Автор: Б. Чичибабину
И, ваших лиц читая письмена,
я усомнюсь, что опустошена
хмельная чаша зависти и злобы.
Еще не прибран траурный чертог,
а всяк стремится сделать свой глоток
и за другим приглядывает в оба.
Поэт всегда мешает дураку
тем, что судьбою платит за строку
и не греха страшится, но огреха.
Он смотрит в мир наивно, как дитя,
и даровая тайна бытия
ему горчит, как ядрышко ореха.
В поэте дух бесстрашнее ума.
И все, что вы сгребали задарма,
не соблюдая очередь и меру,
он так сумел оплакать и воспеть,
что и его взаправдашнюю смерть
вы до конца не приняли на веру.
Впервые в жизни он молчит всерьез.
И бутафорский глянец ваших слез
его души отпрянувшей не купит.
Он там теперь, где листья и трава,
и вечной книги вещая глава
ему открыта, как небесный купол.
И, может быть он видит, как ты бел,
осиротевший в зиму Коктебель,
где спят в снегу полынь и подорожник.
И целый день блаженный и блажной
стучит по крыше дождик обложной,
невыносимый, поминальный дождик.
Ирина Евса
Б. Чичибабину
И, ваших лиц читая письмена,
я усомнюсь, что опустошена
хмельная чаша зависти и злобы.
Еще не прибран траурный чертог,
а всяк стремится сделать свой глоток
и за другим приглядывает в оба.
Поэт всегда мешает дураку
тем, что судьбою платит за строку
и не греха страшится, но огреха.
Он смотрит в мир наивно, как дитя,
и даровая тайна бытия
ему горчит, как ядрышко ореха.
В поэте дух бесстрашнее ума.
И все, что вы сгребали задарма,
не соблюдая очередь и меру,
он так сумел оплакать и воспеть,
что и его взаправдашнюю смерть
вы до конца не приняли на веру.
Впервые в жизни он молчит всерьез.
И бутафорский глянец ваших слез
его души отпрянувшей не купит.
Он там теперь, где листья и трава,
и вечной книги вещая глава
ему открыта, как небесный купол.
И, может быть он видит, как ты бел,
осиротевший в зиму Коктебель,
где спят в снегу полынь и подорожник.
И целый день блаженный и блажной
стучит по крыше дождик обложной,
невыносимый, поминальный дождик.
И.Е.
«И, может быть он видит, как ты бел,
осиротевший в зиму Коктебель,
где спят в снегу полынь и подорожник.
И целый день блаженный и блажной
стучит по крыше дождик обложной,
невыносимый, поминальный дождик…»
:: ::
Уважаемый Виктор,
Едва закончилась, к финалу Пейсаха, дискуссия в Мастерской на тему «смерть поэта», а Вы — про похороны… Понимаю — Коктебель, поэты, прогулки по набережным, по валунам и проч.
Воспользовавшись темой, подвешу у Вас ещё несколько строф удивительной поэтессы Ирины Е.
:::::
Евса Ирина Александровна (род. 1956, г. Харьков), участник проекта НАШКРЫМПОЭТ
Член Всемирного ПЕН-клуба… Перевела для издательства «Эксмо» стихи Сафо, гимны Орфея, «Золотые стихи» Пифагора, свод рубаи Омара Хайяма, гаты Заратустры, «Песнь Песней», псалмы Давида… лауреат конкурса «Литературный герой», лауреат премии журнала «Звезда». За книгу стихотворений «Трофейный пейзаж» награждена Международной литературной премией имени
Великого князя Юрия Долгорукого. Живет в Харькове.»
https://nkpoetry.com/2014/09/22/irina-evsa/
http://gostinaya.net/?p=10558
http://magazines.russ.ru/authors/e/evsa/
* * *
Mope – в зыби. Небо – в сини. В растревоженной осоке
изумрудные вкрапленья лягушачьего семейства.
И на всё про всё с тобою нам даны такие сроки,
что бессмысленны попрёки, а надежда неуместна.
Мы немотствуем, взирая на ландшафт. Гора в разломе
чуть потрескивает щебнем, чуть посверкивает кварцем.
В этой местности опасно дрейфовать в полдневной дрёме:
ты заснёшь юнцом цветущим, а проснуться можешь – старцем…
* * *
Напиши мне письмо и лучшую строчку вырежь.
Ты вкушаешь лангустов, дуешь коньяк, слоня-
¬ешься в шляпе по Квинсу или по Гринвич-Виллидж.
Но какое мне дело, ежели нет меня…
Хорошо, что ты – там, задира, кустарь-филолог,
несгибаемый логос, вечное два в уме,
сквозь чужие таможни длинную цепь уловок
неизменно влекущий… Помнишь, как на холме
мы сидели – спина к спине, – озирая мутный
тёмно-серый залив с корягами на плаву.
На покатые сопки сыпал с небес кунжутный
мелкий сетчатый дождик – и выпрямлял траву…
* * *
В непросохших предместьях побагровели склоны.
Эшелоны, колонны. Смутные времена.
Как десантники, вдоль дорог затаились клены,
маскируясь под осень,— это ее война…
И хотя небеса уже не палят из пушки,
не плюются шрапнелью и не рычат «виват!», –
городских тополей обглоданные макушки
говорят нам о том, что произошел захват.
Оголив провода, пернатые дали дёру.
А на площади, выполняя чужой заказ,
в желтых бронежилетах мрачные мародеры
выметают, сгребают, жгут золотой запас.
Ты представить не можешь, сколько уже народу
безтаможенно и безвизово утекло
в тот спасительный край, где зим не бывало сроду,
где не платят властям за воду и за тепло.
Там на правом холме поют, а молчат – на левом.
Но и те, и другие в курсе, что всяк любим.
Там ягненок и лев под вечнозеленым древом
спят в обнимку, а после – дружно жуют люпин.
И, когда я рвану туда, побросав манатки, –
перекатная голь в облезлом товарняке, –
сдаст меня пограничник в плохонькой плащ-палатке
небожителю с полосатым жезлом в руке.
Я, наверно, примкну к молчальникам, ибо в школе
к хору близко не подпускали меня… А ты
не кури натощак, не пей в одиночку, что ли.
И, пожалуйста, раз в три дня поливай цветы…
::::::::::::::::
(знаете, о ком это? — таг-да-мерси-за 🙂 )