого, смешно шлепающего губами во сне, сотрет тыльной стороной ладони крошечную, незаметную невооруженным глазом слезинку и выйдет, тихонько притворив за собой дверь.