Татьяна Хохрина. Понаехали…

«Понаехали, конопатые!»,- злобно прошипела испанская консъержка со следами марокканского происхождения на лице, кряхтя подбирая за унесшимися в лифте английскими детьми случайно оброненные ими скорлупки от фисташек. «Понаехали, черножопые!,» — ворчал вслед громко и гортанно переговаривавшимся армянам шереметьевский грузчик с лицом сибирского лесоруба. «Понаехало быдло всякое!» — презрительно кривится деревенская московская консъержка по адресу новых жильцов нашего академического кооператива…

А вот в Малаховке этого было не услышать, там никого не считали понаехавшими, хотя понаехали практически все! Самыми давно живущими в Малаховке обитателями считались семейства Шпигелей и Телешевых (основателей знаменитой гимназии), но и они понаехали: одни из Германии, другие — проездом из Питера через Москву. До этого была, говорят, бесполезная, хотя и существовавшая 500 лет Малаховская пустошь. Да это и дураку ясно: пока не понаедут, возможна только пустошь… А вот как рванули туда, кто на радостях, а кто — от ужаса, и русские, и украинцы, и немцы, и, извините, евреи, да и разные другие народы, расцвела Малаховка дивным многоцветием! Недаром в младенчестве дочь моя называла этот оазис «Малакомка!».

Бабушка моя понаехала в Малаховку в 46-м году, надеясь спасти мужа от донецкой угольной пыли и жуткого климата. Этого, увы, не вышло, дед прожил недолго, но бабушка полюбила Малаховку всем сердцем и навсегда говорила о ней «у нас дома», хотя родилась в местечке Жлобин Гомельской области, а две трети жизни прожила в Донецке. Причем нельзя сказать, что в Малаховке она была счастливее, чем где-то еще, да и много ли было этого счастья?! В Жлобине она видела лютую нужду и погромы, в Донецке она проводила зятя в лагеря, встретила войну и отдала ей половину родни на фронте, а всю небоеспособную часть — в расстрельной очереди. Она надеялась на счастье в Малаховке, хотя бы на то, что не придется каждый день ходить мимо окон убитой родни и видеть в этих окнах их же палачей. Это Малаховка ей действительно подарила, но взамен взяла жизнь горячо любимого и любящего мужа, жизнь без которого бабушка и не представляла себе.

Не представляла, но представить пришлось. Он умер в 53-ем, осенью, и вся Малаховка гадала, доживут ли бабушка и ее 20-летняя дочь-студентка до следующей весны. Мама перешла на вечерний, кое-как устроилась на работу, но ее дивный, да неблагонадежный космополитичный профиль все время держал беднягу в подвешенном состоянии. Бабушке же было 54, и на работу ее не брал никто.

И спасение пришло от других понаехавших. Мама с бабушкой развесили на окрестных столбах объявления о сдаче комнат с домашним обедом за 15 рублей в месяц. В первый же день пришли трое. 25-летний студент физфака МГУ (он же грузчик Люберцы Товарная) Изя Сколянник, в просторечии Лелька, в галошах, примотанных проволокой к ступням, тридцатипятилетний двухметровый однорукий красавец Костя Дроздов, прошедший 5 лет немецкого концлагеря и 8 — нашего по фильтрации, и маленькая, с железными зубами женщина-Дюймовочка без возраста, но с воркутинским лагерем в анамнезе. Сканировав их и один паспорт на троих мудрыми голубыми глазами, бабушка решила, что они — в самый раз. Лелька поселился в комнате без окна за печкой, Костя — на терраске, а Дюймовочка Вера Гавриловна — в сарайчике.

Этот теремок существовал лет 10. За это время Лелька стал кандидатом наук, делая первые подходы к будущему член-корству, Костя выправил нормальные документы, женился на нашей соседке, родил с ней двух пацанов, и все они, начиная с него и кончая малышами и тещей, звали мою бабушку Мама Цыпа и искали у нее защиту и совета по любому поводу. Вера Гавриловна реабилитировалась, лет через десять нашла родню в Австрии и получила там наследство, а мы с тех пор хранили мелочи в красивых австрийских коробочках, согревались национальными вышитыми австрийскими жакетами и регулярно писали объяснения по поводу переписки и контактов в Австрии в первый отдел по месту работы. Потом дети Лельки понаехали в Израиль и Штаты, пацаны Кости стали финскими спортсменами, понаехав в Хельсинки, а понаехавшая в Австрию Вера там и умерла, успев однако приехать в Малаховку похоронить мою бабушку.

Теперь в Малаховке уже нет моей бабушки, многие ранее понаехавшие разъехались по всему миру, а в Малаховку понаехали новые. Не знаю, как кому, а нам это не мешает и даже нравится. В соседнем лесочке часто устраивает гулянки грузинская малаховская диаспора, и они так поют, что, наверное, слышно бабушке на Малаховском кладбище. А вообще она всегда говорила: «Уважай людей не меньше себя и не мешай им жить по-своему и тогда они будут тебе улыбаться…». Не знаю, как другие, а я уже 60 лет живу по этому немудрящему правилу, мне не страшно понаехать куда угодно и мне никто нигде не мешает. А еще я знаю, как и чем можно накормить и согреть всякого, кто еще не доехал до своего дома.

© Татьяна Хохрина