Жаркое лето 1972-го

Фрагмент двенадцатый

Р И М

В римском аэропорту меня встретил двухметровый красавец, который тянул на голливудского супермена, никак не меньше.

– Иеуда Гранит, – представился он. Ни русского, ни немецкого, ни, разумеется, идиша он не знал. Итальянский и ладино, два его родных языка, затем иврит, английский, французский, испанский, ещё, наверно, какие-нибудь, но ни одного общего со мной.

Гранит привёз меня в офис, вокруг – на столах, на диване, на креслах, на полу – листы заполненной текстами и фотографиями бумаги – гранки. Редакция газеты «Шалом» на итальянском языке, это Гранит сказал мне по-итальянски, но я понял. Вбежала суетливая ветхая старушка и затараторила – сразу по-итальянски и по-русски.

– Меня называют Ирена Гароши, я председатель общества «Италия-Израэ’л», – представилась она. – Мы будем работать вместе. Вы по-италийски не говорите, – не то спросила, не то сообщила мне Ирена.

«По-италийски» я не говорил.

– Я польская еврейка, – рассказывала мне то ли синьора, то ли пани Ирена, одновременно разговаривая по-итальянски с молодым человеком, крепко пожавшим мне руку, да так её и не выпустившим. – Это главный редактор, – сказала Ирена, представила меня синьору редактору, я только понял, что я – «индженéрэ Илья». – В лагере я познакомилась с итальянским узником, он назывался Гароши, смешно, не правда ли – «Гароши», ха-ха-ха, после войны он стал «профессóрэ Гароши», и это было уже не так смешно, но то что он стал ещё и моим мужем, это было для него прискорбно – на всю жизнь. Он профессор истории, не еврей, но любил и любит только евреек, ха-ха-ха, хотя после знакомства со мной должен был их возненавидеть. Чудак!

Вбежала веснущатая девица, тощенькая и говорливая. Сверкнула глазками – вправо, влево, спросила:

– English, иврит? Italiano?

– Русский, идиш… – ответил я и, подумав, добавил: – Deutsch.

– Ломир рэдн ойф ди мамэ-лошн*, – обрадовалась она и так лихо затараторила на великолепном идише, что я остолбенел от удивления: давно я такого не слыхивал.

                                                                                                         
* Ломир рэдн ойф ди мамэ-лошн. (идиш) – Будем разговаривать на языке мамы (так евреи любовно называют идиш).
                                                                                                         

Вечером Гранит повёз нас всех и ещё двух девиц и высокого худого парня в ночной клуб.

За столиками сидели пары и компании по три-четыре человека, наша была самая многочисленная.

Подали пиво и солёный горошек.

Интерьер был выдержан в стиле сырого подвала. Маленькие оконца располагались под потолком, стены расписаны пятнами плесени. Разновысокие, словно запылённые, лампочки густо усеяны мелкими пятнышками якобы мушиного помёта, провода опутаны якобы паутиной. Великолепная, прекрасно придуманная, продуманная и выполненная стилизация – ветхость и запущенность.

На приземистом помосте рояль. Вышел и поклонился обаятельный пианист, сел и заиграл неаполитанскую песню, наклонился к микрофону и запел мягким низким баритоном. Открылась боковая дверца, в ней появился человек с гитарой, его тенор взлетел над баритоном пианиста, и присутствующие зааплодировали.

– Весь Рим приходит сюда… их послушать, – сказала пани Гароши. – Они большие артисты.

Пианист взглянул в нашу сторону и, уловив, очевидно, русскую речь, заиграл и запел «Подмосковные вечера», чисто, словно всю жизнь разговаривал только по-русски. Тенор тут же подхватил песню.

– Мы израильтяне, – сказал Гранит музыкантам по-итальянски, и те тут же переключились на «Хавва нагила» – на иврите. Зал с воодушевлением подпевал.

– Неужели все здесь – израильтяне? – спросил я Ирену.

– Нет, что вы, они католики. Итальянцы любят хорошие песни.

Гранит подозвал элегантного официанта, одетого в белую идеально отутюженную тройку с чёрной бабочкой, из его нагрудного кармашка торчал уголок чёрного носового платка, чёрные ботинки, словно зеркала, отражали электрические лампочки. Гранит что-то шепнул официанту. Тот кивнул, ушёл и вернулся с большой бутылью вина – в плетёной корзине. Опять ушёл и принёс ещё корзину – с фруктами.

Входили люди, кое-кто подходил к нашему столику, пожимали Граниту руку, кланялись Ирене.

– Иеуду здесь многие знают, он родился во Флоренции, учился в Риме. Работает в Италии – уже много лет.

Рассвело, когда Ирена отвезла меня в гостиницу.

– Не опоздайте к завтраку, – напутствовала она. – Вам предстоит тяжёлый день.

––––о––––

(Продолжение следует)