«Соха и Пятикнижие» Александра Львова — отнюдь не только о малозаметной группе русских сектантов

Еще одна тема, о которой я давно хотел написать в блоге на сайте по еврейской истории и культуре — книга моего давнего знакомого Александра Львова про русских иудействующих/субботников, «Соха и Пятикнижие» (СПб Европ Ун-т, 2011). Как видно, книга вышла давно, но ко мне она попала лишь летом 2016, когда Саша мне ее подарил.

Следует сказать, что Львов стал, по-видимому, главным в мире специалистом по такой интересной еврейской этно-конфессиональной группе, как русские субботники. Однако в этой работе (основанной на диссертации Львова) он пишет не столько об истории или этнографии этой небольшой и не слишком заметной группы, а делает на примере субботников множество концептуальных обобщений философского и антропологического характера.

Субботники, по мнению Львова, это «текстуальное сообщество». Но что такое текстуальное сообщество? Сообщество, в котором текст бытует в устной форме. Например, студенты, пересказывающие перед экзаменом содержание учебника, это тоже текстуальное сообщество. Подобным же образом существовали сообщества средневековых еретиков и некоторых дрyгих сектантов. Во взаимодействии текста и жизни у субботников удивительным образом отсутствует важный центральный элемент — [школьная] грамотность. Этим текстуальное сообщество отличается от идеологического сообщества, где есть грамотная элита, «владеющая смыслом» текста. В текстуальном сообществе смысл образуется спонтанно из взаимодействия текста и практики.

Субботники сами затрудняются сказать, кто они: геры, молокане, караимы, субботники, евреи, русские? И что это — религия, национальность, что-то другое? Идентичность субботников скорее связана с повседневными практиками (соблюдением субботы, диетарными предписаниями),» а не с каким-либо этнонимoм или конфессионимом». Это позволяет Львову противопоставить «текстуальное сообщество» традиционному для социологии и этнологии понятию «идентичности».

Текстуальное сообщество не имеет четкой идентичности, и вообще категориальный подход ему чужд. Подобное сообщество не имеет конфессиональной иерархии, у которой сосредоточена религиозная власть. Это отчасти относится и к традиционному еврейству тоже — ведь у евреев средних веков и раннего нового времени не было иерархии, подобной церкви, а царила определенная анархия.

Как текст соотносится с практиками в таком сообществе? Практики не описаны в тексте, а «написаны» в нем. Ясно, что это наблюдение, имеющее весьма широкое значение. Например, когда говорят, «в Коране написано, что …» [не важно что именно, например, что мусульмане должны объявить джихад неверным], то это похожая ситуация: речь не о тексте, а об устном консенсусе о том, что в тексте прописано.

В результате возникает понятие «текстуального опыта», то есть отождествления текста с реальностью. Механизм, по которому, например, субботников отождествляют с «новгородской ересью жидовствующих». B более широком смысле это механизм, при помощи которого создается историческая мифология.

Ясно, что это универсальные механизмы, действие которых отнюдь не ограниченио экзотической группой русских субботников. Применительно к иудаизму это касается, без сомнения, таких общин как фалаша или Бней-Менаше, абуюбая и прочих групп, которые мы обычно считаем герами, то есть прозелитами. Насколько все эти механизмы касаются возникновения более мейнстримных общин — очень любопытный вопрос. Думаю, что если говорить не о возникновении, а о бытовании, то мейнстримное еврейство ХIХ века — это сообщество, власть в котором принадлежит грамотным людям и определяется ученостью; в котором, более того, существует союз денег и учености (богатей стремится выдать дочку за ешивебохера и т.п.). То есть сообщество, скрепленное, конечно, не устной культурой, а богатой письменной традицией. Но в то же время, наверно, не случайно талмуд называют «Устная Торой», и представление об Устной традиции играет в иудаизме огромную роль.

Добавить комментарий