Марина Гарбер. Не писать стихов…

Не писать стихов — ни теперь, ни впредь,
торопиться жить, не спешить стареть,
занимать себя пустяками,
становиться вровень не с тем, не с той,
говорить чужому: со мной постой,
забывая крылышками гореть
под бла-бла-блаками.

Поджимает срок сосчитать сорок,
обмереть — так не выучивший урок
у доски отличник
по карманам шарит. На верхнем “ля”
погореть, альвеолами шевеля,
теребя бычок, носовой платок,
коробок от спичек.

Где теперь дураку набираться сил?
Апатических в окна плеснув чернил,
наблюдать за светом,
подбирающим уголь, пастель, акрил,
чтоб сказать о том, кто меня любил,
да забыл об этом.

Я сама не помню, в каком раю,
для кого живу и за что люблю,
в ком души не чаю,
в долгий ящик складываю стишки, —
так за мельницей чёрт стережёт мешки,
воробьёв стращая.

Режет воздух надвое — пересвист
цвета горя и горечи. Землянист
проходящий быстро
с колотушкой сторож, пока в кустах
трепыхается бледномастый птах,
подминая чёрканный чёрным лист
под пером когтистым.

Так скажи, зачем этот город мне,
с водяными знаками на спине,
но фальшивый? То ли
дело выселки, где — васильки на лбу,
старый мельник грузит мешки в арбу,
и растёт монотонное бу-бу-бу
в бубенцовом горле.

Один комментарий к “Марина Гарбер. Не писать стихов…

  1. Марина Гарбер

    Не писать стихов — ни теперь, ни впредь,
    торопиться жить, не спешить стареть,
    занимать себя пустяками,
    становиться вровень не с тем, не с той,
    говорить чужому: со мной постой,
    забывая крылышками гореть
    под бла-бла-блаками.

    Поджимает срок сосчитать сорок,
    обмереть — так не выучивший урок
    у доски отличник
    по карманам шарит. На верхнем “ля”
    погореть, альвеолами шевеля,
    теребя бычок, носовой платок,
    коробок от спичек.

    Где теперь дураку набираться сил?
    Апатических в окна плеснув чернил,
    наблюдать за светом,
    подбирающим уголь, пастель, акрил,
    чтоб сказать о том, кто меня любил,
    да забыл об этом.

    Я сама не помню, в каком раю,
    для кого живу и за что люблю,
    в ком души не чаю,
    в долгий ящик складываю стишки, —
    так за мельницей чёрт стережёт мешки,
    воробьёв стращая.

    Режет воздух надвое — пересвист
    цвета горя и горечи. Землянист
    проходящий быстро
    с колотушкой сторож, пока в кустах
    трепыхается бледномастый птах,
    подминая чёрканный чёрным лист
    под пером когтистым.

    Так скажи, зачем этот город мне,
    с водяными знаками на спине,
    но фальшивый? То ли
    дело выселки, где — васильки на лбу,
    старый мельник грузит мешки в арбу,
    и растёт монотонное бу-бу-бу
    в бубенцовом горле.

Добавить комментарий