Автор: Отмечая заслуги Крушевского перед наукой, Якобсон писал: «Непоколебимое убеждение, что «язык представляет одно гармоническое целое», и неустанные усилия вскрыть внутренние закономерности в его, по выражению Крушевского, «структурной системе» — все это обеспечивает героическим исканиям безвременно погибшего ученого одно из руководящих мест в истории борьбы за подлинно научную теорию языка»[1]
В основу своего подхода к языку Крушевский положил разграничение двоякого рода отношений между языковыми элементами: их внутренней связи по сходству и их внешней связи по смежности. Согласно ему, «слова своим происхождением обязаны ассоциациям сходства», так как первоначальное название дается предмету «вследствие какого-нибудь его сходства с чем-нибудь уже названным». Таким образом, «слова должны укладываться в нашем уме в системы, или гнезда, или семьи» (все три термина синонимичны в «Очерке»)
И далее (цит. по Р.Якобсону), если всякое слово способно «возбуждать в нашем духе другие слова, с которыми оно сходно, и возбуждаться этими словами, связанными с ним узами сходства внутреннего или внешнего, т.е. «по своему значению» или же «по своей структуре и отчасти по своим звукам», то, следуя закону ассоциации по смежности, «слова должны строиться в ряды», в этом направлении опять же сказывается «способность слов возбуждать друг друга», и мы соответственно «привыкаем употреблять данное слово чаще с одним, нежели с другим словом»[2]
Здесь мы остановимся, чтобы пояснить это на примерах. Обратимся к ивриту.
Примером ассоциации по сходству может служить образование следующих гнезд однокоренных слов: бэцэк (отек) и бацэкэт (тесто); адаша (линза) и адаша (чечевица); игул (круг), агила (серьга) и агала (коляска), гивъа (холм) и мигбаат (шляпа, цилиндр); нэкэр (шило) и накар (дятел); агур (журавль) и агуран (подъемный кран); кэсэф (серебро) и каспит (ртуть); кадур(пуля, мяч, таблетка, пилюля) и т.п.
Как видно из этого, слова не выдумываются, а происходят от других слов. Связь между словами устанавливается на основе ассоциации по сходству обозначаемых предметов, т.е. их внешней аналогии или образному подобию: форме, размеру или цвету.
А теперь перейдем к ассоциациям по смежности. К ним можно отнести следующие ряды слов: орэах (гость) и аруха (трапеза); махват (сковорода) и хавита (яичница); хут (нить), махат (игла) и хаят(портной); шаят (гребец), машот (весло) и шутит (шлюпка); шмира (охрана), шамир (укроп) и шмура (веко), мэркава (колесница) и рахув (всадник), агам (пруд) и агмон(камыш) и т.п.
Что связывает эти слова, как они строятся в ряды? Если воспользоваться разработанной Выготским типологией мышления в комплексах, то эти слова объединяет их «функциональное сотрудничество» или «соучастие в единой практической операции». И действительно, разве можно иначе выразить характер соединения таких разнородных слов, как «всадник и колесница», «гребец и шлюпка», «пруд и камыш»?
Вообще, как нам кажется, теорию Выготского о комплексном мышлении можно (в какой-то степени) представить как продолжение и развитие идей Крушевского.
Тем паче, что по утверждению Крушевского, эти два типа отношений не исчерпывают всех средств, которыми располагает наш ум для того, чтобы соединить всю массу разнородных слов в единое целое.
По мысли Крушевского, оба эти явления, обычно понимаемые как два различных процесса, в действительности представляют собой лишь две разновидности по существу единого процесса словесной ассимиляции.
Концепция мышления в комплексах Выготского служит наглядным подтверждением этих интуитивных прозрений Крушевского. Ассоциации по сходству Крушевского находят свое соответствие в ассоциативном комплексе Выготского, а «ассоциации по смежности» — соответствие во втором типе комплексного мышления или комплексе-коллекции, по Выготскому.
Выготский выделяет пять типов соединения разнородных слов. Эта типология однако не получила распространения при анализе языковой структуры у специалистов и, похоже, вообще предана забвению. В то время как, рассматривая структуру корневых гнезд иврита в аспекте комплексного мышления, можно определенно сказать, что она отвечает выделенным типам мышления в комплексах (об этом подробно я писала раньше).
По словам Фердинанда де Соссюра (цит. по Р. Якобсону), «Бодуэн де Куртенэ и Крушевский стояли ближе, чем кто-либо иной, к теоретической концепции языка, не выходя при этом за пределы часто лингвистических умозаключений, между тем они остались неизвестными миру западных ученых».
Но в этом нет ничего удивительного. Как это ни прискорбно звучит, «русский любой профессии является представителем своей национальной культуры как «туземец» и интересен только в этом качестве.
И такое в целом обывательское отношение к «русским» сохраняется по сей день и в самых образованных кругах европейских интеллектуалов», пишет Н.В. Брагинская, российский историк культуры, антиковед, переводчик, доктор исторических наук [3]
Одной из причин непризнания русских, по мнению Н.В.Брагинской, является также «традиционное неприятие миром слишком нового и слишком смелого».
Об этом же говорит ( буквально вторит Брагинской) Игорь Мельчук, автор модели «Смысл — Текст», почетный профессор Монреальского университета https://www.kommersant.ru/doc/1753906
«С Америкой же контакты просто минимальные, но они есть — так, я получил Гугенхаймовскую стипендию. Честно говоря, хотелось бы больше связей, но их было мало. Почему так, не могу объяснить. Надо сказать, что ладно я — но даже сам великий Якобсон, когда прибыл в Америку… Молодые американские лингвисты, после двух или трех его лекций, начали сбор денег, чтобы отправить его обратно в Европу. Демонстративный такой жест. И в 1943-м году. Можете себе представить, что это значило! И я даже видел долларовую бумажку, на которой расписался один из этих молодых нахалов. Они собрали около 70 долларов и пропили их. Но сохранилась, по крайней мере, одна банкнота у одного человека, которую он мне показал. И это Якобсон! Все равно не приняли. Это отрицательная сторона американской жизни: не приемлют качественно нового».
Что за крест лежит на судьбе русских лингвистов…
ЛИТЕРАТУРА
1. Якобсон Роман. Значение Крушевского в развитии науки о языке. В кн. Избранные работы. Москва «ПРОГРЕСС»,1985, с. 333
2. Там же, с. 337
3. Брагинская Н.В. Мировая безвестность: Ольга Фрейденберг об античном романе
М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2009. — 40 с. — (Серия WP6 «Гуманитарные исследования»). — Препринт WP6/2009/05.
Спасибо, Ася, грустно все это читать. А ведь мы равнялись на Запад. Тут опять д-р Чевычелов может мне возразить. А куда деваться, по крайней мере, нам, психиатрам? Ведь даже шизофрения как болезнь — чье имя носит?
Но, оказалось, «гуманитарии России находятся по отношению к
западным за стеклом, прозрачным только в одну сторону. Русские
ученые прилагают чрезвычайные усилия, чтобы следить за достижениями
мировой науки в своей области, западные ученые замечают
русских, если их профессиональный интерес касается русских как
таковых или регионального сырья»(Брагинская).
Инна, спасибо за интересный материал. Да, в лингвистике пробиться иностранному ученому трудно. Я вижу несколько причин. Если в науке имеется прикладной характер, ученый может с цифрами в руках доказать пользу. Там, где нет ярко выраженного прикладного характера, и без вновь прибывших светил конкуренция большая. И никаких озарений и открытий им не нужно. Статус кво обычно всех и всегда устраивает. Кроме того, у лингвистики «своя особенная стать». Тут, если копать, то можно черт те до чего докопаться. А кому нужны эти «революции»?
Все мы были воспитаны в том духе, что вся передовая наука — на Западе, что новое слово в науке идет с Запада, что нам ничего не остается как плестись в их хвосте. Но вот взгляд «изнутри»: Игорь Мельчук, лингвист, почетный профессор Монреальского университета(Виктору из Бруклайна спасибо за ссылку):
«Когда я уезжал из СССР, мне казалось, что вот теперь, как только я устроюсь в Канаде, все западные лингвисты навалятся на задачу машинного перевода — и все будет быстро сделано. Но не навалились.
(Забавно, что с Англией у меня настолько не было никаких контактов, что я даже не верю, что она существует.) С Америкой же контакты просто минимальные, Почему так, не могу объяснить. Надо сказать, что ладно я — но даже сам великий Якобсон, когда прибыл в Америку… Молодые американские лингвисты, после двух или трех его лекций, начали сбор денег, чтобы отправить его обратно в Европу. И это Якобсон! Это отрицательная сторона американской жизни: не приемлют качественно нового».