Татьяна Хохрина. Моей бабушке

-Шо они там все хохочут?! Шо смешного? Хоть би кто-нибадь зайшла ув комната,шоб узнать, как я себе чувствую! Ай, кому я теперь нужная? Никому не нужная! Бил би жив Хаца, бил бы другая дело! И другая отношения…

Циля с трудом перевернулась на левый бок и уставилась почти невидящими глазами в окно. Было уже довольно поздно, почти темно и расползавшийся свет фонаря, с трудом пробиваясь сквозь густую листву, наполнял комнату шевелящимися тенями, искажая не только пространство, но и время. Совсем ослабшее зрение как ни странно позволяло Циле видеть то, что не видели другие, легко преодолевать дорогу назад в прошлое, хотя поутру она с трудом и на ощупь прокладывала путь на кухню.

Вот и сейчас, не успела она вглядеться в темноту, как в комнату неслышно вошли все, кого уже никогда не увидеть при свете. Вот старшая сестра Фрейда со своими тремя девочками. Не такая — зареванная, смятенная, растерянная, как в день их расставания, когда не дала забрать в эвакуацию хотя бы детей, а гордая, величавая, полная надежд, какой и должна была быть женщина, родившая после четырнадцати лет ожидания подряд трех красавиц. Она же еще не знает, что никто из них не доживет до совершеннолетия, а сосед Бронька, которого она прятала от буйного в запое отца, опознает своих подружек всего за две недели до того, как Сталино вернут наши, и девочек расстреляют в собственном дворе. Фрейда и не могла бы этого узнать, ее-то с мужем убьют намного раньше, вместе со всеми донецкими евреями.

А вот младшая сестра, Даша…Не тогда, когда она вернулась из Дудинки, после лагерей, с почерневшим, словно обуглившимся, лицом и пляшущим ртом. И не тогда, когда страшной, обезумевшей старухой караулила соседей на лестничной клетке и клянчила у них кусок хлеба, не видя собственный набитый холодильник. А когда она двадцатипятилетней красавицей возвратилась домой после окончания университета и не было в Сталино мужика, который бы, завидя ее, не столбенел и не забывал, куда шел…

.А вот, бережно обходя их, к ней спешит Хацкель. И она знает, что он не видит других женщин вокруг, он идет к ней, как на свет маяка, но она с ним в одной лодке и, пока они вместе, эта лодка непотопляема. Он же спас в войну не только их с дочерью, а еще сорок восемь баб с детьми — больше не влезло в купленную им теплушку. Он сумел их вывезти в Казахстан за два дня до оккупации Сталино, и они не упали с простреленной головой в одну из отработанных шахт, а вырастили детей, а кому повезло особо, дождались с фронта мужей и довольно быстро забыли, как это получилось. А она, Циля, помнит. И помнит, как их единственная и так долго дожидавшаяся дочка, любимей которой у папочки не было, умоляла его взять в теплушку свою большущую куклу, но он не взял, ведь на это место мог поместиться ребенок…Как хорошо, что Хаца выбрал ее! Его нет уже тридцать лет, но он все еще обнимает ее за плечи и ей не бывает ни зябко, ни страшно. А еще всю свою доброту и любовь к Циле он вложил в их дочь, поэтому Софа смотрит на Цилю его глазами и жизнь не закончилась…

Софа очень хорошая дочь! Хотя уж очень носится со своими дочерьми, немного даже забывая о Циле. Вот и сейчас они уже два часа болтают и хохочут на кухне, а могли бы ведь зайти и спросить у нее совета! Циля усмехнулась. Можно подумать, ты когда-нибудь спрашивала совет у старух! Не надо лезть в их жизнь — вот самой себе отличный совет! Лучше прижмись крепче к Хаце или хотя бы нащупай его руку. Вам пора уже встретиться снова…

Один комментарий к “Татьяна Хохрина. Моей бабушке

  1. Татьяна Хохрина. Моей бабушке

    -Шо они там все хохочут?! Шо смешного? Хоть би кто-нибадь зайшла ув комната, шоб узнать, как я себе чувствую! Ай, кому я теперь нужная? Никому не нужная! Бил би жив Хаца, бил бы другая дело! И другая отношения…

Добавить комментарий