Блог Виктора (Бруклайн)

СОВЕТСКИЕ ВЕЩИ: ДРУЗЬЯ, ВРАГИ, ПРЕДАТЕЛИ

Виктор (Бруклайн)Автор: Виктор (Бруклайн) 2 164 total views. 2

Александра Архипова  Елена Михайлик

Опасные знаки и советские вещи

Статья пытается реконструировать процесс гиперсемиотизации, в 1930-е годы превративший предметы советской повседневности в актуальных или потенциальных носителей вредоносных вражеских знаков. Охота за вымышленным сообществом массового троцкистко-бухаринского подполья, попытки блокировать коммуникацию со стороны этого подполья, стремление исключить саму возможность двусмысленного прочтения любых советских текстов и изображений породили ситуацию, когда объектом символической антисоветской порчи мог оказаться любой предмет и советский мир превратился в текст, пораженный вражеским вирусом.

http://magazines.russ.ru/nlo/2017/1/opasnye-znaki-i-sovetskie-veshi.html

 

Александра Архипова  Анна Кирзюк  Алексей Титков

Чужие отравленные вещи

Статья посвящена позднесоветским городским легендам об опасности чужих вещей. Такие нарративы формировались в трех дискурсах (идеологическом, квазимедицинском и фольклорном) и отражали сложный комплекс значений, связанных в советской культуре с западной, публичной и «властной» вещью (недоступность, запретность, престиж, страх).

http://magazines.russ.ru/nlo/2017/1/chuzhie-otravlennye-veshi.html

Анна Кирзюк

Три черных «Волги»

Молчание и страх в советских городских легендах

Статья посвящена городским легендам об опасной черной «Волге», которые циркулировали в 1950–1980-е годы в СССР и странах соцлагеря. В статье выделяются три типа сюжетов, анализируется исторический контекст их возникновения, сравниваются их семантика и прагматика. Предлагается гипотеза, согласно которой два специфически советских сюжета были связаны с опытом сталинских репрессий.

http://magazines.russ.ru/nlo/2017/1/tri-chernyh-volgi.html

Галина Юзефович

«Стыдливый консюмеризм» 

Потребительский невроз в «потребительском раю» советской Прибалтики

Многие вещи, недоступные на территории остального Союза, в Прибалтике 1960–1980-х годов были легальны и распространены. Это касалось разных сфер потребления – начиная с информации и заканчивая так называемыми «промтоварами». Однако в силу ограниченности прибалтийских благ отношение к ним со стороны приезжих потребителей – по большей части представителей разных типов советской интеллигенции – на протяжении всей советской эпохи оставалось амбивалентным и сложным.

http://magazines.russ.ru/nlo/2017/1/stydlivyj-konsyumerizm.html

Мария Волкова

За гранью стакана 

Идеальные вещи в постсоветской «советской утопии»

В 1980–2000-е годы появляются нарративы о хороших советских вещах, репрезентирующие правильную советскую систему потребления. Наибольшее их количество посвящено граненому стакану, представления о котором изоморфны утопическим представлениям 1920-х годов о «правильных вещах»: они приписывают стакану функциональность, делающую его общественно полезным.

http://magazines.russ.ru/nlo/2017/1/za-granyu-stakana.html

2 комментария для “СОВЕТСКИЕ ВЕЩИ: ДРУЗЬЯ, ВРАГИ, ПРЕДАТЕЛИ”

    1. Вещи имеют так много в себе
      частей, вот — две-из-них
      :: ::
      file:///tmp/gandelsman.htm
      Владимир ГАНДЕЛЬСМАН
      Стихи
      * * * * *
      Знаешь ли, откуда это синее,
      синевеющее и растертое
      подмастерьями фламандцев в будущем,
      кобальтовое, сиреневое?
      Знаешь ли, откуда небо вынуто,
      почему ни в чем не виновато?
      Из одной, потом другой души оно
      состоит, а та, вдвойне лазурная,
      тишина —
      там Лазарь умер дважды.
      * * * * * *
      ВЕЩЬ В ДВУХ ЧАСТЯХ
      1.
      Обступим вещь как инобытиё.
      Кто ты, недышащая?
      Твое темьё,
      твое темьё, меня колышущее.

      Шумел-камышащее. Я не пил.
      Все истинное — незаконно.
      А ты, мой падающий, где ты был,
      снижающийся заоконно?

      Где? В Падуе? В Капелле дель
      Арена?
      Во сне Иоакима синеве ль
      ты шел смиренно?

      Себя не знает вещь сама
      и ждет, когда я
      бы выскочил весь из ума,
      бы выскочил, в себе светая
      быстрее, чем темнеет тьма.
      2.
      Шарфа примененье нежное
      озаряет мне мозги.
      Город мой, зима кромешная,
      не видать в окне ни зги.

      Выйдем, шарф, укутай горло и
      рот мой дышащий прикрой. —
      Пламя воздуха прогорклое
      с обмороженной корой

      станет синевой надречною,
      дальним отблеском строки,
      в город высвободив встречную
      смелость шарфа и руки.
      Январь 2000
      * * * * *
      Я вотру декабрьский воздух в кожу,
      приучая зрение к сараю,
      и с подбоем розовым калошу
      в мраморном сугробе потеряю.

      Всё короче дни, всё ночи дольше,
      неба край над фабрикой неровный,
      хочешь, я сейчас взволнуюсь больше,
      чем всегда, осознанней, верховней?

      Заслезит глаза груженый светом
      бокс больничный и в мозгу застрянет,
      мамочкину шляпку сдует ветром,
      и она летящей шляпкой станет,

      выйду к леденеющему скату
      и в ночи увижу дальнозоркой:
      медсестра пюре несет в палату
      и треску с поджаристою коркой,

      сладковато-бледный вкус компота
      с грушей, виноградом, черносливом,
      если хочешь, — слабость, бисер пота
      полднем неопрятным и сонливым,

      голубиный гул, вороний окрик,
      глухо за окном идет газета,
      если хочешь, спи, смотри на коврик
      с городом, где кончится все это.
      Декабрь 1999

Добавить комментарий