1
То ливень, то снег пархатый, как пепел
домашних птиц,
Гомер приходит в Освенцим, похожий на
Аушвиц:
тройные ряды акаций под током искрят
едва –
покуда рапсод лопатой сшивает рванину
рва,
на должности коменданта по-прежнему –
Менелай,
менелай-менелай, кого хочешь –
расстреляй,
просторны твои бараки, игривы твои
овчарки,
а в чарках – хватает шнапса, и вот –
потекли слова.
2
Генрих Шлиман с жёлтой звездой на
лагерной робе,
что с тобой приключилось, ребе, оби-ван
кеноби,
для чего ты нас всех откопал?
Ведь теперь я уже – не костей мешок, не
гнилая взвесь,
я совсем обезвожен, верней – обезбожен
весь,
что едва отличаю коран и библию от
каббал,
от эрзац-молитвы до причастия из
картофельной шелухи:
после Освенцима – преступление – не
писать стихи.
3
На плацу – огромный каменный конь
воскрешён вживую:
приглашаются женщины, старики и дети в
новую душевую,
у коня из ноздрей – сладковатые струи
дыма –
до последнего клиента, не проходите
мимо,
от того и похожа душа моя на колыбель и
могилу:
слышит, как они моются, как поют
хава-нагилу,
ибо помыслы – разны, а память –
единокрова,
для того, чтобы прозреть, а после –
ослепнуть снова.
Александр Кабанов. №10101968
1
То ливень, то снег пархатый, как пепел
домашних птиц,
Гомер приходит в Освенцим, похожий на
Аушвиц:
тройные ряды акаций под током искрят
едва –
покуда рапсод лопатой сшивает рванину
рва,
на должности коменданта по-прежнему –
Менелай,
менелай-менелай, кого хочешь –
расстреляй,
просторны твои бараки, игривы твои
овчарки,
а в чарках – хватает шнапса, и вот –
потекли слова.
2
Генрих Шлиман с жёлтой звездой на
лагерной робе,
что с тобой приключилось, ребе, оби-ван
кеноби,
для чего ты нас всех откопал?
Ведь теперь я уже – не костей мешок, не
гнилая взвесь,
я совсем обезвожен, верней – обезбожен
весь,
что едва отличаю коран и библию от
каббал,
от эрзац-молитвы до причастия из
картофельной шелухи:
после Освенцима – преступление – не
писать стихи.
3
На плацу – огромный каменный конь
воскрешён вживую:
приглашаются женщины, старики и дети в
новую душевую,
у коня из ноздрей – сладковатые струи
дыма –
до последнего клиента, не проходите
мимо,
от того и похожа душа моя на колыбель и
могилу:
слышит, как они моются, как поют
хава-нагилу,
ибо помыслы – разны, а память –
единокрова,
для того, чтобы прозреть, а после –
ослепнуть снова.