Автор: Не грусти, моя радость, пусть крутит свою шарманку
этот невнятный март, дурача детей и крыс.
Я появлюсь, если землю вывернуть наизнанку –
скромен, как ландыш, самовлюблен, как нарцисс.
Отрывай от меня лепестки: любит – не любит,
хотя лепестков так мало – чего гадать?
Твой оборванец, твой франкентальский люмпен,
в сердце лелеет киевскую благодать
белым ломтиком сала на черном хлебе –
Боже, о чем еще может мечтать еврей?
Жизнь, говоришь, нелепа? Но я нелепей.
Время на выдумки щедро? Но я щедрей.
Вот тебе утро, вот тебе свет вечерний,
вот нагота полей, тишина аллей.
Мир, говоришь, кошерен? Но я кошерней.
Миф первозданно светел? Но я светлей.
Да, моя радость, я буду твоею песней,
пьяной, веселой мартовскою гульбой.
Боль, говоришь, небесна? Но я небесней.
Быль, говоришь, мгновенна? Но я с тобой.
Михаил Юдовский
Не грусти, моя радость, пусть крутит свою шарманку
этот невнятный март, дурача детей и крыс.
Я появлюсь, если землю вывернуть наизнанку –
скромен, как ландыш, самовлюблен, как нарцисс.
Отрывай от меня лепестки: любит – не любит,
хотя лепестков так мало – чего гадать?
Твой оборванец, твой франкентальский люмпен,
в сердце лелеет киевскую благодать
белым ломтиком сала на черном хлебе –
Боже, о чем еще может мечтать еврей?
Жизнь, говоришь, нелепа? Но я нелепей.
Время на выдумки щедро? Но я щедрей.
Вот тебе утро, вот тебе свет вечерний,
вот нагота полей, тишина аллей.
Мир, говоришь, кошерен? Но я кошерней.
Миф первозданно светел? Но я светлей.
Да, моя радость, я буду твоею песней,
пьяной, веселой мартовскою гульбой.
Боль, говоришь, небесна? Но я небесней.
Быль, говоришь, мгновенна? Но я с тобой.