Алексей Цветков. С утра

в ту конкретную пору морозной московской ранью
я сидел в иностранке листая милиндапаньху
с разнобоем в зрачках но как ушлый эразм с пером
я похмельным синдромом в то утро страдал жестоко
а ничто согласитесь вернее святынь востока
не врачует в безденежном сердце этот синдром

лабиринт стеллажей над столами голов негусто
разве девушка в синем упорно грызшая пруста
и неведомый мне одногорбый бокштейн илья
нам космическим зондом была в те дни иностранка
мы там были одетым в броню экипажем танка
бороздящим пейзажи светящегося гнилья

семинар по марксизму в топку похмельным утром
было странно читать о древнем царе многомудром
а ответам архата мешала внимать мигрень
потому что жизнь дребезжала против природы
протоколы рвотные приступы и приводы
регулярный шквал в деканате и прочая хрень

этот блудный подросток скелет из кого я вырос
не по мерке мозги организм в саркофаг на вынос
вдоль буфета надсадно не думая про еду
в санитарной каюте стекала с фаянса хлорка
я смотрел на него невидимо из нью-йорка
и молчал не имея что рассказать ему

аполлон с постсоветской сотни бодрил квадригу
и бокштейн словно сфинкс свои лапы слагал на книгу
а которая с прустом развеивалась в мечтах
с антресолей памяти в выцветшем прошлом веке
вся планета мчалась навстречу библиотеке
на своем броненосце потемкин на трех ментах

и уже никому ничего не сказать отсюда
не к сегодняшней водке их давешняя посуда
под налипшим снегом в черных пластинах лет
даже если полсотни со счетчика щедро скинем
ни во что я теперь не верю ни в девушку в синем
ни в царей ни в махапариниббану нет

 

 

 

 

2 комментария для “Алексей Цветков. С утра

  1. Странно, но стихотворение удивительно жизненно.
    Помню, как в журнальном зале институтской библиотеки мы вели тайный список очередников на «Иностранку» и другие толстые журналы.

  2. Алексей Цветков

    в ту конкретную пору морозной московской ранью
    я сидел в иностранке листая милиндапаньху
    с разнобоем в зрачках но как ушлый эразм с пером
    я похмельным синдромом в то утро страдал жестоко
    а ничто согласитесь вернее святынь востока
    не врачует в безденежном сердце этот синдром

    лабиринт стеллажей над столами голов негусто
    разве девушка в синем упорно грызшая пруста
    и неведомый мне одногорбый бокштейн илья
    нам космическим зондом была в те дни иностранка
    мы там были одетым в броню экипажем танка
    бороздящим пейзажи светящегося гнилья

    семинар по марксизму в топку похмельным утром
    было странно читать о древнем царе многомудром
    а ответам архата мешала внимать мигрень
    потому что жизнь дребезжала против природы
    протоколы рвотные приступы и приводы
    регулярный шквал в деканате и прочая хрень

    этот блудный подросток скелет из кого я вырос
    не по мерке мозги организм в саркофаг на вынос
    вдоль буфета надсадно не думая про еду
    в санитарной каюте стекала с фаянса хлорка
    я смотрел на него невидимо из нью-йорка
    и молчал не имея что рассказать ему

    аполлон с постсоветской сотни бодрил квадригу
    и бокштейн словно сфинкс свои лапы слагал на книгу
    а которая с прустом развеивалась в мечтах
    с антресолей памяти в выцветшем прошлом веке
    вся планета мчалась навстречу библиотеке
    на своем броненосце потемкин на трех ментах

    и уже никому ничего не сказать отсюда
    не к сегодняшней водке их давешняя посуда
    под налипшим снегом в черных пластинах лет
    даже если полсотни со счетчика щедро скинем
    ни во что я теперь не верю ни в девушку в синем
    ни в царей ни в махапариниббану нет

Добавить комментарий