Бахыт Кенжеев. ПАМЯТИ АРСЕНИЯ ТАРКОВСКОГО

1.

Пощадили камни тебя, пророк,
в ассирийский век на святой Руси,
защитили тысячи мертвых строк —
перевод с кайсацкого на фарси —

фронтовик, сверчок на своем шестке
золотом поющий, что было сил —
в невозможной юности, вдалеке,
если б знал ты, как я тебя любил

если б ведал, как я тебя читал —
и по книжкам тощим, и наизусть,
по Москве, по гиблым ее местам,
а теперь молчу, перечесть боюсь.

Царь хромой в изгнании. Беглый раб,
утолявший жажду из тайных рек,
на какой ночевке ты так озяб,
уязвленный, сумрачный человек?

Остановлен ветер. Кувшин с водой
разбивался медленно, в такт стихам.
И за кадром голос немолодой
оскорбленным временем полыхал.
Поезда разминутся ночные,
замычит попрошайка немой —
пролети по беспутной России —
за сто лет не вернешься домой.

От военных, свинцовых гостинцев
разрыдаешься, зубы сожмешь, —
знать, Державину из разночинцев
не напялить казенных галош…

Что гремит в золотой табакерке?
Музыкальный поселок, дружок.
Кто нам жизнь (и за что?) исковеркал,
неурочную душу поджег?

Спи без снов, незадачливый гений,
с опозданием спи, навсегда.
Над макетом библейских владений
равнодушная всходит звезда.

Книги собраны. Пусто в прихожей.
Только зеркало. Только одна
участь. Только морозом по коже —
по любви. И на все времена.

Один комментарий к “Бахыт Кенжеев. ПАМЯТИ АРСЕНИЯ ТАРКОВСКОГО

  1. Бахыт Кенжеев. ПАМЯТИ АРСЕНИЯ ТАРКОВСКОГО

    1.

    Пощадили камни тебя, пророк,
    в ассирийский век на святой Руси,
    защитили тысячи мертвых строк —
    перевод с кайсацкого на фарси —

    фронтовик, сверчок на своем шестке
    золотом поющий, что было сил —
    в невозможной юности, вдалеке,
    если б знал ты, как я тебя любил

    если б ведал, как я тебя читал —
    и по книжкам тощим, и наизусть,
    по Москве, по гиблым ее местам,
    а теперь молчу, перечесть боюсь.

    Царь хромой в изгнании. Беглый раб,
    утолявший жажду из тайных рек,
    на какой ночевке ты так озяб,
    уязвленный, сумрачный человек?

    Остановлен ветер. Кувшин с водой
    разбивался медленно, в такт стихам.
    И за кадром голос немолодой
    оскорбленным временем полыхал.
    Поезда разминутся ночные,
    замычит попрошайка немой —
    пролети по беспутной России —
    за сто лет не вернешься домой.

    От военных, свинцовых гостинцев
    разрыдаешься, зубы сожмешь, —
    знать, Державину из разночинцев
    не напялить казенных галош…

    Что гремит в золотой табакерке?
    Музыкальный поселок, дружок.
    Кто нам жизнь (и за что?) исковеркал,
    неурочную душу поджег?

    Спи без снов, незадачливый гений,
    с опозданием спи, навсегда.
    Над макетом библейских владений
    равнодушная всходит звезда.

    Книги собраны. Пусто в прихожей.
    Только зеркало. Только одна
    участь. Только морозом по коже —
    по любви. И на все времена.

Добавить комментарий