О реальных потерях во время отечественной войны с фашистами.

Я живу в ожидании краха,
Унижений и новых утрат.
Я, рождённый в империи страха,
Даже празднествам светлым не рад.

Всё кончается на полуслове
Раз, наверное, сорок на дню…
Я, рождённый в империи крови,
И своей-то уже не ценю.
Окуджава.

«Общая убыль населения СССР 1941-45 гг. — более 52 миллионов 812 тысяч человек. Из них безвозвратные потери в результате действия факторов войны — более 19 миллионов военнослужащих и около 23 миллионов гражданского населения. Общая естественная смертность военнослужащих и гражданского населения за этот период могла составить более 10 миллионов 833 тысяч человек (в т.ч. 5 миллионов 760 тысяч — умерших детей в возрасте до четырёх лет). Безвозвратные потери населения СССР в результате действия факторов войны составили почти 42 миллиона человек,- говорится в докладе-презентации».
Такой доклад сделал генерал армии Михаил Алексеевич Моисеев: Председатель Комитета организации ветеранов войны. Принято считать, что во время войны с фашистами погибло 26, 6 миллиона человек, но в это число не вошло огромное число раненых, которые погибли вскоре уже после войны. Значительная часть угненной в Германию молодежи осталось на Западе, боясь преследований на Родине. Рождаемость в годы войны была незначительной, а смертность гражданского населения от голода, холода, непосильного труда, разного рода заболеваний, обусловленных отсутствием лекарств, мобилизации врачебного персонала на фронты была высокой. Эти цифры доклада не учитывают то, что в стране был голод в Поволжье, голодомор на Украине, с января 1935 года по июль 1941 год было расстреляно около 7 миллионов человек.Нет статистики о гибели женщин в результате запрещения абортов.
Моя память сохранила случаи гибели солдат неучтенных статистикой жертв войны.
Я со своей матерью жили во время войны в городе Фрунзе, Киргизия. Она преподавала русский язык киргизским детям. Вдруг пришло распоряжение в ГОРОНО отправить в Подмосковье учителя для работы в детском доме, где собрали детей из блокадного Ленинграда. Мы отправились в дальный путь.   
Было это путешествие в конце войны около Сталинграда, где мы сели на пароход до Горького. 
Пароход “ Александр Пушкин” был еще дореволюционной постройки. Он медленно шлёпал по воде плицами двух огромных колёс, расположеных по его бокам. Пароход шел против течения реки и натруженно стонал: бороться с Волжским течением на старости лет было нелегко. Запах машинного масла, смешанный с паром, неприятно щекотал нос, мерный стук паровой машины сотрясал палубу. Я облазил все закоулки парохода и решил, что самое интересное место это корма, где виден длиный шлейф расходящейся от парохода волны. Инвалиды войны, ехавшие этим рейсом домой из госпиталей, грелись здесь в лучах летнего солнца. 
-Сынок, всунь мне вилку,- услышал я чью-то просьбу. Молодой безусый паренёк протягивал мне розоватую культю. Он смущенно, просяще смотрел на малыша. Вилка и банка с тушенкой лежали на салфетке около него, но взять вилку инвалид не смог. Я вздрогнул от неожиданости, но чувство жалости к несчастному помогло мне преодолить брезгливость, и я вставил вилку в разрез культи. Инвалид подцепил кусок свиной тушенки из открытой банки, но до рта не донёс: вилка с куском мяса со звоном вылетела из культи. Инвалид беспомощно посмотрел на окружающих. 
-Давай покормлю,- предложил одноногий пожилой инвалид. 
-Эх-ма! Вожди нас в бой ведут, а расплачиваемся мы, молодые, — грустно заметил инвалид с культёй. 
— Да, заваривает кашу Хозяева, а хлебать её приходится народу. 
-На войне была нам воля, и хоть несладка окопная доля, да дело было, нужны мы были, нас кормили, одевали. А дома кому нужен такой получеловек? Милостыню просить под забором? — ответил инвалид с культёй. 
-Не хнычь! Спор у нас вышел с немцем по земельному вопросу: немец хотел нас в землю вогнать, а хвать сам навозом стал. И тот, кто ставил на орла со свастикой в когтях, безбожно проиграл. Теперь наши муки ему тысячи лет помнить будем! 
— Успокоил, объяснил! Лучше бы бутылочку водки где-нибудь добыл. Боюсь я, понимаешь, боюсь домой ехать. Чучело я теперь огородное! 
— Посмотри на моряка, что на стуле сидит. Его похуже тебя отделали, а он нюни не распускает. 
Около поручней кормовой части палубы, куда указывал одноногий инвалид, я увидел сидящего на стуле матроса атлетического сложения. Моряк вдруг странно наклонился и упал со стула на палубу. Он сразу же сделался беспомощным маленьким. “ У него нет ног”, — понял я. 
Неуклюже отталкиваясь обруками рук, моряк пытался подползти к борту судна, но это у него не получалось. 
— Эй! Возьми мою шинель и постели её около меня, — крикнул он мне. Я выполнил его просьбу и расстелил шинель. Человек, как кукла-неваляшка, раскачиваясь, упал на шинель и вцепился зубами в пуговицу хлястика.  
— Подтащи меня за шинель к борту парохода, — приказал он мне. Я попытался тащить шинель, но это мне было не под силу. 
— Дядя, дядя, помогите! — попросил я одноногого инвалида. Инвалид внимательно посмотрел на матроса, уловил его решительный взгляд и, смутившись, ответил отказом:-“Нет, не возьму греха на душу”, — и быстро, не оборачиваясь, ушел. Я всё-таки подтянул шинель, на которой лежал матрос к борту судна. 
— Ну, малыш, беги к маме! Чтобы я тебя здесь больше не видел! Живо! 
Я обиделся на чёрную неблагодарность и со слезами убежал. 
— Человек за бортом! Человек за бортом! Стоп! Задний ход! Спустить шлюпку!- кричал кто-то с капитанского мостика. Услыхав команды, я вернулся на корму. Шинель, на которой только что лежал моряк, была пуста. Сюда же пришел теперь инвалид, который отказался помочь мне тянуть шинель. Он подошел к борту парохода, медленно снял пилотку с головы и сказал: 
— Капитан, едем дальше, его не спасёшь, да и спасать, наверное, не надо. Это тонет “самоварчик” — инвалид без рук и ног. Зачем жить обузой?  
По мутной волжской воде медленно плыла, удаляясь от парохода, безкозырка.
Пароход “Александр Пушкин” довез нас до города Горький. Там мы пересели на поезд, который непеша доставил нас в пункт назначения мамы на работу. Городок был небольшим и основной его примечательностьб был рынок. На рынке торговали деревенские бабы молком в огромных бутылях и инвалиды семечками. Инвалиды обычно ругались меж собой в конкурентной борьбе за покупателя и напивались после дня проведенного на этом рынке. Война кончилась. Неожиданно все инвалиды, которые передвигались на досточках с колесиками, т. е. безногие исчезли. Люди поясняли друг другу, что этих бедняг увезли в санаторий на Север. Там им обеспечат достойное их подвигу существование. Только много лет спустя мы поняли, что тогда случилось. Родина от них отказалась. Их упреки властям привели к тому, что поспешили от них избавиться. Не было предела подлости у сталинского режима. Вряд ли они попали в статистку жертв войны. Ведь они погибли уже после войны! Их гибель оставила незаживающую рану в сознании им близких людей.
По прибытию в пункт назначения моей матери выделили комнатку в общей коммунальной квартире. Один туалет на пятнадцать человек, общий коридор, заставленный сундуками запасенной на зиму картошкой.
Уже через несколько лет после войны к соседке вернулся муж: молодой парень лет двадцати пяти. Оказалось то, что он добровольцем пошел на войну и попал немцам в плен. Как то сумел бежать из плена и явился в СМЕРШ. В СМЕРШе не поверили его рассказу и отправили в ГУЛАГ. Выйдя из заключения и вернувшись домой, он стал озлобленным человеком, который беспробудно пил и избивал жену и дочку. Жена и дочь были рады тому, что он зимой замерз под забором.
Однажды ребята нашего двора решили поиграть в прятки. Они побежали прятаться, а мне пришлось их искать. Я подсмотрел, что они решили спрятаться в подвале нашего дома. Я спустился по подвальной лестнице вниз и подвальная сырость защекотала мне ноздри. Вдруг из подвальной темноты испуганно выскочили все мои друзья и дружно бросились к подвальной лестнице. Через пару секунд я понял причину бегства моих товарищей по игре в прятки. Передо мной стоял высокий старик в рванной шинели и заросший седой бородой.
— Не бойся меня мальчик. Мне бы хлебушка!
— Дедушка, я принесу хлебушка.
— Хорошо бы чайку или хоть кипяточку.
Я побежал домой и вернулся с горбушкой хлеба и алюминиевой кружкой уже остывшей воды. У старика оживились глаза. Он глотнул воды и поблагодарил меня.
— Дедушка, как ты живешь в этом холодном и темном подвале? Где твой дом?
— Нет у меня теперь дома.Я поработал бухгалтером в колхозе, потом меня призвали в армию. Там я работал при штабе по хозяйственной части . Комиссовали по возрасту и я вернулся в свою деревню на старую работу. Зажился я на этом свете и уже не могу свой огород обрабатывать,дом поправить.Как наклонюсь, так голова кружится, разогнуться не могу: спина жутко болит. Я оформил себе пенсию. Да она для колхозника очень мала: всего двадцать пять рублей. Вот я и решил податься в город: в дом для престарелых. Да не взяли: мест нет. Куда податься и не знаю!
Я пару дней таскал своему знакомому куски хлеба, но однажды я увидел то, что у входа в подвал остановился грузовик. Из его кузова выпрыгнули два молодых милиционера и скрылись в подвале. Они были в подвале недолго. Они тащили под руки моего знакомого старика. Подведя его к кузову грузовика, они положили его на землю. Один взял его за ноги, другой за руки, раскачали и бросили в кузов грузовика. Я услышал гулкий удар головы о дно кузова. Оба милиционера теперь сели в кабину автомашины и уехали. Не знаю, как милиция узнала о жильце подвала, был ли еще жив старик когда его тащили к автомашине? Он безропотно перенес все выпавшие на его долю горести. Тогда я не смог оценить всю глубину трагедии, которую переживал народ страны во времена моего детства.