К слову, о словообразовании…

Кто в Израиле не знает сеть продуктовых магазинов «Мааданей Росман», что в переводе на русский язык означает «Деликатесы Росмана»? Когда приходится там бывать, то надо признаться, невозможно не соблазниться вкусными вещами, которые там продаются.
Но вместе с гастрономическими интересами возникает интерес к самому слову мааданей (деликатесы), которого, естественно, не найти в словаре библейского иврита.
Как оно произошло? Откуда берет свои корни?
Если обратиться к иврит-русскому корневому словарю, то мы увидим, что оно образовано от общего корня с библейским словом עדן эдэн (нега, услада, довольство). Отсюда עדן גן ган эдэн- райский сад, рай, жилище первых людей. От одноименного с ним корня и «маадания» (гастроном).

Можно упрекнуть авторов, которые соединяют слова «деликатесы» и «гастроном» в одно корневое гнездо со словами ган эдэн «райский сад», в некоторой утилитарности, но и отдать им должное, поскольку при образовании этих слов они на самом деле следовали основным закономерностям древнего словотворчества. Древняя языковая мысль обобщала разнородные предметы на основании их сходства по какому-либо признаку или ассоциации.

Обобщения, создаваемые с помощью такого способа мышления, представляли по своему строению комплексы конкретных предметов, объединенных не родственной связью, а самыми многообразными связями (Выготский). Если же брать конкретный пример, то следует говорить о соответствии его ассоциативному комплексу. Действительно, с чем еще может ассоциироваться «рай» и «довольство» у современного человека – заложника и потребителя массовой рекламы.

Собственно говоря, это свидетельствует о том, что слова просто так не выдумываются, они происходят от других слов по принципу внешней аналогии или образного подобия. Образ создает слово.
Возьмем, к примеру, новообразованное слово сакнай (пеликан). Оно происходит от библейского корня, одноименного со словом сак (мешок). Не нужно больших усилий, чтобы увидеть в такой связи между этими предметами сходство по внешнему или образному подобию и представить их в своем воображении.

По этому же принципу образованы и другие слова в новом иврите. От библейского слова агур (название перелетной птицы, аист) берет свое происхождение слово агуран (подъемный кран), слово адаша (чечевица) одинаково относится и к чечевице и к линзе, поскольку чечевица по своей форме напоминает линзу.

Эти примеры можно продолжить, но в данном случае речь пойдет о другом.
Что служит источником для ученых, занимающихся исследованием древнего языкотворчества? Это дошедшие до нас письменные памятники. А также этнологические исследования, изучение жизни современных нам диких племен, условия жизни которых приближаются к первобытным. Но при этом не дооценивается тот факт, что древнее языкотворчество имеет поразительное сходство с детским словотворчеством.

На самом деле ребенок в известной мере повторяет развитие человеческого рода и в своем речевом развитии, можно сказать, воссоздает те приемы словообразования, которые характеризуют этап раннего языкового мышления. Не будет преувеличением сказать, что ребенок перенимает языковое наследие предков, обнаруживая, таким образом, общие тенденции развития языка.

Как отмечал замечательный детский писатель и исследователь детского словотворчества К.Чуковский, «начиная с двух лет, всякий ребенок становится на короткое время «гениальным» лингвистом».

В своей книге «От двух до пяти» Чуковский подробно анализирует способы и приемы детского словообразования. Например, вместо компресса ребенок говорит «мокресс», вместо милиционера – «улиционер», на экскаватор говорит «песковатор», на синяк — «красняк», а молоко у него – «белако». Последний пример — из рассказа моей хорошей знакомой о своем маленьком внуке Мише. Удивляет выразительность, образность этих неологизмов, а также то, что они больше отвечают истинной природе слова, его смыслу, чем исходные.

Еще одна особенность детской речи. Ребенок связывает два предмета в один на основе общего характера их действий. Чуковский пишет:
«Четырехлетняя Таня Иванова сказала: — Возьми меня, мама, к вихрахеру. Мать не без труда догадалась, что вихрахер – это парикмахер, который стрижет ей вихры».
А маленький Миша, уже нам знакомый, называет зубную пасту «зупастой» (от слова «зуб» и слова «паста»).

Здесь важно отметить, что это соответствует тому типу комплексного мышления, по Выготскому, при котором предметы объединяются на основе их «функционального сотрудничества» или « соучастия в единой практической операции».
В иврите этот принцип «функционального сотрудничества» положен в основу образования многих новых слов, как: сковорода (махват) и яичница (хавита), губы (сфатаим) и помада (сфатон), нить (хут) и игла (махат) и пр.

О сходстве словотворчества у детей и древнего языкотворчества говорит и способ образования глаголов.
В древнем языке части речи не были дифференцированы. Не было ни глаголов, ни прилагательных. Были одни имена существительные. «Все глаголы человеческой речи произведены от имен существительных и равно не различавшихся с ними имен прилагательных» (Марр).
Это служит объяснением того формирующегося в подсознании ребенка представления, что «каждая вещь существует для того или иного точно определенного действия и вне этого действия не может быть понята. В существительном ребенок ощущает скрытую энергию глагола» (Чуковский).

Приведем в пример ставшие уже классическими следующие неологизмы: «мазелин», «ползук», «кусарик», «копатка». А из недавно услышанных — «гудильник». Так маленький Миша называет будильник.

По замечанию Чуковского, «нет таких слов, которые ребенок не превратил бы в глаголы». Ребенок с легкостью сочиняет такие глаголы, как «топорить», «молоточить», «отскорлупать».
Моя знакомая рассказывает, что Миша, после того как научился желать «приятного аппетита», увидев за трапезой всю семью, произнес: «Миса аппетитать».

Учитывая сходство детского словотворчества с древним языкотворчеством, естественно предположить, что в иврите можно найти глаголы, тождественные тем, которые изобретает ребенок.
Ребенок говорит: «Отскорлупай мне яйцо» (в значении: очисти). Точно таким же образом происходит оглаголивание слова «скорлупа» в иврите, в котором слова клипа (скорлупа) и мэкалеф (очищает) связывает как единый корень קלף, так и общее происхождение.

Или следующий пример – оглаголивание слова «ключ». Чуковский пишет, вместо «я запираю дверь на ключ» ребенок предпочитает говорить «я заключаю дверь» или наоборот «я отключаю дверь». Параллель с этим в иврите можно провести, если рассмотреть глагол «потэах» (открывает), который сконструирован по одному механизму с детским глаголом. Это следует из обобщения одноименным корнем פתח слов мафтэах (ключ) и потэах (открывает).

Если продолжить сравнение, то подтверждением сказанному может служить пример и с оглаголиванием слова «пуговица», который приводит Чуковский. Двухлетняя девочка говорит бабушке, пытавшейся расстегнуть ей пальто: «Зачем ты меня отпугиваешь?»
Ей, очевидно, хотелось, чтобы пальто было «запуганным», т. е. застегнутым на все пуговицы. Подобно этому в иврите слово кафтор «пуговица» и мэхафтэр (застегивает на пуговицы) связывает одноименный корень и общая звуковая основа.

Как уже говорилось, детское мышление имеет много сходных черт с примитивным мышлением.
Примитивный человек не мог отвлеченно выразить такие признаки, как «круглый», «черный», «твердый», «высокий». Для этого он сравнивал данный предмет с другим, взятым как бы за образец.
Так, согласно Леви-Брюлю, аборигены на острове Тасмания говорят «высокие ноги», чтобы выразить понятие «высокий», а для понятия «черный» они сравнивают предмет с вороной, и все, что является черным, особенно предметы блестящего черного цвета, называют так.
Как можно полагать, этот механизм мышления нашел свое отражение в тех особенностях словообразования иврита, которые заключаются в том, что название предмета и его признак имеют одну языковую основу, и, как следствие этого, принимают форму тавтологии.
К примеру: тамар (пальма) и тамир (стройный), изюм (цамик) и сморщенный (цамук), стена (хома) и коричневый (хум), сухарь (цаним) и тощий (цанум), пятно (кэтэм) и оранжевый (катом), желудь (балут) и выпуклый (болэт), повозка (агала) и круглый (агол), земля (адама) и красный (адом), чучело (пухлац) и набитый (мэфухлац), минарет (църиах) и визгливый (цархани), желчь (мара) и горький (мар), пролив (мэйцар) и узкий (цар).

Как бы в подтверждение сказанного об особенностях образования прилагательных Чуковский пишет, что «имена прилагательные сравнительно редко встречаются в речи детей». Наиболее демонстративным в плане сравнения со словообразованием в иврите нам показался такой приведенный им речевой оборот. Ребенок говорит: Какой песок песучий!

Для древнего человека его жизнь и жизнь природы — одно целое: все, что происходило в природе, происходило и с человеком.
Из слитности субъекта (человека) и объекта (природы) вытекало то, что живое и неживое одушевлялось, причина одного явления виделась в смежном. Этим объясняется характерное представление о тождестве единичного и общего, части и целого, а также тождества вещи и свойства.

В приведенных ниже семантических рядах можно видеть, что обобщение слов одноименным корнем происходит по общему принципу, присущему раннему речевому мышлению, по которому «часть олицетворяет целое». Например: усы (сафам) и сом (сфамнун), коготь (ципорэн) и птица (ципор), перо (ноца) и ястреб (нэц), нить (хут) и пшеница (хита), колесо (офан) и велосипед (офанаим), борода (закан) и старик (закэн).

Тот факт, что в этих примерах наряду со старыми словами встречаются и новообразованные слова, свидетельствует о том, что современный иврит в своем словотворчестве следует древним закономерностям.

Со времени возрождения иврита в его словарь вошло много новых слов и выражений. Надо сказать, что процесс реформирования иврита проходил в обстановке ожесточенных споров. Критике подвергался и основатель современного иврита Элиэзер Бен Иегуда.
Великий национальный поэт Х.Н. Бялик был принципиальным противником словотворчества Бен Иегуды. Поэт считал неологизмы Бен Иегуды « нежизнеспособными химерическими образованиями».

Но время показало, что поэт ошибался в своих прогнозах. Слова, созданные Бен Иегудой, прочно вошли в жизненный обиход израильтян, став повседневной речью.
В чем же секрет такого успеха?

Продолжение следует.