У липы под вечер болит голова,
слипаются клейкие веки,
но в кроне, где жестче и гуще листва,
смешные шумят пчеловеки.
Там, на зиму терпкие листья кроша,
стареют крылатые люди,
но тот, у кого полосатей душа,
их грозным жужжанием будит.
Ворчит на ворсистом своем языке
про планы, расчеты и сметы,
по клеточкам рапорта в лапке-руке
подробно расписано лето.
Он нас подгоняет и держит в узде,
как будто мы вовсе не пчелы,
чтоб сахар искали в стеклянной воде,
в глухих рудниках Кока-Колы.
А тот, кто расслабился, кто не у дел,
того, обесславив, – на вынос,
об этом еще в девяностые пел
шмелиный квинтет «Наутилус».
Мы топим проворные лапки в вине,
теряясь во льдах стеклотары,
кого-то в усталости, будто во сне,
под крылья несут санитары.
Шафрановый доктор, накинув халат,
жужжит, чтобы я не дрожала,
когда под фонариком в тысячу ватт
мое извлекается жало.
Растет и цветет удивительный мир
без лишних соринок и пятен,
об этом в двадцатых еще говорил
пчелиный писатель Замятин.
И нравится нам, заливающим мед
в пустые глазницы-ячейки,
смотреть, как елейное солнце плывет
по облачной узкоколейке.
Марина Гарбер
У липы под вечер болит голова,
слипаются клейкие веки,
но в кроне, где жестче и гуще листва,
смешные шумят пчеловеки.
Там, на зиму терпкие листья кроша,
стареют крылатые люди,
но тот, у кого полосатей душа,
их грозным жужжанием будит.
Ворчит на ворсистом своем языке
про планы, расчеты и сметы,
по клеточкам рапорта в лапке-руке
подробно расписано лето.
Он нас подгоняет и держит в узде,
как будто мы вовсе не пчелы,
чтоб сахар искали в стеклянной воде,
в глухих рудниках Кока-Колы.
А тот, кто расслабился, кто не у дел,
того, обесславив, – на вынос,
об этом еще в девяностые пел
шмелиный квинтет «Наутилус».
Мы топим проворные лапки в вине,
теряясь во льдах стеклотары,
кого-то в усталости, будто во сне,
под крылья несут санитары.
Шафрановый доктор, накинув халат,
жужжит, чтобы я не дрожала,
когда под фонариком в тысячу ватт
мое извлекается жало.
Растет и цветет удивительный мир
без лишних соринок и пятен,
об этом в двадцатых еще говорил
пчелиный писатель Замятин.
И нравится нам, заливающим мед
в пустые глазницы-ячейки,
смотреть, как елейное солнце плывет
по облачной узкоколейке.