Давно стемнело и ужин уже готов,
треснутые тарелки расставлены на клеенке.
О интерьеры середины пятидесятых годов!
Пылай, антрацит в кафельной старорежимной колонке!
Патефон на тумбочке. Костыль прислонен в углу.
В шкафу нафталин в мешочках из марли — помогает от моли.
Давно стемнело. Ужин готов. Семья садится к столу.
Стопка водки — лучшее лекарство от боли.
Мама мальчику объясняет, что значит слово «еврей».
Мальчик не понимает, и почему-то смеется.
Дядя Яша и дядя Куца вернулись из лагерей.
А дядя Давид — не вернулся. И никогда не вернется.
Борис Херсонский
Давно стемнело и ужин уже готов,
треснутые тарелки расставлены на клеенке.
О интерьеры середины пятидесятых годов!
Пылай, антрацит в кафельной старорежимной колонке!
Патефон на тумбочке. Костыль прислонен в углу.
В шкафу нафталин в мешочках из марли — помогает от моли.
Давно стемнело. Ужин готов. Семья садится к столу.
Стопка водки — лучшее лекарство от боли.
Мама мальчику объясняет, что значит слово «еврей».
Мальчик не понимает, и почему-то смеется.
Дядя Яша и дядя Куца вернулись из лагерей.
А дядя Давид — не вернулся. И никогда не вернется.