Получил по емейлу ссылку:

http://www.bbc.com/russian/blogs/2016/06/160601_blog_pastoukhov_russian_character

 Это статья Владимира  Пастухова: Русский характер: существует ли русский «культурный код»?  Интересная статья, нет поводов спорить. Но имеет смысл ее дополнить.  Помещаю отрывок из своей новой книги, которую сейчас пытаюсь издать.

 

Бедность народов

«Прежде чем объяснять, почему люди совершают ошибки, сначала мы должны объяснить, почему они вообще должны быть правы», — писал Хайек.  Точно так же можно сказать: прежде чем искать, почему некоторые страны остаются бедными, нужно объяснить, почему они вообще должны богатеть.  

 

Джeральд О’Дрисколл и Ли Хоскинс

 

Почему развивающиеся страны, в большинстве, до сих пор остаются недоразвитыми?  Объяснений великое множество.  Отсутствие (или недостаток) природных ресурсов.  Недостаточное финансирование образования.  Культура, религия, исторические традиции.  Даже и географическое положение…

Этой теме посвящена обзорная статья О’Дрисколла и Хоскинса «Права собственности: ключ к экономическому развитию» (откуда взят эпиграф к данному разделу главы). [1]

Авторы начинают с формулировки своего главного тезиса: «Мы утверждаем, что различие между процветанием и бедностью – это собственность.  Народы процветают, когда права частной собственности хорошо определены и защищены».

Исторически, экономический прогресс не был общим правилом; скорее, он явился исключением, отмечают авторы статьи.  Капитализм успешно развивался, главным образом, в странах Запада.  В результате возникла глубокая пропасть в уровне жизни между Западом и остальными странами мира.

Разница в доходе разительна.  Как ни измерять этот показатель, он может разниться в сотни раз.  К примеру, в 2000 году реальный ВВП на душу был: в Люксембурге – свыше 50 тыс. долл., в Сьерра Леоне – меньше 500 долл.  Даже между соседствующими странами различия огромны.  Реальный ВВП на душу в США превышает тот же показатель для Мексики в 4 раза (при другой методике измерения – в 8 раз).  В Южной Корее тот же показатель в 17 раз выше, чем в Северной Корее.

В 1939 г. уровень жизни у жителя Финляндии и жителя Эстонии был примерно одинаков.  В 2000 г. у финна он был в 2,5 раза выше, чем у эстонца (при другом измерении – в 7 раз).  Эти народы – родственники, их языки имеют общие корни, у них много общего в культуре и традициях.  Главное различие между ними, пожалуй, в том, что в Финляндии не было 50 лет советской власти…

Короче, опыт говорит, что ни географическое положение, ни культура или традиции не имеют решающего значения.  Всем памятен факт существования двух германских государств: ФРГ и ГДР.   Один народ, одна история, культура и пр.  И все знают, что уровень жизни в первом был в несколько раз выше, чем во втором.  Другой разительный пример: Тайвань и Китай.  Тоже одна культура и пр.   На острове в 2003 г. ВВП составлял 17 тыс. долл. на душу, тогда как в Китае — 4 тысячи.

Такая же история с объяснением отставания развивающихся стран отсутствием природных ресурсов.  Если оставить в стороне Россию, где природных богатств хватило бы на весь остальной мир, тогда самый вопиющий пример – Нигерия.  Эта страна – экспортер нефти – до сих пор остается одной из беднейших, притом, отягощенных внешними долгами.  Аргентина, обладающая богатыми природными ресурсами, включая нефть, пребывала  в депрессии с 1998 до 2002 гг.  К концу этого периода ее экономика сжалась на 11%, инфляция выросла на 41%, а паритет ее валюты к доллару упал на 70%.  Правда, после этого там начался медленный экономический рост.  Сингапур и Гонконг – островные города-государства, начисто лишенные природных ресурсов.  ВВП у обоих намного превышает показатель у соседа-гиганта.

Экономисты, которые занимаются проблемами роста, нередко ищут (известным методом уравнений регрессии) корреляции между ВВП, с одной стороны, и показателями инвестиций, капитала, человеческого капитала и производительности – с другой.  Этот подход показывает отменную математическую технику при отменном же непонимании простой экономики, потому что обе части уравнения измеряют одно и то же.  Авторы статьи цитируют из работы Ричарда Ролла и Джона Талботта:

«В левой части стоит поток богатства, тогда как в правой – запас богатства.   Очевидно, что если вы коррелируете богатство и богатство плюс некий “истинный” фактор богатства, результат имеет немного возможностей что-то значить». [2]

Короче, все охотно ищут там, где светлее.  Вам будут указывать на все что угодно, кроме института частной собственности.

 

Права собственности в истории экономической мысли

Свою первую из «Лекций о юриспруденции» молодой Адам Смит начал так:

«Первая и главная цель каждой системы государства – это поддерживать правопорядок: охранять общество от покушения одного на собственность другого или захвата ему не принадлежащего.  Намерение здесь – дать каждому уверенное и мирное владение его собственностью».

Писатель-публицист Том Бетелл заинтересовался тем, как, сколько и каким образом встречается в экономической литературе упоминание права частной собственности.  Он нашел, что в «Богатстве народов» Смита это выражение встречается раза два, [3] Адам Фергюссон говорит просто «собственность».  И такое словоупотребление характерно для писателей XVIII века.  Они принимали как данное, что собственность — это частная собственность, и не углублялись в этот вопрос.

В своем «Трактате» Жан Батист Сэй посвятил этому отдельную главу, но в «Основах политической экономии» Мальтуса выражение «собственность» встречается лишь однажды.   В целом о классиках Бетелл заключает: «Казалось, что нет необходимости анализировать и рассматривать в деталях институт, которому не видно было работающей альтернативы». [4]

Британские правоведы, со своей стороны, конечно, уделяли много внимания собственности и ее защите.  А Бентам сказал, что законы об охране собственности – это «благороднейший триумф человечества над самим собой» (the noblest triumph – отсюда название работы Бетелла).

Однако, около середины XIX века начались нападки на частную собственность, продолжает Бетелл.  Отсчет он начинает с Дж. Ст. Милля.  Затем следуют Маркс и Маршалл.

У Милля все пошло с того, что он разделил процессы производства и распределения.  Производство управляется научными законами, которые неизменны, а распределением ведают люди и законодательство, которое может изменяться.  Обсуждение собственности вошло у него в раздел о распределении.  Выходит, что производство не зависит от системы собственности.

Подобное разделение может быть удобно для изложения основ экономики,   однако в жизни, в рыночной экономике нет распределения, отделенного от производства.  Страсть к перераспределению доходов подрывает основы частной собственности, на которой именно держатся производство и обмен.  Не существует производства без системы вознаграждений и наказаний, выпадающих на долю владельцев факторов производства (земля,  труд, капитал).  Сто лет спустя об этом писал Мизес:

«Владение средствами производства – не привилегия, а общественная обязанность.  Капиталисты и землевладельцы вынуждены употреблять свою собственность для наилучшего, насколько возможно, удовлетворения потребителей.  Если они медлительны или неспособны выполнять свои обязанности, они несут наказание убытками.  Если они не извлекают уроков и не меняют своего делового поведения, они теряют свое богатство.  Ни одна инвестиция не застрахована навечно».[5]

Классический либеральный экономист, Стюарт Милль, однако, присоединился к тем, кто начинал верить, будто человеческая натура изменяется, так сказать, к лучшему.  Чисто эгоистичный интерес человека со временем перестанет быть главным мотивом, уступив место заботе об общественном интересе, который будет ощущаться как свой собственный.  Он понимал, однако, что когда собственность станет общей, возможны лодырничанье и халтура на работе.  Но работа на социалистическом предприятии будет находиться «под надзором не одного мастера, а всего общества».

Цитируя это, авторы статьи продолжают: «Мы знаем, куда ведет такая система: в Гулаг».  Но в середине XIX века это были «прогрессивные» идеи.  И книга Милля стала, словами Шумпетера, «самым успешным и самым влиятельным трактатом своего времени».  А Ричард Пайпс считает, что Милль «подвинул либеральную идеологию ближе к социализму».[6]

С Марксом все известно.  У него частная собственность – источник всех зол человечества…  Ничего не поделать – таков был уровень этого мыслителя.  А что случилось с Маршаллом?  Вспомним, что его «Начала экономики» заменили книгу Милля как самый авторитетный и влиятельный источник знаний по предмету, надолго определив направление и стиль англоговорящих экономистов.  Он был сторонником свободы торговли, в частности, противником таможенных тарифов.  И что же?  Если положиться на Шумпетера, «Маршалл заявлял о своей симпатии к целям социализма и говорил без объяснений и оговорок о “бедствиях неравенства”;  он также был первым ученым, доказавшим теоретически, что laissez faire даже при совершенной конкуренции и независимо от этих бедствий неравенства не может обеспечить максимальное благосостояние для общества в целом;[7] он ратовал за высокое налогообложение в большей степени, чем это характерно для “чистого либерализма”.  Это справедливо для большинства английских экономистов.  Если мы и квалифицируем их как “либералов”, то лишь благодаря их настойчивости в защите свободной торговли».[8]

И Маршалл тоже верил, что «Коллективные инстинкты людей, их чувство долга и общественный дух» будут развиваться, при поддержке законодательства.  С совершенствованием человека частная собственность теряет свое значение.[9]

Шумпетер, обозрев коротко происходившее тогда в экономической науке (и не забыв отметить «Социалполитик» в Германии), так рисует картину, которая сложилась к ХХ веку:

«В целом профессиональные экономисты во всех странах предоставляли политическую поддержку скорее контрлиберальным, чем все еще продолжающим доминировать либеральным тенденциям.  В этом смысле мы можем сказать, что альянс между экономической наукой и либерализмом […] был разрушен».[10]

Парадоксально, что в тот период наибольшее внимание частной собственности уделяли ее хулители: Маркс и его последователи.  Те же, кто продолжал защищать экономическую свободу, как бы забыли об этом институте (за исключением, наверное, только двоих: Мизеса и Хайека).

Вот что писал Хайек в первой из статей об экономическом расчете при социализме (1935 г.): «Признание принципа частной собственности никоим образом не подразумевает, что конкретное определение границ содержания этого права в том виде, как это установлено существующими законами, является наиболее приемлемым.  Вопрос, какова самая подходящая постоянная правовая рамка, способная обеспечить наиболее ровное и наиболее эффективное действие конкуренции, чрезвычайно важен.  Надо признать, к сожалению, что экономисты им пренебрегали».[11]  Здесь не просто сожаление по поводу пренебрежения проблемой — начало цитируемого пассажа есть несомненный призыв к разработке новой теории прав собственности…

В главе 40 мы уже цитировали принципиальное указание Хайека (в рецензии на книгу Бевериджа) о том, что частная собственность важна не только для тех, кто ею владеет, но не менее значима для тех, кто ее лишен.  Ибо она — основа конкуренции и потому является самой верной защитой от монополии государства и гарантом личной свободы для всех людей.  Ту же идею Хайек высказывает и в «Дороге к рабству».[12]

 

От чего же зависит экономический рост?

Можно опять обернуться к сопоставлениям по странам.  В 2000 г. средняя величина ВВП на одного жителя составляла в Венесуэле (экспортер нефти) около 5, 8 тыс. долл., в Чили (зависимой от импорта нефти) – около 9,4 тыс. долл., в США – около 34 тыс. долл.  В Венесуэле элита живет в виллах за высокими заборами — в стране нет действенной законной защиты прав частной собственности.  Такая ситуация характерна почти для всех стран Латинской Америки (возможно, кроме Чили).

В 1763 г. группа поселенцев из Германии в колонии Мэриленд писала на родину: «Закон здесь построен так, что каждому обеспечено пользование его собственностью» и что «самый бедный защищен от угнетения самым могущественным, и ничто не может быть взято у него без компенсации».  Немецкие иммигранты в американских колониях в XVIII в. обладали более защищенными правами собственности, чем жители Венесуэлы в XXI в.  Нужно ли удивляться разнице в росте богатства этих стран?  И дело тут не в фигуре Уго Чавеса, который пришел и ушел, а в институциональной несостоятельности.

Переселенец в Мэриленде, и в других колониях Америки был полностью защищен от посягательств на его личность и собственность со стороны как государства, так и влиятельных лиц.  Поэтому он мог смело сберегать, инвестировать и  рисковать своими деньгами. Чем надежнее обеспечены права собственности, тем сильнее стимулы трудиться, сберегать и инвестировать, тем эффективнее работает вся экономика страны и тем выше темпы экономического роста.

В стране, где нет надежно защищенного права частной собственности, нет свободы, демократии и экономического процветания.  И не будет.

 

Теоретики экономического роста до сих пор погрязли в законах производства, использования ресурсов и отношений между вещами.  Они все еще дебатируют об экономии на масштабе или снижении отдачи инвестиций.  При этом игнорируются институциональные стимулы для инвестиций и частной инициативы.  Отсюда же время от времени вырастают идеи «вековой стагнации», начиная с нелепостей Элвина Хансена (см. гл. 40) и до современных их вариантов.[13]

«Профессиональные экономисты уделяли мало внимания правам собственности, будучи в принципе озабоченными материальными факторами роста, такими как формирование капиталов и технологические инновации», — констатирует также и Ричард Пайпс.

 

Действия государства

Вспомним, что сущностными элементами права собственности являются: (1) исключительное право индивида использовать свои ресурсы по своему усмотрению, пока он не нарушает чьих-то других прав, и (2) его способность передавать или обменивать эти права на добровольной основе.  То, в какой мере эти права уважаются и охраняются, определяет, насколько эффективно в экономике распределяются блага посредством системы цен.  И теория, и практика дружно показывают, что экономика с эффективной системой цен производит богатство наилучшим образом.  И значит, чем сильнее система прав собственности, тем более эффективно работает экономическая система в распределении ресурсов и расширении возможностей наращивания богатства.  Сказанное можно показать такой схемой функциональных зависимостей:

Право частной собственности → наилучшее частное употребление ресурсов → система цен → оптимальное распределение ресурсов → высокие темпы роста богатства общества.

Сегодня собственность часто вырабатывается поначалу между индивидами или фирмами и потом признается законом.  Более важно то, что государство, на всех уровнях, непрерывно, изо дня в день, ослабляет или размывает права собственности посредством наводнения регулирующих мер, воздействующих на использование частной собственности.

В этот процесс внесла немалую долю экономическая теория благосостояния с ее помешательством на «экстерналиях» и «научным» оправданием интервенционистских мер государства.  Во многих странах, чуть только запахнет «экстерналиями», государство уже тут как тут.  И сегодня, вопреки неопровержимым доводам теории прав собственности, эти права оспариваются в определенных областях – таких как блага, основанные на знании, и природные ресурсы.  Действительно, в обеих областях трудно бывает определить права собственности и подходящие механизмы их инфорсмента.  Поэтому нет общенационального консенсуса по этим вопросам.

Еще сложнее ситуация с созданием системы охраны прав собственности в отсталых странах.  Здесь недостаточно демократической формы правления.  Пример Аргентины показывает, что либеральная демократия не предохраняет от нарушения и размывания прав собственности и потому не гарантирует выхода страны из бедности к богатству.  Ряд других примеров показывает также, что демократия не  является и необходимой для охраны прав собственности.  У всех перед глазами случаи Чили при Пиночете и Гонконга, когда им управляли колониальные власти Британии.

И все же наиболее надежная охрана прав собственности исторически связана с устойчивой демократией.  Но не по причине силы правительства, а потому, что государство целенаправленно укрепляло и охраняло частную собственность.   Не в сильнейших державах, указывал Хайек, а в итальянских городах Ренессанса, Южной Германии, Нидерландов и, наконец, в слегка управляемой Англии – то есть под властью не воинов, а буржуазии – развивался современный индустриализм.  Защита собственности, а не направление государством ее использования, — вот что заложило основы тесной системы связей  обмена, которая формировала расширенный порядок. [14]

Для недоразвитых стран самым полезным средством борьбы с бедностью была бы целенаправленная политика установления и охраны прав собственности.  Между тем, в основном, помощь ООН, Международного валютного фонда и Всемирного банка направляется к иным целям и часто подрывает права собственности.

 

Коррупция

Иные из тех, кто занимается проблемами развивающихся стран, особое значение придают коррупции, считая это явление одним из важных препятствий к экономическому развитию.  Это поверхностный взгляд.  Коррупция в стране есть не причина, а, скорее, симптом ее отсталости.

Среди более серьезных экономистов налицо два несхожих взгляда на коррупцию.  Так, Роберт Барро находит, что подчас коррупция может иметь положительный эффект.  «При определенных обстоятельствах, — пишет он, — коррупция может быть предпочтительнее, чем честное соблюдение плохих законов.  К примеру, результат может быть хуже, когда закон, запрещающий какую-то полезную экономическую деятельность, строго проводится в жизнь, чем если его обходят путем взяток.  С другой стороны, экономика страны будет тормозиться, если мало законных действий можно предпринять без взяток.  Так что общее воздействие коррупции может быть неоднозначным».[15]

Подход Барро может предполагать анализ коррупции с позиции «издержки – выгоды».  Под таким углом, существует некий оптимальный уровень законопослушного поведения.  Черный рынок, считает Барро, есть адаптация к  плохому определению прав собственности, высоким налогам и угнетающему регулированию.  Индивиды на черном рынке в состоянии заниматься экономической деятельностью, которая иначе была бы потеряна из-за слабых институтов и плохой политики.  Однако признано, что такая активность имеет свои издержки в терминах неэффективности, неопределенности в исполнении договоров и потери налоговых поступлений.  Последнее подчеркивает Хернандо де Сото:

«В противоположность обиходному мнению, деятельность в теневой экономике едва ли свободна от издержек.  Нелегальный бизнес теряет от недостатка хороших законов о собственности и необходимости постоянно скрывать свои операции от властей.  Они не могут ни привлекать инвесторов продажей ценных бумаг, ни получать кредит под низкий процент, ни страховать законно свой бизнес.  Единственная доступная им форма “страхования” — это “крыша” мафиозных структур.  Они пребывают в постоянном страхе перед разоблачением властями и вымогательством коррумпированных чиновников.  В Перу на взятки уходит 15% от валового дохода подпольных бизнесов».[16]

Исследование Х. де Сото показывает, что когда для теневых предпринимателей открывается возможность легализовать свой бизнес, они чаще всего охотно идут на это, и уплата налогов оказывается выгоднее издержек, связанных с черным рынком.  В бедны странах выбирают нелегальную деятельность вовсе не из предрасположенности к незаконному поведению.  В странах, которые мы исследовали, говорит он, мы нашли, что там одинаково трудно и оставаться легальным, и стать легальным.  Люди «не столько нарушают закон, как закон нарушает их».

Другие исследователи, как Алехандро Чафуен и Еухенио Гусман, относятся к коррупции однозначно отрицательно: «Та же самая коррупционная деятельность, которая кому-то может помочь избегать бремени несправедливых законов, может также позволить кому-то другому избегать соблюдения справедливых законов.  Бюрократ, берущий взятки за помощь кому-то с выполнением контракта, точно так же может принять взятку, чтобы вытеснить кого-то другого из бизнеса.  Чиновник, берущий взятки, чтобы ускорить обычное дело бизнеса, может так же принять взятку, чтобы оставить кого-то без защиты от вымогательства».

В коррумпированном обществе, как правило, правоохранительные структуры также коррумпированы.  Бал правит не закон, а люди.  И чем коррупция шире и глубже, тем менее защищено право собственности.  Анализ Чафуена и Гусмана показыает, что коррупция размывает права собственности, делая их незащищенными.  Это можно видеть наглядно на примере черного рынка продуктов интеллектуальной собственности, где попирается копирайт – электронных записей, компьютерных программ и т.п.

Все говорится не к тому, чтобы свести борьбу с коррупцией только к полицейским мерам.  Речь идет о необходимости институциональных реформ, чтобы устранить или уменьшить действие причин, загоняющих в подполье предпринимательскую энергию.  И одно из самых действенных направлений борьбы с бедностью отсталых стран – это создание и укрепление надежной системы прав собственности.

Ученые оценивают объем «мертвого капитала» (нелегальных активов) в бедных странах суммой не меньше чем 9,3 триллиона долларов.[17]  Это примерно в сорок раз превышает иностранную помощь, которую они получили после 1945 г. [18] Куда же идут деньги иностранной помощи?  По всей видимости, они просто разворовываются политической элитой этих стран.

Например, в Гаити – первой независимой стране Латинской Америки и поныне одной из беднейших стран континента – подпольные активы, по оценке, более чем 150 раз превышают всю сумму иностранных вливаний, полученных этой страной с момента обретения независимости от Франции в 1804 г. [19]

При всем, при том, «консенсус экспертов по между народной экономике и экономическому развитию» до сих пор не включает права собственности.  Иностранная помощь, ежегодно выделяемая в бюджете США, а также Всемирным банком, оказывается контрпродуктивной.  Мало того, что эти средства никак не помогли отстающим странам выбиться из бедности.  Чаще всего, поступления от их «помощи» поддерживают институты коррупции.

 

Казус России

Ричард Пайпс, в упомятутой книге,[20] рассматривает историю прав собственности во Франции, Испании, Португалии, Швеции и Нидерландов, но особенно — в Британии и России.

Везде просматривается одна и та же закономерность.  Право собственности и свобода возникают из борьбы за финансы между представительным органом и правителем.  Когда правитель вынужден прибегать к парламенту как постоянному источнику его доходов, собственность защищена и процветает свобода.  В противном случае все наоборот.

Вряд ли такой вывод сильно удивит российского читателя.  Понятно, что парламент должен быть реальным, а не фишкой правящей хунты.  Британия и Россия предстают у Пайпса как два полярных образа.  В первом случае борьба за свободу насчитывает шестьсот лет, начиная с Великой Хартии Вольностей.  Во втором вообще ничего подобного не было.  О текущей ситуации многое можно было бы сказать, но здесь это будет излишне.

И все-таки, России рано или поздно предстоит радикальная институциональная реформа, во главе угла которой стоит создание эффективной охраны прав частной собственности.  Чем дольше  откладывать, тем больше будет опускаться российская экономика и уровень жизни населения. Трудности в  проведении такой реформы беспрецедентны.  Ей, скорее, не благоприятствуют определенные особенности психологии населения.  И проводить реформу выпадает на долю правящих структур, коррумпированных снизу доверху и повязанных круговой порукой.

Все выглядит так, что в наличии нет реальных социальных сил, заинтересованных в такой реформе.  Однако в стране существует класс, который желал бы действенной охраны прав собственности – владельцы мелких и средних бизнесов.  Но они разобщены и лишены политической силы.  Некая ассоциация таких бизнесменов могла хотя бы поднять вопрос и озвучить его на национальном уровне.  Тогда власти не смогут больше делать вид, что проблемы вообще не существует, или утверждать, что она решена.  Сказанное могло бы даже стать платформой для создания новой политической партии — партии среднего класса.

Нынешняя политическая оппозиция явно в тупике.  Это кучка интеллектуалов разобщена на фракции с амбициозными лидерами, которым  нечего сказать, кроме общих фраз.  У нее нет социальной опоры, нет ясного видения своих целей, есть лишь смутное ощущение того, что в нынешней России демократия невозможна.  Поэтому у нее нет позитивной политической альтернативы нынешнему режиму, который тоже пребывает в тупике.

Приоритетной целью для политической оппозиции могла бы стать,  скорее, институциональная реформа, имеющая целью реальную охрану прав частной собственности.

Не обязательна демократия для такой реформы.  Лишь когда права собственности будут надежно защищены, появятся благоприятные условия для роста среднего класса, а он только и может стать опорой для новой, реальной демократии в России.  Институциональная реформа, о которой речь, необходимо начинается с кардинальных перемен в правоохранительных и судебных органах.  И наиболее реальный способ борьбы с коррупцией известен — сделать ее невыгодной.

Сейчас все это звучит как утопия, но следует хорошо усвоить, какова альтернатива.  Без такой реформы Россия так и будет идти своим «особым путем», который некоторые воспевают как достоинство.  Но путь этот неизбежно ведет страну в категорию развивающихся стран, которые не развиваются.  Со всеми вытекающими, включая бесповоротное отставание в технологии и, конечно, в военной технике.

Ну, а что — люди?  А что — человеческая жизнь, неповторимая для каждого, своя единственная?  Жизнь человека будет оставаться, словами Гоббса, одинокой, скудной, опасной и короткой.  

 

[1] “Property Rightes.  Key to Economic Development”.  http://object.cato.org/sites/cato.org/files/pubs/pdf/pa482.pdf

[2] John Talbott, Richard Roll.  “Why Many Developing Countries Just Aren’t.”  November 13, 2001.
The Anderson School at UCLA, Finance Working Paper No. 19-01.  По-русски название статьи звучит примерно так: «Почему  многие развивающиеся страны попросту не развиваются».

[3] Формально, но фактически гораздо больше, например, когда Смит употребляет слова «имущество» или «владение»  индивида, по контексту ясно, что это синонимы «частной собственности».

[4] Tom Bethell. The Noblest Triumph: Property and Prosperity through the Ages. St. Martin’s Press. NY, 1998.

[5] Человеческая деятельность.  «Социум». Челябинск, 2005.

[6] Richard Pipes.  Property and Freedom.  NY, 1999.

[7] Слышна перекличка с Сиджвиком (см. гл. 28).

[8] И. Шумпетер.  История экономического анализа.  С. 1007.

[9] Бетелл со ссылками на Маршалла.

[10] Шумпетер, там же, с. 1008.

[11] Фридрих А. Хайек. Индивидуализм и экономический порядок. «Изограф», «Начала-фонд». М, 2000, с. 139.

[12] Фридрих Август фон Хайек. Дорога к рабству. «Новое издательство».  М, 2005, с. 116 и др.

[13] См.: Р. И. Капелюшников.  Идея «вековой стагнации».  Три версии.  ВШЭ, М, 2015.

[14] Пагубная самонадеянность.

[15]  Robert J. Barro. “Rule of Law, Democracy and Economic Performance”, 2000. Цит. по статье, указ. в прим.1.

[16] Hernando de Soto.  The Mistery of Capital: Why Capitalism Triumphs in the West and Fails Everywhere Else.  NY, 2000.

[17] Без учета России, которая не считается бедной страной.

[18] Herrnando de Soto, цит. работа (см. прим. 27)

[19] Там же.

[20] См. прим. 6