1.
В Армении я не был никогда.
Жил вдалеке, не помышлял о встрече.
Гремучий кипяток армянской речи
Не обжигал отрекшегося рта.
Мой прадед в русском городе осел,
Перебродив, как варево хмельное.
Обкатывался, старился, русел
И понемногу становился мною.
И я по древним звездам не тужу,
Не мучусь о взметнувшемся пространстве,
И девушкам медлительным славянским
В глаза светло-зелёные гляжу…
Но отчего к моим ушам, вискам
Вдруг подступает этот странный ропот
И горных рек дикарские синкопы,
И чабанов просторечивый гам?
И кто мне растолкует, почему
Приросшее к степной земле становье
Мне кажется придуманным присловьем
К селенью ноздреватому тому?..
Но выжженный библейский материк
Овладевает, кличет, плодоносит.
И горсть земли к моим губам подносит
Седая мама – добрая майрик…
2.
Живу как все. Печалюсь и смеюсь.
Вдыхаю травы, уличную копоть.
Но с каждым днём всё более боюсь
Начальное бессмысленно прохлопать:
То главное, невидимое сплошь,
О чём напомнит проблеск или дрожь,
А то и вздрог, единственный, единый,
И голос голубиный и глубинный.
Он тих, но непреложен, как обряд.
Едва шепнёт, взыскующе торжествен,
И руки завороженно творят
Какие-то загадочные жесты:
То, что забыл мой прадед или дед,
Когда своё гнездовье позабросил –
Прорвавшиеся через прорву лет
Движенья обихода и ремёсел…
Какая-то старинная игра,
Какой-то взмах охоты стародавней,
Повадки косаря и гончара,
И бочара, и резчика по камню.
Нет, не распался заповедный круг,
Знать, потому и затопляет вдруг
Какой-то жар, подвздошный и мгновенный,
Глухой мольбы, молитвы сокровенной.
Леонид Григорьян. Колыбель
********
И кто мне растолкует, почему
Приросшее к степной земле становье
Мне кажется придуманным присловьем
К селенью ноздреватому тому?..
Но выжженный библейский материк
Овладевает, кличет, плодоносит.
И горсть земли к моим губам подносит
Седая мама – добрая майрик…
**
Движенья обихода и ремёсел…
Какая-то старинная игра,
Какой-то взмах охоты стародавней,
Повадки косаря и гончара,
И бочара, и резчика по камню.
Нет, не распался заповедный круг,
Знать, потому и затопляет вдруг
Какой-то жар, подвздошный и мгновенный,
Глухой мольбы, молитвы сокровенной.
—————————-
Леонид Григорьян. Из книги судеб.
Коренной ростовчанин, родился 27 декабря 1929 года. Окончил романо-германское отделение филфака РГУ, тридцать пять лет проработал
заведующим курса латинского языка в Ростовском мединституте.
Автор шестнадцати поэтических сборников, переводил армянских и французских поэтов, прозу А. Камю, Г. Шевалье, Ж.-П. Сартра.
…«45»: Поэт Леонид Григорьян скончался 30 августа 2010 года. Похоронен в родном городе – Ростове-на-Дону…
https://45parallel.net/leonid_grigoryan/
Здесь мы сохраняем последовательнось эссе, опубликованных на сайте при жизни поэта, а ниже, после рецензии Татьяны Бек, приводим тексты,
присланные в редакцию-45 уже после кончины поэта, хотя многие из них написаны давным-давно.
Юнна Мориц, дружеская переписка с которой продолжалась долгие годы, как-то посвятила поэту стихотворение –
**
В Ростове, где юмор так свеж и румян,
Живёт трубадур Леонид Григорьян.
Он утром студентам читает латынь –
Язык медицины и римских твердынь,
Поэмы, комедии, драмы, стихов,
А также схоластики древних веков.
Потом он съедает в буфете обед –
Салат из капусты и пару котлет,
И кофе с цикорием пьёт не спеша,
Прокуренной грудью со свистом дыша, –
Как будто свисток проглотил латинист,
Чтоб юных студенток смешил этот свист!
А что он за птица? Лоснится на нём
Пиджак из раскопок Троянских времён, –
Наверное, Шлиман поймал на крючок
В пучине столетий такой пиджачок.
А что там на разные свищет лады
В груди дымовой, наподобье трубы?
А каждая птица там свищет своё,
На струнах бренчит, серенады поёт,
И в шляпе крылатой, в крылатом плаще,
В крылатом снегу и в крылатом дожде,
В крылатой ночи на крылатом ветру,
В крылатых дворах на крылатом свету –
В крылатом пятне под крылатым окном, –
Крылатые сны разгоняя крылом,
Клянётся – душою на синих крылах! –
В крылатой любви на крылатых словах.
***
Вот что написал в своё время о Григорьяне автор известного «Провинциздата» (исходное название романа – «У нас в Подонске»)
филолог Олег Лукьянченко:
«…А в нагрудном кармане изданный в Париже и переплетённый в Ростове томик с «Доктором Живаго», тайно ощупываемый в
предвкушении куда более радостного праздника, ждущего впереди… Самиздатовские, забугорные Мандельштам и Ходасевич, Солженицын и
Набоков, раритеты серебряного века – через вторые и третьи руки попадали к нам из неиссякаемого источника по имени Леонид Григорьян, и его заочное влияние, излучение культурной ауры действовало неизмеримо мощнее, чем стандартные безжизненные прописи филфаковских преподавателей».
Леонид Григорьян. Колыбель
В Армении я не был никогда.
Жил вдалеке, не помышлял о встрече.
Гремучий кипяток армянской речи
Не обжигал отрекшегося рта…