Дмитрий Быков. СИМОНОВ И ЕГО «С ТОБОЙ И БЕЗ ТЕБЯ»

Главные женщины

Константину Симонову везло на вдов — может быть, это был его сознательный выбор: в 1939 году он влюбился в Валентину Серову, муж которой, «сталинский сокол» с опытом войны в Испании, погиб во время испытаний нового истребителя. В начале сорок первого Серова репетировала главную роль во второй пьесе Симонова — «Парень из нашего города» — в ТРАМе, будущем Ленкоме. Ухаживания Симонова она принимала равнодушно, но к началу войны он добился если не взаимности, то хоть интереса: об этом — одно из лучших его стихотворений сорок первого года: «Ты говорила мне «люблю», но это по ночам, сквозь зубы. А утром горькое «терплю» едва удерживали губы… И вдруг война, отъезд, перрон, где и обняться-то нет места, и дачный клязьминский вагон, в котором ехать мне до Бреста… Чтоб с теми, в темноте, в хмелю, не спутал с прежними словами, ты вдруг сказала мне «люблю» почти спокойными губами».

В 1943 году они поженились, в 1957-м расстались, и Симонов ушел к вдове Семена Гудзенко Ларисе Жадовой, с которой и прожил до смерти в 1979 году. Да и сама муза его, муза русской военной лирики, словно досталась ему от Гумилева, прямым наследником которого Симонов был с самого начала своей бурной поэтической карьеры, хотя, быть может, и не сознавал этого. Лирическая тема Симонова была именно гумилевской: солдат, не знающий страха и сомнения на войне, робеет и отступает перед хрупкой и бледной женщиной, с которой он, при всем своем геройстве, не может сладить. В разработке этой темы он, пожалуй, с ним сравнялся. Больше того: несмотря на всеторжествующее советское ханжество, любовная лирика Симонова горячей и бесстыдней стихов Гумилева, и это не помешало книге «С тобой и без тебя» печататься и перепечатываться. На войне и в любви, говорит французская пословица, все средства хороши; стихи Симонова вносили значительно больший вклад в Победу, чем километры патриотической лирики с ее жестяным громыханием.

Сестра моя смерть

В русской лирике есть два уникальных случая, когда книга стихов становилась куда лучшей летописью бурной эпохи, нежели проза, драматургия и даже публицистика. Самое полное представление о революции 1917 года, о предшествовавшем ей вдохновении и почти немедленном разочаровании дает книга любовной лирики Бориса Пастернака «Сестра моя жизнь». Самое точное представление о войне можно получить из лирической книжки «С тобой и без тебя», впервые вышедшей в 1942 году. Лирический сюжет этой книги помимо авторской воли проецировался на отношения поэта с Родиной. А сам этот сюжет — открытый и разработанный именно Симоновым — таков: сперва мальчик влюбляется в девочку, «злую, ветреную, колючую, хоть ненадолго, да мою, ту, что нас на земле помучила и не даст нам скучать в раю». Она принимает его ухаживания и признания, но настоящей любви не чувствует — слишком он молод, ей больше нравятся герои более брутальные. И в 1943 году Серова в самом деле давала Симонову серьезные поводы для ревности: ее роман с маршалом Рокоссовским, чьи жена и дочь пропали без вести, протекал у всех на глазах. Но потом война делает мальчика мужчиной, героем, любимцем власти, — и тогда девочка готова принять его любовь и дачу в придачу; Симонов, лауреат семи (!!!) Сталинских премий, обласкан властью и сделан главным символом советской литературы. Да вот мальчику-то она уже не нужна: он понимает, что он теперь главный. А самое важное, что после войны он начинает ценить совсем другие добродетели. Например, надежность. Например, совестливость. И женщины ему нравятся другие — не роскошные красавицы, а соавторы и товарищи, помощницы и единомышленницы, способные в случае чего пристыдить, если тщеславие заведет его не туда. И потому роман Симонова и Серовой, начавшийся так бурно, после 1947 года выдыхается; а стихи Симонова в период между 1947-м и 1955-м, когда он надолго — почти до самой смерти — расстался с лирикой, читать неловко. Там то самое жестяное громыхание, от которого он столь выгодно отличался в годы войны.

Жди меня

Книга «С тобой и без тебя» полна шедевров. Чудо преображения Симонова из советского стихотворца в большого поэта совершилось у всех на глазах: только что он писал квазикиплинговские, натужные баллады вроде «Сына артиллериста» — а вот появляются «Над черным носом нашей субмарины», «Хозяйка дома», «Открытое письмо женщине из г. Вичуга», «Если бог нас своим могуществом», «В домотканом деревянном городке», «Тринадцать лет. Кино в Рязани», «Я пил за тебя под Одессой в землянке»… И неважно, что в стихах этих были и гусарство, и дурной временами вкус — на войне не до вкуса: «Жди меня» — стихотворение страшно простое, без изысков, такое же заклинание, как почти бессмысленные заговоры в раннем «Тёркине». Ведь под бомбежкой бормочешь именно заговор, древнейшую и простейшую форму поэзии, и симоновское «Жди меня» с его завораживающими повторами — по жанру то же самое, что и тёркинский монолог про холодную воду или малый сабантуй. Тут уж не до мыслей — тут заклинаешь судьбу. И нет человека, который мог бы эти его стихи читать равнодушно. А тогда эти стихи были паролем и отзывом, всеобщим признанием в любви и даже всеобщей молитвой. Мучительная любовь сделала из него на четыре года настоящего поэта, и только в этом качестве он был востребован государством; прочие авторы не имели и половины того успеха, исключением был Твардовский. Но Твардовский и его аудитория были старше, для них любовь такой роли не играла.

Симонов, конечно, писал эти стихи, адресуясь — думаю, сознательно — и к женщине, и к Родине: так всегда бывает во время великих переломов, и Родина, прямо скажем, далеко не так верна своим солдатам, как они ей. Измену Родины Симонов переживал многократно — и тогда, когда она его потравливала за повесть «Дым отечества», и тогда, когда во времена разоблачения культа личности его задвинули на журналистскую должность в Ташкент (формально он сделал это по собственной инициативе, ибо в новые времена никак не вписывался и от Сталина отрекаться не желал). Да и во время войны никто из военных корреспондентов ни секунды не чувствовал себя в безопасности: страшно было на фронте, но едва ли не страшней во время вызовов в Москву. Однако только во время войны появляется у русского поэта шанс остаться наедине с Родиной, без посредничества власти, — и об этом трагическом романе написал Симонов свою книгу. Бессмертную книгу, надо сказать. Только она и осталась — вместе с несколькими небольшими рассказами и военными дневниками — от огромного массива его стихов, прозы, драматургии: все это бывало и качественно, и даже смело, — а великой осталась тоненькая книжка сорок второго года. Та самая, про которую Сталин сказал: «Сколько экземпляров? Три тысячи? А надо бы два: ему и ей».

Как ни странно, только то, что нужно «ему и ей», заучивается на память миллионами.