Автор: Наш правящий класс бесталанен. Не в силах тоску превозмочь, об этом писали Маканин, Останин, Потанин и проч. Не пишет, не пашет, не сеет — его бестолковая рать одно в совершенстве умеет, и это — заложников брать.
Они ей нужны для обмена. Чтоб мир потрясённо затих, их можно ломать об колено, а после менять на своих. По воле хозяев вельможных, подложных народных отцов сидит в Лабытнанги заложник — молчавший под пыткой Сенцов; не знаю о нынешних ценах, но версию слили в фейсбук — к обмену готовится Цемах, когда-то припрятавший «Бук». Источником этой затеи вполголоса назван Сурков: они там, конечно, злодеи, но в Кремлине нет дураков. А разве Сурков — не заложник, сакральнейших смыслов родник? В романах его осторожных содержится тайный подмиг, он скрытый поэт и художник, знаком ему творческий труд — извечная рифма «заложник» венчает художников тут. А в общем, и Путин — заложник. На рейтинг его не смотри. Он с виду тиран и безбожник, но явный заложник внутри; невидимый тайный Иуда гнездится во властном дому… И некуда деться отсюда, почти как Сенцову, ему.
А в целом — заложники все мы, и этот эпичный сюжет годится для целой поэмы, да нового Гоголя нет.
Россия — такой внедорожник, что едет вне общих путей, и каждый с рожденья — заложник у власти, семьи и детей, и цели не видно в финале, и власти, дуря большинство, давно б нас уже обменяли, но трудно сказать, на кого.
В привычной конструкции этой, что пестует Родина-мать, мы служим разменной монетой; на что бы ей нас обменять, включая и деток, и старцев, и баб, не сваливших пока, — казанцев, симбирцев, самарцев и друга степей калмыка? Заложены села и пашни, природные наши красы, казармы, заводы и башни; заложены даже носы — и трудно с заложенной грудью испытанному остряку управиться с этою нудью, её загоняя в строку.
Да! Будь ты суров и бесстрашен, умён, голосист, гонорист, — как пленный Гудков или Яшин, и Соболь, красивый юрист, и будь ты продвинут, как Жуков, и будь, как Пелевин, велик, издай ты несчитано звуков, издай ты бесчисленно книг, и будь ты начитан и дерзок, и будь ты, напротив, говно, — нас всех тут в заложниках держат, в тюрьме и на воле равно: врага, лоялиста, подростка, борца и последнюю (тварь)… Одна у России загвоздка: что не на что нас променять. Проблема поставлена остро. Допустим, нас бросят в жерло, — но нет мирового господства, с господством уже тяжело; из подданных Трампа-паяца, из банды ЕС-шапито на нынешних нас поменяться опять же не хочет никто… Уже охраняют халатно, на стражу не взглянешь без слез… За что они держат — понятно. Зачем они держат — вопрос.
И так как не видно исхода, я всё же сюжет поверну: с началом учебного года позвольте поздравить страну. Не верю посулам волшебным, не жажду напыщенных фраз — но год этот будет учебным: он многому выучит нас. История строится строго, у Бога крутые пути, — и, кажется, нету залога, который мы можем внести.
Дмитрий Быков. Заложническое
Наш правящий класс бесталанен. Не в силах тоску превозмочь, об этом писали Маканин, Останин, Потанин и проч. Не пишет, не пашет, не сеет — его бестолковая рать одно в совершенстве умеет, и это — заложников брать.
Они ей нужны для обмена. Чтоб мир потрясённо затих, их можно ломать об колено, а после менять на своих. По воле хозяев вельможных, подложных народных отцов сидит в Лабытнанги заложник — молчавший под пыткой Сенцов; не знаю о нынешних ценах, но версию слили в фейсбук — к обмену готовится Цемах, когда-то припрятавший «Бук». Источником этой затеи вполголоса назван Сурков: они там, конечно, злодеи, но в Кремлине нет дураков. А разве Сурков — не заложник, сакральнейших смыслов родник? В романах его осторожных содержится тайный подмиг, он скрытый поэт и художник, знаком ему творческий труд — извечная рифма «заложник» венчает художников тут. А в общем, и Путин — заложник. На рейтинг его не смотри. Он с виду тиран и безбожник, но явный заложник внутри; невидимый тайный Иуда гнездится во властном дому… И некуда деться отсюда, почти как Сенцову, ему.
А в целом — заложники все мы, и этот эпичный сюжет годится для целой поэмы, да нового Гоголя нет.
Россия — такой внедорожник, что едет вне общих путей, и каждый с рожденья — заложник у власти, семьи и детей, и цели не видно в финале, и власти, дуря большинство, давно б нас уже обменяли, но трудно сказать, на кого.
В привычной конструкции этой, что пестует Родина-мать, мы служим разменной монетой; на что бы ей нас обменять, включая и деток, и старцев, и баб, не сваливших пока, — казанцев, симбирцев, самарцев и друга степей калмыка? Заложены села и пашни, природные наши красы, казармы, заводы и башни; заложены даже носы — и трудно с заложенной грудью испытанному остряку управиться с этою нудью, её загоняя в строку.
Да! Будь ты суров и бесстрашен, умён, голосист, гонорист, — как пленный Гудков или Яшин, и Соболь, красивый юрист, и будь ты продвинут, как Жуков, и будь, как Пелевин, велик, издай ты несчитано звуков, издай ты бесчисленно книг, и будь ты начитан и дерзок, и будь ты, напротив, говно, — нас всех тут в заложниках держат, в тюрьме и на воле равно: врага, лоялиста, подростка, борца и последнюю (тварь)… Одна у России загвоздка: что не на что нас променять. Проблема поставлена остро. Допустим, нас бросят в жерло, — но нет мирового господства, с господством уже тяжело; из подданных Трампа-паяца, из банды ЕС-шапито на нынешних нас поменяться опять же не хочет никто… Уже охраняют халатно, на стражу не взглянешь без слез… За что они держат — понятно. Зачем они держат — вопрос.
И так как не видно исхода, я всё же сюжет поверну: с началом учебного года позвольте поздравить страну. Не верю посулам волшебным, не жажду напыщенных фраз — но год этот будет учебным: он многому выучит нас. История строится строго, у Бога крутые пути, — и, кажется, нету залога, который мы можем внести.