Адвокат отправила в СК заявление о пытках бывшего заключенного омской колонии

Он так и сказал: “выводили на пытки”. Тем же ровным, немного тихим голосом, каким представлялся, благодарил за свежую малину и объяснял, что такое отсекатель. Таким же обыденным голосом только что сестра в коридоре звала кого-то на укол.

Дмитрий лежит в палате на третьем этаже старого здания с облупленными стенами. Мне казалось, что таких больниц в Питере больше нет, но эта как-то сохранилась без ремонта. На каталках в коридорах люди — видимо, мест на всех в палатах не хватает. Где-то на втором часу нашего с Инна Сехнаидзе (Inna Sehniaidze) пребывания в этой больнице один из молодых медбратьев вяло поинтересовался, почему мы с без масок: это наш выбор или просто легкомыслие. “А что, надо одевать?” “Ну тут вообще открытый туберкулез”. Мы посмотрели друг на друга в замешательстве, попросили маски, позже в ответ на тревожные смски друзья — врачи посоветовали вечером немного выпить и не переживать.

Дмитрий лежачий. После операции, говорят врачи, может быть он сможет пойти. Операция предстоит тяжелая, прогноз неоднозначный. Но шанс есть. В прошлом году судья советского районного суда Омска постановил удовлетворить представление начальника колонии, где находился Дмитрий, об освобождении от дальнейшего отбывания наказания в связи с болезнью. Несколько месяцев до этого он не мог вставать и только плакал от боли. А вставать перестал, говорит, вскоре после тех самых событий.

Место, о котором рассказывает Дмитрий, в народе называют “СИ-3” (недавно также слышала название “Осетры”), это здание бывшего следственного изолятора на территории ИК-7 в Омске. Дурная слава одной из самых жутких пыточных колоний за этим местом закрепилась давно. Дмитрия в составе группы из 11 заключенных привезли туда осенью 2015-го, после того как они долго жаловались на условия содержания в ИК-10 и отказывались свои жалобы забирать. После трех недель в Семерке жалобы свои все они отозвали и их вернули обратно.

— Среди тех, кто уводил по-одному на пытки, был сотрудник, которого все называли Вася, я понял что он работает в режимном отделе. Невысокого роста, лицо у него было светлое, он дикий был, кричал все время. И вот когда нас оставалось двое в отсекателе пришел этот Вася, поставил нам ведро и сказал: “Давайте!” Имел в виду, чтобы мы справляли нужду по-большому. А то, говорит “там уже все засрали”. И вот тот второй сел на ведро, а меня согнули в позе “корпус 90” и повели по коридору. Там откуда-то кто-то выскочил и надел мне на голову наволочку, потом вторую, чтобы я ничего не видел. Меня затянули в какую-то комнату и бросили на матрас, который был весь мокрый. Я сказал что у меня больная спина, один из сотрудников сказал “сейчас мы тебя вылечим” и со всей силы прыгнул мне на спину, коленом в позвоночник. И так несколько раз. Потом стали выламывать пальцы на руках, ноги я старался под себя подгибать, а они мне ноги вытянули, один держал ноги второй бил со всей силы по пяткам, как мы потом поняли это были деревянные большие палки, в народе называются “киянки”. Я кричал “Господи, помоги!”, и один из них говорил “Да хоть сколько кричи” а другой наоборот: “Кричи громче!” ….Потом перевернули на спину животом вверх, взяли за половой орган, я чувствовал что они что-то привязывают к нему. Пока один привязывал, другой сел на меня и начал выдирать на груди волосинки…

Он рассказывает медленно, видя что я иногда не успеваю записывать. Время от времени мы переглядываемся с Инной, как бы сверяясь: точно ли мы слышим одно и то же.

…И я понял что мне привязывали к половому органу,, потому что они включили ток. Меня начало трясти…В этот момент многие ходили под себя…После того, как побили током, меня потянули в другое помещение. Нас начали бить дубинками и заставляли громко кричать “Так точно!” и “Никак нет!” Они объясняли, что только так надо отвечать на их вопросы…После этого вернули в отсекатели и подвесили за одну руку к решетке так, чтобы можно было стоять только на цыпочках. Мы были все голые, пытались шепотом общаться, пытались договориться, как прижаться друг к другу потому что нас трясло от холода, невозможно было согреться. Когда они видели, что мы пытаемся общаться, нас били дубинками. Так мы провисели почти сутки…”

Протокол опроса лица с его согласия уместился на девяти страницах формата А4, из которых две занимают персональные данные и семь — исписанные моим мелким почерком детали и подробности пыток. Несколько дней назад я отправила копию этого опроса в Следственный комитет в Омске “ценным письмом” с описанием вложения: заявление о преступлении — 3 листа, опрос — 9 листов, копия ордера — 1 лист. “Косметику брать будете?” спросила девушка на почте, запечатывая мой конверт. “Нет? Ну, может в следующий раз. Еще есть марки и детские раскраски”.

Человек с ведром. Из всей этой истории он запомнился, пожалуй, больше других. Человек, который знает, что сейчас в очередной раз в его присутствии неизвестные ему взрослые люди, которым он будет делать очень больно, будут ходить под себя. Его рабочий день протекает в их криках, стонах, мольбах о помощи, в их моче и кале. По много часов он дышит запахом испражнений и чужих страданий. А потом он устает и уходит домой — к семье, друзьям, случайным прохожим на улицах, которыми может в любой момент стать каждый из нас.

Писать об этом неприятно. Но не писать невозможно. Большое и очень важное дело делают Ирина Бирюкова, Вера Гончарова (Vera Goncharova), Ольга Боброва, Новая газета, Медиазона, Русь сидящая, Общественный вердикт, Комитет против пыток и многие другие, всех не упомянешь, но хорошо что все они есть. Хорошо что сейчас поднялась волна общественного интереса и, кажется, есть какая-то реакция сверху. В этот раз хотелось бы, чтобы все пошло дальше нескольких уголовных дел в отношении тех, кто засветился на видео.

P.S. Еще Дмитрий вспомнил, что когда к нему приехал прокурор чтобы зафиксировать его отказ от всех предыдущих жалоб, то искренне интересовался, чем им всем замазывали синяки. А когда узнал, долго смеялся что мазь эта с истекшим сроком годности.