***
Древние греки говорили о царстве мертвых — царстве Аида.
В Одессе «аидом» называли еврея.
Аидише моме — грустная песня. Пророк — борода, хламида,
стоит, горстку холодного праха в ладонях грея.
Прошлое отошло — почти что скрылось из вида.
Но попробуй скажи нацисту: «нет ни эллина, ни иудея».
Ибо царство Аида, аидише царство, подземное, чуть живое,
здесь цари — раввины, цадики, меламеды,
здесь и речи нет о вечной памяти или вечном покое,
здесь угрюмые старцы не прерывают беседы.
Здесь пишут справа налево строку за строкою.
И что наземным наши подземные беды?
В очереди ко рву стоят, не видя ухмылок
на лицах конвойных, думая «лишь бы скорее».
Выдают по девять грамм, по пуле в один затылок.
Убивают еврея, чтоб скорее забыть о еврее.
Подземные реки синее подкожных прожилок,
одно утешение — жить гораздо больнее.
Граждане царства Аида, аидише царства, в котором
нам предстоит поселиться каждому поодиночке,
мы о тебе не помним, мы заняты всяким вздором,
и что нам Писание с мудростью в каждой строчке,
и только старые фото глядят с укором,
и бронзовый семисвечник молча стоит в уголочке.
Борис Херсонский
***
Древние греки говорили о царстве мертвых — царстве Аида.
В Одессе «аидом» называли еврея.
Аидише моме — грустная песня. Пророк — борода, хламида,
стоит, горстку холодного праха в ладонях грея.
Прошлое отошло — почти что скрылось из вида.
Но попробуй скажи нацисту: «нет ни эллина, ни иудея».
Ибо царство Аида, аидише царство, подземное, чуть живое,
здесь цари — раввины, цадики, меламеды,
здесь и речи нет о вечной памяти или вечном покое,
здесь угрюмые старцы не прерывают беседы.
Здесь пишут справа налево строку за строкою.
И что наземным наши подземные беды?
В очереди ко рву стоят, не видя ухмылок
на лицах конвойных, думая «лишь бы скорее».
Выдают по девять грамм, по пуле в один затылок.
Убивают еврея, чтоб скорее забыть о еврее.
Подземные реки синее подкожных прожилок,
одно утешение — жить гораздо больнее.
Граждане царства Аида, аидише царства, в котором
нам предстоит поселиться каждому поодиночке,
мы о тебе не помним, мы заняты всяким вздором,
и что нам Писание с мудростью в каждой строчке,
и только старые фото глядят с укором,
и бронзовый семисвечник молча стоит в уголочке.