От нашего стола — вашему столу или Перечитывая Л.С. Выготского

В прошедшем году на Портале была опубликована статья Михаила Носоновского «Перечитывая И.М.Дьяконова»[1], который пишет, что
«намерение написать эту статью возникло у меня в результате длительных дискуссий в блогax с И. Беленькой об архаическом языке и архаическом сознании.

В таких случаях, как обязывает этикет, требуется сделать ответный уважительный жест, что я со всей готовностью и выполняю.

Со слов Носоновского. «речь идет о ее (И.Беленькой – И.Б.) предположении, что на древних этапах развития языка пополнение лексического фонда отчасти следовало моделям, описанным, например, советским психологом Л.C. Выготским (1896-1934).
Выготский противопоставлял мышление «понятийное» (или логическое) и более примитивное «комплексное» мышление, которое обнаруживается, например, у ребенка. Для комплексного мышления характерно, в частности, сопоставление предметов по случайному признаку: солнце похоже на птицу (потому что летает), слова похожи на пчел (жужжат и жалят), и т. п. Подобные до-логические (точнее, паралогические) классификации характерны не только для ребенка, но и для логики архаических мифов (как средства познания и описания мира), а также для мышления некоторых психически не вполне здоровых людей».

Тут надо сразу заметить, что нельзя говорить о «противопоставлении» одного вида мышления другому: комплексного – понятийному. Нельзя понимать «комплексный» способ мышления как низший по отношению к понятийному. Об этом еще писал Леви-Брюль, который предупреждал «об искушении думать, что между нашим и первобытным мышлением существует только количественное различие»[2] Он неоднократно подчеркивал, что умственная деятельность дикарей не представляется «низшей», менее развитой формой мышления. Это два качественно разных способа или механизма мышления.

Особенностью мышления в комплексах является то, что комплекс характеризуется многообразием связей, которые лежат в основе его и устанавливаются с его помощью. Комплексное мышление все проникнуто «переизбытком, перепроизводством связей» (Выготский), отражающим фактическое родство самых различных предметов, находящихся в каком-либо конкретном отношении друг с другом.

Концепции комплексного мышления, в которой получают объяснение особенности детского мышления и мышления примитивного человека, освещает с новой стороны всю проблему мышления и речи.

Л.С.Выготский внес неоценимый вклад в возрастную психологию, этнопсихологию и лингвистику. По масштабам дарования его называли «Моцартом в психологии», а его труды западными учеными приравнивались по значению к «расшифровке генетического кода».
Вяч.Вс.Иванов писал, что, будучи на конференции в Женеве, посвященной 100-летию Выготского и Пиаже, он убедился, «насколько до сих пор мировая наука не поспевает за гением, умершим от туберкулеза в 1934г. и потом многие годы бывшим под запретом у себя на родине»[3]

В наше время труды Выготского открыты для изучения. Но востребованы ли они? Ответ: скорее «нет», чем «да». Михаил Носоновский даже выразил сомнение в том, что труды Выготского имеют мировую значимость. Он считает, что если бы таковая была, то на рынке мировых идей ими бы обязательно воспользовались разработчики искусственного интеллекта.

И вообще, ему кажется более приемлемым разговор о Выготском в тоне юмористической записи в Фейсбуке, которую он и приводит – « специально для Инны Беленькой». В ней речь о том, как «в МГУ завербовали в секту 150 студентов и преподавателей. Первая стадия жизни секты: создание закрытого сообщества «Свидетели Выготского» http://mel.fm/blog/mariya-demina/92501-vovlecheniye-v-totalitarnuyu-sektu-opasnosti-i-riski
Но, каюсь, не дано мне оценить по достоинству этот продукт интеллектуального труда.

В центр своих исследований Выготский ставил вопрос об отношении мысли к слову. Язык неразлучен с мышлением. И при анализе древнего словообразования нельзя не дооценивать особенности и роль архаической семантики.

Вот, к примеру, Носоновский пишет о выдвинутой Н.В. Юшмановым(1896-1946) идее классов имен в семитских языках.
Для их образования Юшманов использует: названия растений на -м или -л, включая שום «чеснок», אשל «тамариск», בצל «лук», דקל «финик», חרדל «горчица»; части тела на -н: עין «глаз», בטן «живот», קרן «рог», אוזן «ухо», זקן «борода», לשון «язык», גרון «горло», צפורן «ноготь»; части тела на -р: צוואר «шея»; твердые тела на -м и на -д; гибкие и скользкие тела на ‘айн: אצבע «палец», צלע «ребро», צפרדע «лягушка»; влажные и жидкие тела на -р или -к: מרק «похлебка», ריק «слюна», דבק «клей», מטר «дождь», נהר «река».

К сожалению, отмечает Носоновский, современная семитология не подтверждает многие из этих примеров. Правда, он не уточняет деталей. Да, собственно, это и не важно, потому что классы имен рассматриваются в русле грамматических форм и наличия тех или других окончаний, а не в русле внутренней связи между языковыми элементами.

Эти классы имен, как мне представляется, носят формальный характер, и с известной долей допустимости, напоминают тот психологический эксперимент на классификацию предметов, в котором пациент объединяет «лопату» и «лошадь», так как они «начинаются на букву «л». Такой тип обобщения в психологии квалифицируется как пример формальных бессодержательных связей.

Да, и вообще, в плане такого внимания к «окончаниям» и прочим частям слова вспоминается высказывание В.фон Гумбольдта (1767-1835), который писал, что «разложение языка на слова и правила – есть лишь мертвый продукт научного анализа».
Гумбольдт считал, что «надо всегда помнить, что царство форм – не единственная область, которую предстоит осмыслить языковеду, человек прежде всего пытается обнаружить связь явлений в сфере мысли».

Но вот этого в классификации Юшманова мы и не видим. Хотя некоторые классы имен дают основание говорить о такой закономерности древнего мышления, как представление о тождестве единичного и общего, части и целого, а также тождества вещи и свойства. В сознании древнего человека «часть» была олицетворением «целого». Это находит отражение в языке. Поэтому закономерно, что коготь (ципорэн) связывает единый корень со словом птица (ципор), а борода (закан) и старик (закэн) также связаны одноименным корнем и общим происхождением.
По тому же принципу – «целое по части» — образованы такие семантические ряды (включая новообразованные слова): усы (сафам) и сом (сфамнун), перо (ноца) и ястреб (нэц), нить (хут) и пшеница (хита), колесо (офан) и велосипед (офанаим) и т.д.

Подводя итог своим исследованиям, Носоновский пишет: «Исследователи прежних времен рассчитывали свести сложное к простому», но «сложное возникает не из простого, а из другого сложного,…а «попытки свести сложную структуру языка к более простым явлениям наталкиваются на постоянные препятствия».
По его словам, «уже на самом древнем этапе праафразийский язык имел механизмы и средства для абстрагирования и расширения семантики, которые потенциально могли быть актуализированы по мере надобности. Эти лексико-грамматические средства обладают определенной заложенной в них внутренней логикой, и эта логика понятийная, если пользоваться предложенным Л. Выготским противопоставлением «комплексного» и «понятийного» мышления. Другое дело, что логика эта не всегда актуализируется».

Что сказать по этому поводу? Повторю еще раз, что ошибочно говорить о «противопоставлении» комплексного мышления понятийному. Это качественно отличные друг от друга виды мышления. А из этого вытекает и другая ошибка.

Как пишет Носоновский, «исследователи прежних времен рассчитывали свести сложное к простому». У автора этот вывод принимает расширительное толкование, он переносит его и на примеры из квантовой физики и на лингвистику. Но, если автор имеет в виду комплексное мышление, то это неудачный пример.
О какой «простоте» можно говорить, если комплекс весь проникнут «переизбытком, перепроизводством связей».
Вот что писал Выготский о мышлении ребенка на ранних ступенях развития, но это правомерно отнести и к примитивному мышлению, поскольку комплексное мышление одинаково свойственно и ребенку и примитивному человеку:

«Мы знаем, какие неожиданные сближения, часто непонятные для взрослого, какие скачки в мышлении, какие рискованные обобщения, диффузные переходы обнаруживает ребенок, когда он начинает рассуждать или мыслить за пределами своего предметно-наглядного мирка»[4]

Разве это не наглядная иллюстрация к тому фундаментальному выводу Носоновского, что «сложное возникает не из простого, а из другого сложного». И против этого вывода трудно что-либо возразить.

ЛИТЕРАТУРА
1. Носоновский М. «Перечитывая И.М.Дьяконова». Портал «Заметки по еврейской истории», номер 203
2. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении» М.: Педагогика-Пресс, 1994, с.54
3. Иванов Вяч.Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры Т.1 М.: Школа « Языки русской культуры», 1998, с. 390
4. Выготский Психология — М.: Эксмо-Пресс, 2000, с.360