Александр Кабанов. Долго умирал Чингачгук…

Алексею Горбунову

Долго умирал Чингачгук: хороший индеец,
волосы его — измолотый чёрный перец,
тело его — пурпурный шафран Кашмира,
а пенис его — табак, погасшая трубка мира.

Он лежал на кухне, как будто приправа:
слева — газовая плита, холодильник — справа,
весь охвачен горячкою бледнолицей,
мысли его — тимьян, а слова — бергамот с корицей.

Мы застряли в пробке, в долине предков,
посреди пустых бутылок, гнилых объедков,
считывая снег и ливень по штрих-коду:
мы везли индейцу огненную воду.

А он бредил на кухне, отмудохан ментами,
связан полотенцами и, крест-накрест, бинтами:
“Скво моя, Москво, брови твои — горностаи…”,
скальпы облаков собирались в стаи

у ближайшей зоны, выстраивались в колонны —
гопники-ирокезы и щипачи-гуроны,
покидали генеральские дачи — апачи,
ритуальные бросив пороки,
выдвигались на джипах-“чероки”.

Наша юность навечно застряла в пробке,
прижимая к сердцу шприцы, косяки, коробки,
а в коробках — коньяк и три пластиковых стакана:
за тебя и меня, за последнего могикана.

2011

Один комментарий к “Александр Кабанов. Долго умирал Чингачгук…

  1. Александр Кабанов

    Алексею Горбунову

    Долго умирал Чингачгук: хороший индеец,
    волосы его — измолотый чёрный перец,
    тело его — пурпурный шафран Кашмира,
    а пенис его — табак, погасшая трубка мира.

    Он лежал на кухне, как будто приправа:
    слева — газовая плита, холодильник — справа,
    весь охвачен горячкою бледнолицей,
    мысли его — тимьян, а слова — бергамот с корицей.

    Мы застряли в пробке, в долине предков,
    посреди пустых бутылок, гнилых объедков,
    считывая снег и ливень по штрих-коду:
    мы везли индейцу огненную воду.

    А он бредил на кухне, отмудохан ментами,
    связан полотенцами и, крест-накрест, бинтами:
    “Скво моя, Москво, брови твои — горностаи…”,
    скальпы облаков собирались в стаи

    у ближайшей зоны, выстраивались в колонны —
    гопники-ирокезы и щипачи-гуроны,
    покидали генеральские дачи — апачи,
    ритуальные бросив пороки,
    выдвигались на джипах-“чероки”.

    Наша юность навечно застряла в пробке,
    прижимая к сердцу шприцы, косяки, коробки,
    а в коробках — коньяк и три пластиковых стакана:
    за тебя и меня, за последнего могикана.

    2011

Добавить комментарий