Михаил Юдовский. Завершив этот день…

Завершив этот день, я спокойно ушел на ночлег
в те края, где не чувствуешь боль от внезапных падений.
Но к утру оказалось, что городом властвует снег,
сделав скучную явь удивительней всех сновидений.

Вспоминаю, как мальчиком, глядя на вьюгу в окне
и деревья, черневшие сотней неровных разметок,
ощущал я, как нежная плоть нарастает на мне,
словно выпавший снег на костях обнажившихся веток.

Я, казалось, мужал с декабрем, январем, февралем,
я почти что летал над зимой снегирем и синицей
и в сугробе барахтался белым мохнатым нулем,
сознавая себя бесконечно живой единицей.

Новогодние праздники были сродни волшебству.
В суете под плывущим неоном сияли витрины,
всё невольно стремилось к сближенью, единству, родству.
Пахло уткой и сдобой. Под елью цвели мандарины.

Я в ту ночь их не трогал, должно быть, боясь, что вспугну
неразрывную целостность, что представлялась нетленной.
Мне казалось, что праздничный стол, уходящий к окну,
за окном продолжается в самых глубинах вселенной.

И плыла, как созвездья, цветных огоньков круговерть
на таинственной ели, и мир в приоткрытую створку
проникал в мое сердце. И жизнь ощущалась, как смерть.
И я чувствовал страх, удивительно близкий к восторгу.

Не пройтись ли по снегу, пока он еще не размок?
И присев на укрытые белым колени сугробы,
сжаться робко, беспомощно, нежно в невзрачный комок
и вернуться на пару мгновений обратно в утробу.

Остановится время, забывшее нечет и чет,
и прижмет меня вечер к плечу, снисходительно кроток,
И, от спелости брызнув, струей золотой потечет
мандариновый сок, перепачкавший мне подбородок.

Один комментарий к “Михаил Юдовский. Завершив этот день…

  1. Михаил Юдовский

    Завершив этот день, я спокойно ушел на ночлег
    в те края, где не чувствуешь боль от внезапных падений.
    Но к утру оказалось, что городом властвует снег,
    сделав скучную явь удивительней всех сновидений.

    Вспоминаю, как мальчиком, глядя на вьюгу в окне
    и деревья, черневшие сотней неровных разметок,
    ощущал я, как нежная плоть нарастает на мне,
    словно выпавший снег на костях обнажившихся веток.

    Я, казалось, мужал с декабрем, январем, февралем,
    я почти что летал над зимой снегирем и синицей
    и в сугробе барахтался белым мохнатым нулем,
    сознавая себя бесконечно живой единицей.

    Новогодние праздники были сродни волшебству.
    В суете под плывущим неоном сияли витрины,
    всё невольно стремилось к сближенью, единству, родству.
    Пахло уткой и сдобой. Под елью цвели мандарины.

    Я в ту ночь их не трогал, должно быть, боясь, что вспугну
    неразрывную целостность, что представлялась нетленной.
    Мне казалось, что праздничный стол, уходящий к окну,
    за окном продолжается в самых глубинах вселенной.

    И плыла, как созвездья, цветных огоньков круговерть
    на таинственной ели, и мир в приоткрытую створку
    проникал в мое сердце. И жизнь ощущалась, как смерть.
    И я чувствовал страх, удивительно близкий к восторгу.

    Не пройтись ли по снегу, пока он еще не размок?
    И присев на укрытые белым колени сугробы,
    сжаться робко, беспомощно, нежно в невзрачный комок
    и вернуться на пару мгновений обратно в утробу.

    Остановится время, забывшее нечет и чет,
    и прижмет меня вечер к плечу, снисходительно кроток,
    И, от спелости брызнув, струей золотой потечет
    мандариновый сок, перепачкавший мне подбородок.

Добавить комментарий