Из серии «Стихи, которые меня восхищают»: Борис Херсонский.

***

Три «представителя титульной нации», даром, что из крестьян,
носят единственный титул на радость самим себе.
Даром, что прадед всякий день напивался пьян,
что был рабом на своей земле и тираном в своей избе.

Даром, что был распутен, и в молитве путал слова,
и в церковь ходил по случаю, проклиная жадность попов,
а время пришло — так иконы порубил на дрова,
а внучек на школьной линейке говорил, что всегда готов.

И красное знамя вносили, и барабан гремел,
и горн восклицал, и костер в синей ночи пылал.
И в детской школьной руке крошился советский мел.
И галстук был шелков, в пятнах, но, как положено — ал.

И очкастые, кучерявые стояли в том же ряду,
паспорта получали в сорок первом году,
вместе сидели в окопах, горели в том же аду,
вместе состарились — «Время», балет на льду.

Что ж, приходится вспомнить о прадедах, забывая отцов,
отделять от нечистых чистых, местных от пришлецов,
время пришло потомков предостеречь:
в устах нерусских гибнет русская речь.

…Эти трое видят себя в лосинах и белых чулках,
в камзолах со звездами, лентами, в напудренных париках.
Они служили сразу во всех гвардейских полках,
бунтовали против властей, пропадали на рудниках.

Как писал жид Мандельштам, к губам подносили чубук.
Сказали в скорбном мире правду, и, вот, наконец — прощены.
Трость с серебряным набалдашником не выпуская из рук,
идут, отражаясь в паркете, стоят у белой стены,

увешанной их портретами по пояс и в полный рост,
великая слава мечтаний переполняет их.
А инородец на чистом теле — грязный нарост.
Шьет господам сорочки и коверкает русский стих.

И впрямь, лучше б ему, впалую грудь прижимая к столу,
монетки считать или нить продевать в иглу.

***