Автор: С меня при цифре 37 в момент слетает хмель.
Вот и сейчас как холодом подуло:
Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль
И Маяковский лег виском на дуло – пел Владимир Высоцкий.
Никола́й Асе́ев (1889—1963) — русский советский поэт и переводчик, сценарист, деятель русского футуризма (До 1911 года его фамилия официально писалась как Ассеев. Некоторые справочники, опирающиеся на 1-й том «Словаря псевдонимов» И. Ф. Масанова, указывают, что настоящая фамилия Асеева — Штальбаум) в главе «Осиное гнездо» поэмы «Маяковский начинается», посвященной Владимиру Маяковскому, писал:
Тогда-то
и возник в литературе
с цитатою лужёной
на губах,
с кошачьим сердцем,
но в телячьей шкуре,
литературный гангстер
Авербах.
Он лысину
завёл себе с подростков;
он так усердно тёр её рукой,
чтоб всем внушить,
что мир —
пустой и плоский,
что молодости —
нету никакой.
Он чёрта соблазнил,
в себя уверя б:
в значительности
своего мирка.
И вскоре
этот оголённый череп
над всей литературой
засверкал.
Это поэтический портрет советского литературного критика, члена Союза писателей СССР, главного редактора журнала «На литературном посту», комсомольского деятеля Леопо́льда Леони́довича Аверба́ха (1903 — 1937). Подтверждением поэтического портрета служит прозаический: «Однако поспешно лысеющие молодые люди в штатских френчах, утверждавшихся в виде форменной одежды вождей, быстро размножались. Довольно скоро они захватили редакции и издательства. Сами они ничего не писали или писали плохо, прикрываясь цитатами, смысла которых часто и не понимали, но «считали своим призванием воспитывать и перевоспитывать взрослых людей»,- вспоминал писатель Лев Гумилевский, уроженец Аткарска.
И хотя Высоцкий писал о возрасте, у меня эта цифра ассоциируется с 1937 годом.
«Задержимся на цифре 37. Коварен бог — Ребром вопрос поставил: или – или».
В 37 – м Авербах был арестован в Москве по символическому адресу: Малый Палашевский пер., д.4, кв.8. по ложному обвинению как человек, входящий в число близких родственников Генриха Ягоды. Обвинён в участии в антисоветской заговорщицкой террористической организации. Находясь под следствием, писал покаянные письма Сталину, в которых ради сохранения ему жизни соглашался давать клеветнические показания на любого из числа своих знакомых, на кого будет приказано. Имя Авербаха было включено в расстрельный сталинский список № 1 (в списке из 25-ти арестованных высокопоставленных сотрудников НКВД, в числе которых были Захар Волович, Иван Запорожец, Карл Паукер, Георгий Прокофьев и др.) Расстрелян в особом порядке 14 августа 1937 года. После смерти Сталина посмертно реабилитирован. «Вот тут этот был — как его? — Авербах, да. Сначала он был необходим, а потом стал проклятьем литературы» (Сталин).
Возможно, что и Авербах прожил 37 лет. Константин Симонов утверждал, что доподлинно знает от какого-то крупного НКВДшного чина, что в 1939-м Авербаха, перевезенного в Свердловск, вели на допрос, и он, видимо, доведенный уже до предела страданий и ужаса, бросился в лестничный пролет и разбился насмерть.
Александр Фадеев был дружен с Авербахом, одобрительно отзывался о его «политически остром уме». Однажды в доме у Горького Сталин велел Фадееву и Авербаху пожать друг другу руки. Фадеев немедленно ринулся к Авербаху с протянутой рукой. А тот демонстративно спрятал руки за спину, вызывающе задрав подбородок. Сталин, усмехнувшись, резюмировал: «слабый у вас характер, товарищ Фадеев, то ли дело товарищ Авербах, вот у него характер сильный, он за себя постоять умеет». Максим Горький, у которого в Италии в начале 1930-х гостил Авербах, писал Сталину о нём: «Весьма умный, хорошо одаренный человек», «ещё не развернулся как следует и которому надо учиться», «его нужно бы поберечь». Вот строчки из письма Горького, из которых видно его отношение к молодому советскому деятелю: «Преподобный отец Авербахий, «пейте кумыс, кормите Ваши нервы сытно и – работайте». Юрий Олеша называл Авербаха «литературным фельдфебелем». Пародист Александр Архангельский посвятил Авербаху вошедшее в литературные анналы двустишие: «Одним Авербахом, семерых побивахам». В романе Булгакова «Мастер и Маргарита» Авербах по одной из версий послужил прообразом председателя правления литературной ассоциации МАССОЛИТа Берлиоза. Приговор Берлиозу произносит Воланд на балу у сатаны: «…ваша теория солидна и остроумна. Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие». Вот и Булгаков умерщвляет своего героя, также как Сталин Авербаха.
Фамилия Авербух — это измененный вариант написания фамилии прославленного раввинского рода Ауэрбах, ведущего свое происхождение уже с конца 15-го века. Представители этой фамилии на протяжении веков занимали важные посты в еврейских общинах и были знаменитыми мудрецами и раввинами. Родоначальник семьи — Моше Ауэрбах занимал в 1497 году должность «придворного еврея» у епископа Регенсбурга. Bach «ручей» и Aue «заливной луг».
Революционный Саратов
Саратов. Начало ХХ века. Леонид (Лейб) Исаакович Авербах, владелец пароходной компании на Волге. «Общество пароходства по Волге» (краткое название — «По Волге» 1843 года) — одно из трёх крупнейших российских дореволюционных пароходств на Волге. Пароходство обслуживало Волгу, Каму и другие реки волжского бассейна. Надстройки пароходов «Общества пароходства по Волге» красились в белый цвет, а корпус и трубы — в чёрный. Кожухи гребных колёс украшались большой золочёной шестиконечной звездой в белом круге, а сам круг располагался в тёмном полукольце, которое размещали над названием судна. Пароходные свистки судов общества «По Волге» отличались более высоким, резким тоном, чем у судов других обществ. С марта 1916 по 8(21) ноября 1917 директором-распорядителем общества был Марк Тимофеевич Елизаров, зять Владимира Ульянова (Ленина), азартный шахматист, сражавшийся с чемпионом мира по шахматам Эмануэлем Ласкером, сыном кантора и внуком раввина, и Михаилом Чигориным, основоположником русской шахматной школы. По воспоминаниям Георгия Лозгачева – Елизарова правление общества «По Волге» находилось в Петрограде на углу Невского и Литейного проспекта.
Правоверный еврей, по некоторым источникам причислявший себя к хасидам, Мовша Израилевич Свердлин, отец председателя ВЦИК Якова Свердлова, был гравёром, владел типографской и печатной мастерской, доставшейся ему в наследство от отца Израиля Свердлова, переехавшего в Саратов из белорусского Полоцка во второй половине XIX века. Рекламные объявления Свердлова гласили «Граверное и каучуковое заведение И. Свердлова и Ко». В 1886 году дочь Израиля Свердлова и сестра Мовши— Мария — решила выйти замуж за простого русского парня, ради чего бежала из семьи и приняла православие. Отец через суд пытался вернуть домой беглянку, но мировой судья отказал в иске, о чём сообщалось во многих саратовских газетах того времени. Старшая дочь Михаила Свердлова Софья вышла замуж за известного саратовского купца Лейба Исааковича Авербаха, который выкупил у Свердловых семейный бизнес, и на Немецкой появилась новая вывеска — «Санкт-Петербургское каучуковое и граверное заведение Авербаха, бывш. Свердлова».
Юный подпольщик Яков Свердлов отправляется на родину своей семьи, в Саратов, где до сих пор живёт множество его родни, в том числе дед и старшая сестра Софья, врач-педиатор. Здесь он устраивается на работу учеником аптекаря, а под этим прикрытием налаживает мощный оборот нелегальной пропагандистской литературы, выдвигается в крупные агитаторы и организаторы революционной деятельности.
В Саратове появляется 24-летний большевик Александр Воронский, налаживающий деятельность поредевшего после поражения революции 1905 года подполья. «Незаметно для себя миновали окраины, поднялись на Соколову гору. Она спускалась к Волге рыхлыми складками. У подножья её лепились лачуги, бродили коровы, овцы, свиньи, тарахтели телеги, поднимая жёлтую, долго не оседавшую пыль. Впереди, справа, слева, до самого горизонта разлилась Волга. Разлив был тучен, гладок. Чёрные рощицы, редкие невысокие группы деревьев, стояли полупогруженные в воду. У берега вода блестела от солнца, слепила глаза, дальше над водой стояли тонкие серебряные облака, зыбкие, медленно тающие. С пристани доносились голодные, предупреждающие о чём-то тревожном пароходные гудки, лязг цепей, скрежет лебедок вместе с разноголосым городским шумом. Город лежал в котловине разломанными грудами, свисал над Волгой, подобно исполосованным тканям, полз на горы черепахой,- ещё он походил на небрежно брошенный в заплатах азиатский халат». Александр Воронский, «За живой и мертвой водой».
По прибытии в Саратов Воронский принял участие в создании трёх марксистских кружков. Один из них состоял из рабочих гвоздильно-проволочного завода Гантке (позже — метизный завод имени Ленина в Заводском районе). Во второй кружок входили трудящиеся Рязано-Уральской железной дороги, а в третий — саратовские студенты. Всего около тридцати человек ходили на нелегальные собрания, о чём во второй половине 1920-х Александр Воронский вспоминал в своей автобиографической книге «За живой и мертвой водой». В мемуарах он описывал старого большевика Станислава Кржижановского, с которым виделся и общался, будучи в Саратове: «Он служил в городской управе библиотекарем. Был он узкогруд, мал ростом, имел проворные и тонкие руки. Он болел туберкулёзом и нередко по неделям лежал в постели. Пунктуальность и точность его нимало не напоминали среднего русского интеллигента. Он не выносил обломовщины, амикошонства, и я, несмотря на дружбу с ним и совместную работу, никогда не говорил ему «ты». Часто он делал выговоры то за курение табаку, то за склонность к стихам и романам. Он полагал, что мне недостаёт знакомства с точными науками. Я внял его наставлениям, занимался математикой, физикой, химией. Не доверяя, он подвергал меня суровым экзаменам; неодобрительно почёсывал свой большой нос, узнав, что я сбился в конце концов на философию и психологию, а когда открылось моё вполне снисходительное отношение к горячительным напиткам, негодованию его не было предела. Он заявил, что считает меня почти «конченым» человеком и что сомневается даже, могу ли я состоять в подполье.
Огорчённый, возмущённый и устрашённый его упрёками, я напился в мрачном одиночестве, уверив себя, что у меня болят зубы и что водка единственно верное средство для лечения их, — в расхлёстанном и возбуждённом виде пришёл к Кржижановскому. Его комната напоминала келью монаха. Кржижановский лежал больным. Я затеял утомительный для него и предлинный разговор, убеждая приятеля в благодетельном действии алкоголя на здоровье; я говорил дальше, будто опьянение даёт какие-то «полноценные миги», разрушает привычные и трафаретные ассоциативные связи, давая место новым, иногда гениальным прозрениям,- ссылался при этом на психологию,— привёл Кржижановского в ужас и негодование».
В Саратове в тот период жила семья Ульяновых (Мария Александровна, Анна Ильинична, Марк Тимофеевич Елизаров и их воспитанник Гора Лозгачев- Елизаров и Мария Ильинична). М.И. Ульянова устроилась в Саратове в городскую управу, где в библиотеке работал член местной социал- демократической организации С.С. Кржижановский. Так началась их совместная работа в партии и большая дружба, занявшая особое место в жизни Марии Ильиничны. Они с Марией Ильиничной ходили в театр, посещали выставки, гуляли. Кржижановский очень сблизился с семьей Ульяновых.
Вот как описывал Александр Воронский встречи с Ульяновыми: «В большой и несколько сумрачной квартире Ульяновых всегда стояла строгая тишина, может быть, оттого, что старший брат Марьи Ильиничны был повешен. Мать Ленина, опрятная, худощавая, морщинистая старушка, неслышно ходила из одной комнаты в другую, погруженная в одни и те же думы. У неё замечались странности: повсюду она прибирала книги и в особенности газеты, иногда их нелегко было найти. Добрый её и усталый взгляд скользил по вещам, по мебели, что-то отыскивая и ни на чём не успокаиваясь. За чаем или за обедом она иногда спрашивала Марью Ильиничну или Анну Ильиничну о Ленине: не пришло ли письмо от него, здоров ли он и Надя, не нуждаются ли они. Она называла Ленина Володей, Володенькой, очевидно, думая о нём, как о ребёнке.
В какой-то момент из-за обнаружения слежки за собой, Воронский был вынужден на время покинуть Саратов и жить сначала в Евпатории, а затем в Николаеве. В ноябре 1911 года он получил письмо от Марии Ульяновой. Она сообщила, что саратовские большевики избрали Воронского делегатом на VI партконференцию, которая готовилась в Праге, там он впервые встретился с Лениным. Из Праги в качестве представителя ЦК большевиков Александр Воронский возвратился в Саратов, здесь встретился с кружковцами и партийцами, рассказал им о решениях Пражской конференции.
В ночь с 7 на 8 мая 1912 года Воронского вместе с Анной и Марией Ульяновыми, Станиславом Кржижановским и другими подпольщиками арестовали в доме на бывшей Угодниковской улице (ныне — ул. Ульяновская, 26, где находится Этнографический музей) и заключены в саратовскую тюрьму. Воронского называли «стариком», «подпольным человеком», «писательским комиссаром», «Иваном Калитой советской литературы». Именно он стал инициатором издания газеты, получившей название «Правда». Создатель и редактор первого «толстого» журнала «Красная новь», издательской артели «Круг». Основным мерилом ценности для него была не партийность, а дар, будь перед ним Есенин или Пастернак, Булгаков или Замятин, или вовсе никому не известный сочинитель из глубинки, — скольким он помог встать на ноги и обрести известность!
Несмотря на революционные заслуги, расстрелян 13 августа 1937 года в Москве по решению военной коллегии Верховного суда Союза ССР, оправдывая восклицание Авербаха, расстрелянного на следующий день: «Воронский Карфаген должен быть разрушен».
Бутырка, Бутырка,
Потом пересылка,
А время как пуля летит…
Охотское море, Нагаева бухта —
Этапы большого пути. (З. А. Лихачева)
Молодая гвардия
Писатель Лев Гумилевский, уроженец Аткарска, отмечал в своих мемуарах «Судьба и жизнь»: «Авербах-старший владел небольшой типографией. И типография Авербаха, и сам хозяин произвели на меня плохое впечатление. Это был толстый, оплывший человек, неряшливо одетый. Он полистал мою тетрадку со стихами и на углу каждой страницы оставил отпечатки своих толстых коротких пальцев: «Да пятьсот экземпляров с нашей бумагой — шестьдесят пять рублей,- резко, точно командуя, сказал он, наскоро подсчитав что-то в уме». В тот период Лев Гумилевский столкнулся с «гимназистиком» привилегированной гимназии Лейбовича Леопольдом Авербахом, или, как в детстве его звали Липой, который приносил «на суд» Гумилевскому свои стихи. Позже из-за многочисленных литературных и грамматических огрехов сотрудники прозвали своего босса «Ляпой». Обыграв таким образом домашнее имя Леопольда Авербаха — Липа.
В 1918 Липа ушел из 5 класса саратовской гимназии и занялся активной комсомольской работой. В этом же году стал членом ЦК РКСМ (первые организаторы комсомола Лазарь Шацкин, Ефим Цетлин и Оскар Рывкин были расстреляны в 1937 году) и редактором первой комсомольской газеты «Юношеская правда». Самый ранний из сохранившихся до наших дней номеров «Юношеской правды» датирован 25 июля 1920 года. И рядом с титулом «молодежки» помещена типографская строчка: «1-й год издания». «Юношеская правда» начинала с 2000 экземпляров, большую часть которых расклеивали на улицах и раздавали в самые крупные комсомольские ячейки города. В 1920 — член руководства Коммунистического интернационала молодежи (КИМ). Авербах был незаурядным организатором. Имел деловую хватку. Работал за границей по линии Коммунистического интернационала молодежи.
После возвращения из-за границы по рекомендации Троцкого Авербах был назначен редактором журнала «Молодая гвардия» (1922—1924), созданным на основе одноименного литературного объединения. Основано в окт. 1922 по инициативе ЦК РКСМ; объединило первое поколение писателей-комсомольцев, куда вошли А. И. Безыменский, автор песни «Вперед, заре навстречу!» («Мы — молодая гвардия рабочих и крестьян»), А. А. Жаров, А. Весёлый, Л. Л. Авербах, М. С. Голодный (настоящая фамилия — Эпште́йн) и др.; в разные годы членами «М. г.» были М. А. Шолохов, А. А. Караваева, М. Б. Колосов, И. С. Рахилло, М. А. Светлов (настоящая фамилия — Ше́йнкман), Я. З. Шведов. «Молодогвардейцы» предполагали объединить «марксистскую и литературную самообразовательную работу» с участием в жизни фабрично-заводских ячеек, помощью начинающим писателям, еженедельными выступлениями в рабочих аудиториях.
По инициативе Авербаха и при его непосредственном участии была создана Российская ассоциация пролетарских писателей – РАПП. Члены РАППА, в большинстве своём, не столько создавали новые произведения, сколько критиковали других. Выискивали крамолу. Недаром язвительный Бабель как-то заметил, что в советской литературе на одну поющую птицу три клюющие… Кто-то из литераторов посетовал: все писатели находятся у Авербаха «в литературном РАППстве».
Из теоретических и публицистических работ Авербаха наиболее известны его дискуссии: с Александром Воронским — о возможности существования пролетарской литературы, с Валерианом Плетневым — о сути пролетарской культуры и пролеткульте.
Помимо публицистических статей, посвящённых непосредственно литературным темам, Авербах занимался разработкой вопросов юношеского коммунистического движения и проблемами культурной революции.
Согласно постановления ЦК ВКП (б) от 23 апреля 1932 г. «О перестройке литературно-художественныx организаций» РАПП был распущен. А в руководстве образованного в 1934 году Союза советских писателей Авербаху не нашлось места. Лидия Гинзбург в своем воспоминательном эссе «Человек за письменным столом» та характеризует РАПП: «При ближайшем рассмотрении слово оказалось каламбурным: не помогло рапполепство, за упокой РАППа божия…»
Это были только цветочки в судьбе Леопольда Авербаха, а ягоды были потом, после свержения всесильного «генерального комиссара государственной безопасности» Генриха Ягоды, приходящемуся Леопольду шурином. Под руководством Ягоды был учреждён ГУЛАГ и увеличилась сеть советских исправительно-трудовых лагерей, началось строительство Беломоро-Балтийского канала силами заключённых. К освещению этой стройки было привлечено 36 видных писателей во главе с Максимом Горьким.
Ягодицы Ягоды
Ягода официально носил титул «первого инициатора, организатора и идейного руководителя социалистической индустрии тайги и Севера». В честь заслуг Ягоды по организации лагерных строек был даже воздвигнут специальный памятник на последнем шлюзе Беломорско-Балтийского канала в виде тридцатиметровой пятиконечной звезды́, внутри которой находился гигантский бронзовый бюст Ягоды. Леопольд Авербах был одним из авторов сборника «Канал им. Сталина», прославляющего труд заключенных (1934). В книге «Архипелаг ГУЛАГ» Александр Солженицын писал: «Так впору было бы им выложить на откосах канала шесть фамилий — главных подручных у Сталина и Ягоды, главных надсмотрщиков Беломора, шестерых наёмных убийц, записав за каждым тысяч по тридцать жизней: Фирин — Берман — Френкель — Коган — Раппопорт — Жук».
Леонид Шнейдеров в альманахе LitCetera так описал расстрел Ягоды: «Вскоре группа ближайших сотрудников Генриха Ягоды, некогда занимавших высшие посты в иерархии НКВД, облачённые в грязное рваньё из списанного красноармейского обмундирования, стояли возле расстрельной стены, с ужасом и тоской озираясь по сторонам.
Ежов подошёл к сидевшему на стуле Ягоде, погрозил ему наганом. — Негодяй, проклятый отравитель, хотел меня прикончить, а ни одно покушение не удалось. (Последний раз в расстрельный подвал Лубянки Генрих Ягода спустился, как нарком НКВД в сентябре 1936 года, присутствуя на казни соратников Ленина- своих соплеменников Зиновьева, Каменева- и всех тех из их окружения, кого по желанию Сталина включили в расстрельный список). А мой безотказный наган осечки не даст. Эй, Изя, ну-ка иди сюда, дай этому вражине по морде. Смотри, ни прибей, а то вместо него станешь на расстрельное место.
Бледный, как полотно, комиссар госбезопасности 3-го ранга, начальник охраны членов правительства, Израиль Дагин подошёл к своему бывшему наркому и соратнику по революции и Гражданской войне, и пару раз хлопнул ладонью по лицу Ягоде. (Дагин с августа 1931 года — помощник полпреда ОГПУ по Нижне — Волжскому краю. Израиля Дагина расстреляют чекисты Берия почти в одно и то же время вместе с Ежовым).
-Андрей Януарьевич, полюбуйтесь историческая картина: жид-чекист бьет по морде жида – чекиста, бывшего наркома НКВД. Господи, как приятно и отрадно! — произнёс на ушко урожденному польскому шляхтичу антисемит из немецких прибалтийских баронов Ульрих.
-После меня Хозяин и тебя не помилует – шлёпнет. Недолго тебе петушок, золотой жопошок, жить-то осталось,- негромко сказал Ягода, но упоминание о том, что он гомосексуалист, уязвило Ежова ещё больше, чем предсмертное предсказание бывшего наркома внутренних дел.
-Ах, ты сволочь! Ты кому хамишь, кого пугаешь, падаль?
Возмущённый до предела Ежов выстрелил, и, не оборачиваясь на труп своего предшественника по смертной стезе, пошёл к выходу, пригласив Ульриха и Вышинского в свой кабинет, отметить это важное для страны и всего НКВД событие. Тюремный врач произвёл обязательную в советском расстрельном законодательстве процедуру осмотра трупа, констатировал смерь гражданина Ягоды. Через некоторое время та же самая крытая машина, что отвозила трупы казнённых ягодинцев, привезла труп Ягоды в Данилов монастырь, где в топке инвентарного котла, числящегося на балансе НКВД СССР, синим пламенем горели сослуживцы и подельники Генриха Ягоды по совершению массовых преступлений против народов СССР».
Третьего апреля 1937 года дочь нового американского посла в СССР, двадцатилетняя Эмлен Найт-Дэвис, устроила маскарад. Гостей вечеринки — дипломатическую и артистическую элиту Москвы — попросили «одеться тем, кем вам хотелось и не удалось быть в жизни». Итальянский советник в образе амура (розовая хламида и белое трико) бегал по залу с криком и стрелял из лука; американский военный атташе Филипп Файмонвилль в белой рубахе и с косой изображал Льва Толстого; жена одного из послов нарядилась Мефистофелем. Устраивая вечеринку, Эмлен Найт-Дэвис просто продолжала традицию, заложенную предыдущим американским послом Уильямом Буллитом, и не могла догадываться, что маскарад в игровой форме воспроизводил главную метафору советской политической риторики 1930-х годов: все общество состоит из замаскировавшихся врагов и предателей, вынашивающих дьявольские планы по подрыву советского строя. Когда игры и танцы закончились, на маскараде в американском посольстве выбрали лучший костюм вечера. Первый приз получил Мефистофель. Вскоре после этого в зале во фраке и черной полумаске появился дипломат и писатель Давид Штерн, свободно владеющий почти всеми европейскими языками, автор серии антифашистских повестей, опубликованных под псевдонимом Георг Борн. Штерн сообщил веселящимся дипломатам, что недавний глава НКВД Генрих Ягода снят с должности и предан суду. Давид Штерн 13 мая 1937 года был арестован (взят из больницы, где находился в связи с воспалением лёгких и диабетом) по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Умер 26 июня 1937 вскоре после ареста в камере Бутырской тюрьмы, объявив голодовку.
Ягодка от Ягоды…
Жена Генриха Ягоды и сестра Леопольда Авербаха — И́да Леони́довна Аверба́х до своего ареста 9 июня 1937 года — помощник (заместитель) прокурора города Москвы окончила гимназию в Саратове, трудовую школу в Москве и в 1925 году — правовое отделение Московского университета. В 1936 году издательство ОГИЗ опубликовало работу Иды Авербах «От преступления к труду», посвящённую деятельности исправительно-трудовых лагерей в СССР. Работа вышла под редакцией прокурора СССР А. Я. Вышинского и с его предисловием. В ней Авербах характеризовала ГУЛАГ как идеальное средство «превращения наиболее скверного людского материала в полноценных активных сознательных строителей социализма». «Переделка враждебного и неустойчивого сознания, — писала жена Ягоды, — наилучшим образом происходит при концентрации работ на гигантских объектах, поражающих воображение своей грандиозностью».
К тому времени, когда суд вынес смертный приговор для Иды Авербах, её отец и брат были уже давно репрессированы и расстреляны. 16 июня 1938 года Авербах была расстреляна на полигоне «Коммунарка» под Москвой. Примечательно, что этот полигон находился на территории госдачи, где еще совсем недавно они всей семьей проводили прекрасные дни на природе. Софья Михайловна, мать Иды, осталась в живых и скончалась в 1951 году в ИТЛ на Колыме.
Арестовали Авербаха 4 апреля 37-го как «участника антисоветского заговора, организованного Ягодой». Содержался он в Лефортове. Обвиняли его и в том, чем он больше всего гордился, — генеральным секретарством в РАПП, теперь оказалось, что он всего-навсего «недоразоружившийся троцкист» и вел контрреволюционную борьбу против линии партии в советской литературе.
Вел дело Авербаха, также, как и Воронского Александр Журбенко. Капитан Журбенко принял 7 апреля донесение сексота «Алтайского», служившего в секретариате РАПП, а фактически, как он сам признавался, литературным секретарем Леопольда. «Больше всего о политике я разговаривал с Авербахом в 1937 году, потому, что я имел задание», — рапортует «Алтайский». — Авербах очень часто ездил пьянствовать в «Озера». Как-то в 1936 г. Авербах сказал: «Неприятное впечатление после Уралмаша — пьянство чекистов».
В показаниях Авербаха присутствуют многозначительные строки: «Вероятно, все в тюрьме, оглядываясь на прожитое, мысленно создают себе другую жизнь. Я понял, что самовлюбленность, вождизм, неприязнь к самокритике, неврастеничная неустойчивость, легкомыслие, пустое острословие — эти мои качества — есть черты определенного и отнюдь не пролетарского социального типа. За 18 лет пребывания в партии из меня мог выработаться настоящий большевик, а я, не прошедший вначале пролетарской школы, все время работая наверху, долгое время сам себя переоценивал, привык и в области политической работы, и дисциплины тоже жить в атмосфере вседозволенности».
В недавно построенном Доме советских писателей в Лаврушинском переулке, 17 состоялось собрание, осуждающее писателей – троцкистов, на котором директор ОГИЗ Павел Юдин подвел итог: «В авербаховщину должен быть забит осиновый кол».
В начале 1937 года советская поэтесса и прозаик, драматург, журналист Ольга Берггольц проходила по делу «Литературной группы», была вовлечена в «дело Авербаха», по которому проходила свидетельницей. После допроса, будучи на большом сроке беременности, она попала в больницу, где потеряла ребёнка. Первый муж, Борис Корнилов, был расстрелян 21 февраля 1938 года в Ленинграде. К средине 1938 года все обвинения с Ольги Берггольц были сняты. Но через полгода — 13 декабря 1938 года — Ольгу Берггольц, находящуюся вновь на большом сроке беременности, арестовали по обвинению «в связи с врагами народа», а также как участника контрреволюционного заговора против Ворошилова и Жданова. После побоев и пыток Ольга прямо в тюрьме родила мёртвого ребёнка. (Архивное следственное дело № П-8870).
Любопытен архивный документ протокола заседания парткома завода, а проще вульгарный и гнусный допрос поэтессы, выискивая в её личной жизни ниточки политического заговора, с участием нашего земляка Константина Федина.
Протокол № 14 заседания партийного комитета завода «Электросила» имени С. М. Кирова от 29 мая 1937 г.
СЛУШАЛИ:
Разбор дела Берггольц о связи с троцкистскими контрреволюционными элементами, с группой Авербаха.
Присутствовали: Представители от Союза Писателей т.т. КАПИЦА, БРЫКИН, РЕШЕТОВ, БЕРГГОЛЬЦ.
БЕРГГОЛЬЦ Ольга Федоровна, рождения – 1910 г., социальное положение – служащая, кандидат ВКП (б) с 1932 г., канд. карточка № 0212237, образование – высшее, член ВЛКСМ с 1928 г., специальность — писатель, прикрепленная к заводской парторганизации в качестве редактора – автора «Истории завода». Работает в Союзе Советских Писателей. Проживает ул. Рубинштейна, д. № 7, кв. 30 – о причинах исключения ее из членов Союза Писателей, о связи с Авербахом и другими врагами народа.
Берггольц. Что касается моей связи с Авербахом — я с ним познакомилась как с руководителем Союза Советских Писателей. Я состояла в ССП еще раньше, потом меня исключили. С Авербахом меня познакомил Либединский. Авербах был в то время на положении вождя, пользовался громадным авторитетом. Все с ним были в очень хороших отношениях. В то время «Молодая гвардия» хотела меня привлечь к литературной работе, а Авербах хотел меня оставить в Союзе Писателей, считая меня незаменимой в области детской литературы. Меня приняли в РАПП. Выделили секретарем «Литературной газеты». После этого я Авербаха не видела месяцев восемь. Затем с РАППа ушла, поступила на завод «Электросила». В декабре 1933 г. Авербах приехал в Ленинград как ответственный редактор «Истории фабрик и заводов» и представитель альманаха «Год 16-й». Моя большая политическая слепота была в том, что я не поняла его тогда. Однажды он приезжал вместе с Берманом ко мне в выходной день на квартиру с приглашением покататься на машине. Зимой 1933 г. я Авербаха видела последний раз. Авербах пытался сколотить группу писателей вокруг себя в Ленинграде, чтобы противопоставить ее решениям ЦК партии. У меня идейных связей с ним не было никогда. Поручения от него не получала и близких отношений с ним не было. Я считала, что раз партия ему доверила такой важный участок, то, наверное, человек проверенный. В 1934 г. Авербах был отправлен на Урал. В это время я с ним обменялась одним письмом. Он мне о своих взглядах никогда ничего не говорил. С мая 1934 г. у меня с ним не было ни встреч, ни переписки. <…> В шайку его приспешников я никогда включена не была, о его планах не знала ничего. Я не знала, что Авербах был тем, чем его обнаружили и раскрыли. Теперь мне все стало ясно и понятно. Повторяю, у меня с ним ничего не было, я только была с ним знакома. У меня были возможности его раскусить, но сознавая, что он член партии и такой авторитет, упускала, теперь считаю ошибкой.
т. ФЕДИН – С Авербахом разговоров на политические темы не вели, как понять, что вы были с ним в дружественных отношениях?
Ответ: В 1931 г. Авербах хотел, чтобы я вышла за него замуж, он был в меня влюблен. Я отказалась. Он мужем моим не был. Я написала тогда же мужу в Казахстан, чтобы он выехал, а Авербаху сказала тогда, чтобы он не надеялся на меня. Муж приехал, и его за это исключили из комсомола. Муж в 1932 г. написал в парторганизацию РАППа заявление, где Авербаха называл политическим авантюристом и литературным проходимцем. Я испугалась этого, т.к. Авербах был на высоте своего положения в то время, но конфликта тогда не получилось.
Тов. ФЕДИН – <…> В Берггольц много карьеризма и стремления к верху. Что, если не карьеризм, заставило ее изменять хорошему человеку, своему мужу Н. Молчанову, доводить его до 60-ти припадков в течение 2-х суток, а связаться с Авербахом, плешивым, некрасивым, как она говорит. Муж ее пишет в Союз Писателей заявление, что Авербах политический авантюрист и литературный проходимец, муж, видно, поплевывал на авторитет Авербаха, а она, Берггольц, испугалась, заволновалась, затрещала ее шкура карьериста. Результат получился такой, что Авербах ее обманул, муж стал больной, а ее жизнь, как видно, не научила <…>. Решение может быть одно: исключить из рядов партии.
Тов. РЕШЕТОВ. Я свидетель того, что она была связана с Авербахом. Однажды я вошел в гостиницу к нему, долго звонил, наконец, мне открыл дверь Авербах, красный, растрепанный, и покрыл меня матом, что я помешал в такой момент. Там была Ольга Берггольц. <…> Ее муж Н. Молчанов хороший человек, военный. Она говорит, что он болен, но ясно, что она довела его до этого. (Решетов Александр Ефимович (1909 – 1971), поэт).
ПОСТАНОВИЛИ: За связь с чуждыми людьми на литературном фронте, врагами народа Авербахом, Макарьевым, Майзелем и др, за потерю политического лица как в партийном, так и в бытовом отношении, за неискренность при разборе дела на партийном комитете – ИСКЛЮЧИТЬ БЕРГГОЛЬЦ ИЗ КАНДИДАТОВ в ЧЛЕНЫ ВКП (б).
…И снова хватит сил увидеть и узнать, как все, что ты любил, начнет тебя терзать. И оборотнем вдруг предстанет пред тобой и оклевещет друг, и оттолкнет другой. И станут искушать, прикажут: «Отрекись!» — и скорчится душа от страха и тоски… Январь 1939, Камера 33
Круги от брошенного камня – дела антисоветчика Авербаха все расширялись и расширялись.
Дошли до его жены Елены или Лели, как называет ее в воспоминаниях Лозгачев — Елизаров, дочери Влади́мира Дми́триевича Бонч-Бруе́вича, российского революционера, большевика, советского партийного и государственного деятеля, ближайшего помощника и фактического секретаря В. И. Ленина. Парадоксально, но Владимир Дмитриевич был первым директором Государственного литературного музея, а также Музея истории религии. В.Д. Бонч-Бруевич решил искать заступничества у Сталина, написав ему письмо 15 июня 1937 г., отметив в начале: «Секретно. В собственные руки». Он объяснил, что его дочь — доктор, хирург, травматолог, работает в Басманной больнице в Москве. «Все свое свободное время отдает изучению классиков марксизма и истории партии» и «все время была партийка». «Сейчас ее исключили из партии из-за мужа». Он заверял вождя, что дочь ни о чем не знала, а НКВД предписало ей выехать из Москвы, просил разрешить ей остаться в Москве, выдать ему на поруки». Однако Сталин не счел возможным пойти навстречу столь верно и много лет служившему ему и преданному В.Д. Бонч-Бруевичу. Условия жизни дочери были не смягчены, а намного ухудшены. В ссылке она была арестована. В сентябре 1937 года Елена Бонч-Бруевич (Авербах) была осуждена на семь лет лагерей.
Так уничтожилось все семейство Лейба Авербаха – ручей несчастья, превратился в бурный поток репрессий, затопивший не только заливной луг одного еврейского рода, но и всю страну под названием СССР.
Спасся сын, словно библейский Ной от Всемирного Потопа, построив ковчег, а Виктор Леопольдович, сменив фамилию на Бонч – Бруевич. А, может, его ковчегом стал дом деда, укрывшем Виктора от потопа репрессий. В письме к Сталину дед упомянул, что у него на руках еще остается внук 14 лет, который болен и лежит в постели после операции. Виктор Леопольдович Бонч-Бруевич (1923-1987) не был репрессирован или отправлен в детский дом тюремного типа, как многие дети таких высокопоставленных «врагов народа», а оставлен на попечении дедушки.
В 1941 году В.Л. Бонч-Бруевич окончил среднюю школу в г. Москве и поступил на физический факультет МГУ. 13 октября 1941 г. ушел добровольцем в Красную Армию и участвовал в боевых действиях под Москвой в составе Коммунистического батальона 3-го полка московских рабочих Западного фронта.
После ранения в конце января 1942 г. был демобилизован и с февраля 1942 г. по июнь 1943 г. учился в МГУ; затем снова призван в армию и до 1944г. участвовал в боевых действиях красноармейцем 52-го мотоциклетного полка 4 го Украинского фронта, служил в десантных войсках. В.Л. Бонч-Бруевич был награжден Орденом Великой Отечественной войны I степени и четырьмя медалями.
В 1944 г. он продолжил учебу на физическом факультете МГУ, который окончил в 1947 г. по специальности «теоретическая физика». По окончании МГУ работал ассистентом кафедры физики сельскохозяйственной академии им. Тимирязева. В апреле 1948 г. поступил в аспирантуру Института Физической химии АН СССР, которую окончил в 1951 г. под руководством Ф.Ф. Волькенштейна и защитил кандидатскую диссертацию по теме «Электронные состояния атомов и молекул, адсорбированных на поверхности кристалла».
С 1951 г. по 1955 г. работал старшим научным сотрудником, доцентом кафедры физики Московского Электротехнического Института Связи.
В 1955 г. он перешел на работу в Московский Университет, где занимал последовательно должности старшего научного сотрудника, доцента и профессора кафедры физики полупроводников физического факультета. В 1959г. В.Л. Бонч-Бруевич защитил докторскую диссертацию по теме «Исследования по многоэлектронной теории полупроводников». В 1962 г. ему было присвоено ученое звание профессора.
В.Л. Бонч-Бруевич — крупный физик-теоретик. Ему принадлежат классические результаты по многочастичному обоснованию зонной теории кристаллов с помощью метода функций Грина. Широко известны его работы по теории рекомбинации в полупроводниках. Им выполнены пионерские исследования по теории сильно легированных полупроводников, которые легли в основу современного понимания особенностей электронного спектра таких и оптических свойств сильно легированных полупроводников.
Широкую известность получил выполненный В.Л. Бонч-Бруевичем цикл работ по исследованию доменной электрической неустойчивости в полупроводниках. За эти работы он был удостоен в 1980 г. (совместно с И.А. Куровой) Ломоносовской премии.
В.Л. Бонч-Бруевич был прекрасным лектором. Он создал научную школу, многие его ученики стали известными учеными. За заслуги в области международного сотрудничества В.Л. Бонч-Бруевичу в 1979 г. было присвоено звание Почетного Доктора естественных наук Берлинского университета им. Гумбольдта. Он был членом редколлегий ряда советских и зарубежных научных журналов, в том числе «Вестник Московского университета», «Известия Вузов СССР, Физика», «Physica status solidi». Под его руководством была создана уникальная библиотека переводов книг лучших зарубежных ученых по физике твердого тела.
Так символический полупроводник полукровки и физика Бонч – Бруевича неразрывно связан с символическим ядром лирика Авербаха.