Автор: 
ОТРАЖЕНИЕ
Уткнуться лбом в попутчицу в стекле,
на чьём лице читается погибель
от безысходной жалости к себе,
той самой, что описывал Нагибин
преклонных лет, когда писал «Дневник»,
там есть пассаж такой: звенит трамвайчик,
а в нем к стеклу, нет, сам к себе приник
красивый и не старящийся мальчик.
Ему кивают грузные дома,
щекочет ноздри сладковатый запах,
и тополя, как всадники Дюма,
покачивают перьями на шляпах.
Но, чу, зеленоглазая, на лапах
приподнялась в конце туннеля тьма.
Куда ушла душа твоя, Ахилл,
всю жизнь проведший в круговом движенье?
Недаром тот, кого ты так любил,
нахмурился в зеркальном отторжении.
Иль это я – неон, стекло, акрил?
Пусть под завязку полнится трамвай
червоно-рутным голосом Ротару,
пока любви настоянный токай
нас наполняет, словно стеклотару.
Так нам, прозрачным, хочется огня
и урожая солнечного сорта,
что дробь и дрожь железного коня
почти отделены от натюрморта.
И той, что горько смотрит на меня,
мне хочется сказать, какого чёрта!
Прочь, ахмадулинские девочки Дега!
Всё бестолку, хоть умирай прилюдно.
И вычтя из портрета облака,
я узнаю в попутчице врага,
что очевидно – столь, сколь обоюдно.
Летят к чертям, в глухой чертог депо
в искрящихся объятиях трамвая
рекламы «Спортлото» и «Шапито»,
початая бутылочка токая,
и я – нектар бесценный проливая
на траченное временем пальто.
Очень сочно сделано!
Марина Гарбер. Отражение
https://scontent.fbed1-1.fna.fbcdn.net/v/t1.0-9/14291830_10154388555100140_4830272949927797696_n.jpg?_nc_cat=0&oh=65ee25014d0e479a7504a7f757fe6d03&oe=5BF3659D
Уткнуться лбом в попутчицу в стекле,
на чьём лице читается погибель
от безысходной жалости к себе,
той самой, что описывал Нагибин
преклонных лет, когда писал «Дневник»,
там есть пассаж такой: звенит трамвайчик,
а в нем к стеклу, нет, сам к себе приник
красивый и не старящийся мальчик.
Ему кивают грузные дома,
щекочет ноздри сладковатый запах,
и тополя, как всадники Дюма,
покачивают перьями на шляпах.
Но, чу, зеленоглазая, на лапах
приподнялась в конце туннеля тьма.
Куда ушла душа твоя, Ахилл,
всю жизнь проведший в круговом движенье?
Недаром тот, кого ты так любил,
нахмурился в зеркальном отторжении.
Иль это я – неон, стекло, акрил?
Пусть под завязку полнится трамвай
червоно-рутным голосом Ротару,
пока любви настоянный токай
нас наполняет, словно стеклотару.
Так нам, прозрачным, хочется огня
и урожая солнечного сорта,
что дробь и дрожь железного коня
почти отделены от натюрморта.
И той, что горько смотрит на меня,
мне хочется сказать, какого чёрта!
Прочь, ахмадулинские девочки Дега!
Всё бестолку, хоть умирай прилюдно.
И вычтя из портрета облака,
я узнаю в попутчице врага,
что очевидно – столь, сколь обоюдно.
Летят к чертям, в глухой чертог депо
в искрящихся объятиях трамвая
рекламы «Спортлото» и «Шапито»,
початая бутылочка токая,
и я – нектар бесценный проливая
на траченное временем пальто.