У поэта и художника Михаила Юдовского случилось такое элегическое двустишие:
Выхожу один я на дорогу
в старомодном ветхом шушуне.
Этот поэтический шедевр не остался безнаказанным. На него тут же откликнулся Алексей Цветков:
Выхожу один я на дорогу,
И неотвратим конец пути.
Ночь тиха, пустыня внемлет богу.
Жизнь прожить — не поле перейти.
Это побудило Александра Ковальского разродиться таким четверостишием:
Выхожу один я на дорогу
Посмотреть, не видно ли кого,
Но увы, никто не появился —
Так всю ночь один и простоял.
Тогда Евгения Комарова предложила следующий поэтический шедевр:
Однажды в студёную зимнюю пору
Сижу за решёткой в темнице сырой.
Гляжу — поднимается медленно в гору
Вскормлённый в неволе орёл молодой.
И, шествуя важно в молчании чинном,
Мой верный товарищ, махая крылом,
В больших сапогах, в полушубке овчинном
Кровавую пищу клюёт под окном.
Михаил Юдовский завершил этот турнир поэтов следующим проникновенным четверостишием:
Захожу один я в синагогу.
Семисвечник в уголке горит.
Прихожане молча внемлют Богу,
Лишь раввин с раввином говорит.
Турнир поэтов
У поэта и художника Михаила Юдовского случилось такое элегическое двустишие:
Выхожу один я на дорогу
в старомодном ветхом шушуне.
Этот поэтический шедевр не остался безнаказанным. На него тут же откликнулся Алексей Цветков:
Выхожу один я на дорогу,
И неотвратим конец пути.
Ночь тиха, пустыня внемлет богу.
Жизнь прожить — не поле перейти.
Это побудило Александра Ковальского разродиться таким четверостишием:
Выхожу один я на дорогу
Посмотреть, не видно ли кого,
Но увы, никто не появился —
Так всю ночь один и простоял.
Тогда Евгения Комарова предложила следующий поэтический шедевр:
Однажды в студёную зимнюю пору
Сижу за решёткой в темнице сырой.
Гляжу — поднимается медленно в гору
Вскормлённый в неволе орёл молодой.
И, шествуя важно в молчании чинном,
Мой верный товарищ, махая крылом,
В больших сапогах, в полушубке овчинном
Кровавую пищу клюёт под окном.
Михаил Юдовский завершил этот турнир поэтов следующим проникновенным четверостишием:
Захожу один я в синагогу.
Семисвечник в уголке горит.
Прихожане молча внемлют Богу,
Лишь раввин с раввином говорит.