Елена Петровна Блаватская(1831-1891): штрихи к портрету в жанре патографии (продолжение).

Елена Петровна Блаватская (урожденная фон Ган) родилась
12 августа 1831 г. в Екатеринославе (ныне Днепропетровск). В ней смешалась кровь известных родов Франции, Германии и России. Отец ее происходил из родовитой немецкой семьи от владетельных мекленбургских князей Ган фон Роттенштейн-Ган. Прабабушкой со стороны матери была внучка французского гугенота Бандре дю Плесси, вынужденного покинуть родину из-за религиозных преследований.

Родилась она недоношенной.

По свидетельству родных, с самого раннего возраста она не была похожа на других детей. Она была ребенком развитым не по годам и самой странной девочкой из всех, которых видывал этот свет.
Для нее вся природа представлялась живущей таинственной жизнью. Она слышала голоса каждого предмета и формы, органической или неорганической, и провозглашала о присутствии и об осознании каких-то таинственных сил, видимых и слышимых только для нее не только там, где любой другой человек видел просто пустое пространство, но даже и в таких видимых, но неживых предметах, как галька, курганы и куски гнилой светящейся древесины

Ее натура совершенно не вписывалась в рамки, которые навязывались ей ее наставниками, она протестовала против любой дисциплины, не признавала никакого господства, кроме собственной доброй воли и личных вкусов.
Она была исключительной, оригинальной и временами смелой до грубости.

Как вспоминала ее родная сестра, «она обладала двумя различными натурами в себе, из-за чего складывалось впечатление, будто в одном и том же теле жило два существа: одно – приносящее несчастья, непокорное и упрямое, обладавшее всеми возможными недостатками, а другое … склонное к мистике и метафизике… Ни один школьник не был настолько неуправляемым и способным на самые невообразимые и рискованные проделки… какой была она»

В детском возрасте, смелая и ничего не боящаяся, она часто билась в припадке дикого страха перед своими собственными галлюцинациями. Она была убеждена, что ее преследует то, что она называла «ужасными горящими глазами». Во время таких видений она крепко зажмуривалась и стремилась убежать прочь от призрачных глаз, отчаянно крича и пугая всех домочадцев. В другие моменты на нее накатывали приступы смеха, которые она объясняла смешными проделками ее невидимых компаньонов…»[1].

Весьма нервную и чувствительную, часто ходившую во сне, ее часто находили по ночам в совершенно странных местах и снова отправляли в постель – все это в состоянии глубокого сна.

О чем тут можно думать? Сейчас бы сказали, что речь идет о трудном подростке с неуправляемым поведением, не поддающимся коррекции. Но это только психопатоподобный фасад. На самом деле картина более сложная. Состояние определяется наличием патологической симптоматики — снохождения и «видений».
Снохождение можно рассматривать как форму амбулаторного автоматизма с глубоким нарушением сознания, вследствие чего с ребенком невозможно вступить в контакт (при невротических нарушениях сна ребенка можно разбудить).

Как квалифицировать «видения»? Психиатр обязательно бы дифференцировал эти «видения» с детскими бредоподобными фантазиями. Подробными сведениями мы не располагаем, но по всем признакам можно думать о бывших у Блаватской в детстве галлюцинаций, зрительных и слуховых. В этих «видениях» присутствует элемент насильственности, психической чуждости. По формальным критериям эти психопатологические расстройства вписываются в картину галлюцинаторно-бредового синдрома, включающего в себя также идеи преследования и постороннего влияния на мысли и чувства больного.

Но достаточно ли этих патологических нарушений (вместе со снохождением и чертами протестного поведения), чтобы заподозрить начало психического заболевания у Блаватской в раннем возрасте?

Перед нами предстает девочка с богатым воображением, высоким уровнем интеллектуального развития, контактная, не замкнутая. Однако ее поведение находят странным, приписывая ей склонность к мистике и метафизике,

Но детское мировосприятие – это восприятие особого рода.

Ребенок повторяет в сокращенном виде все главнейшие этапы, которые пережило человечество с момента своего возникновения и до настоящего времени. А примитивные люди по своей природе «метафизики» (Леви-Брюль), Их мышление не повинуется законам нашей логики, им управляет закон мистической сопричастности или мистической партиципации.

Не так ли у ребенка? «Детское восприятие преодолевает раздробленность мира изнутри. Тут утверждается единство мира, непосредственно ощущаемое, когда сливаешься с воспринимаемыми явлениями. Это есть мировосприятие мистическое» [2], писал о своих детских годах русский философ и ученый П.Флоренский.

Об этом же говорит Юнг в своих воспоминаниях. У Юнга, как это ни поразительно, вообще много сходства в психических переживаниях с Блаватской. Ему тоже было свойственно архаическое восприятие природы, связанное, по его словам, « с даром — видеть людей и предметы такими, каковы они есть… эта способность к интуитивному пониманию основывается на инстинкте или participation mystique — словно в акте внеличностного видения глубинным взором»
Природа казалась мне полной чудес, и я хотел погрузиться в них с головой. Любой камень, любое растение, любая мелочь казались живыми и неописуемо чудесными. Я целиком окунулся в природу, я, так сказать, заполз в ее самую глубинную сущность»[3].

Что же касается галлюцинаторно-бредовых расстройств, обнаруживаемых Блаватской в детском возрасте, то здесь опять все не однозначно. Относить ли их к процессуальным болезненным проявлениям?
Обратимся к К.Г.Юнгу, для которого этот вопрос не был проходным, и в своем творчестве он отводит ему немалое место. Он писал: « Моей целью было доказать, что ложные идеи и галлюцинации не столько специфические симптомы умственного заболевания, это нечто присущее человеческому сознанию вообще» [4].

Это, можно сказать, краеугольный камень его научной концепции. Спустя столетие идеи Юнга найдут свое воплощение в работах ученых по исследованию трансперсональных состояний. Но об этом — в дальнейшем.

В семнадцать лет Елена Петровна выходит замуж за вице-губернатора Эриванской губернии Никифора Васильевича Блаватского, который был значительно ее старше. Но через 3 месяца после свадьбы она сбежала от мужа,

По сути это все та же форма протестного поведения, присущего ей с детских лет.
(Однажды ее гувернантка поспорила с ней, что она никогда не сможет найти человека, который захочет стать ее мужем. Чтобы усилить издевку, гувернантка добавила, что даже этот старик (Н.В.Блаватский), которого Елена считала таким уродливым и над которым так смеялась, называя его «ощипанным вороном», — даже он не согласится взять ее в жены. Этого было достаточно: через три дня она заставила его сделать ей предложение).

Е. П. Блаватская вернулась к своим родным, а от них, направляясь в Одессу из порта Поти на английском паруснике «Коммодор», уплыла в Керчь, а затем в Константинополь. С этого момента начинается ее передвижение по миру.

Последующие 10 лет жизнь Блаватской представляет собой пестрый калейдоскоп стран, людей, событий. Египет, Италия, Греция, Европа, Центральная и Южная Америка, Канада, Мексика — за всеми ее передвижениями невозможно уследить, т.к. дневников она не вела, и это ставит в затруднительное положение ее биографов.

Но переломным в ее странствиях следует считать 1851 год, когда в Гайд-парке (Лондон), как утверждала сама Е. П. Блаватская, она впервые встретилась с индусом-раджпутом Морией, которого прежде видела в своих снах и грёзах. Мория сказал, что ему «требуется её участие в работе, которую он собирается предпринять», а также, что «ей придётся провести три года в Тибете, чтобы подготовиться к выполнению этой важной задачи».

Блаватская направляется сначала в Индию, следуя по маршруту, который ей «указывали», а потом проникает в Тибет, где с помощью Мории проходит первое обучение. В общей сложности она пробыла в Тибете 7 лет, где изучала оккультизм.

Ключевой вопрос в этом следующий: что это за таинственная полумифическая фигура – индус Мория? Именно вокруг этой фигуры сложилось множество разного рода домыслов, которые дали повод для обвинений Блаватской в мошенничестве и спекулятивных махинациях.

Для психиатра несомненно одно, что в первую очередь здесь нужно думать о психопатологической оценке этого явления. Однако нигде в литературе о Блаватской мы не встретили, чтобы этот феномен рассматривался с медицинской точки зрения,

Но прежде чем переходить к клинической оценке этого явления, приведем истории параллельные этому психическому феномену. Вспомним, что говорилось раньше о патографии, посвященной Сократу. Французский врач Луи-Франсуа Лелю (1804-1877) объявил галлюцинацией фигуру некоего «гения» или «демона», в разговоре с которым Сократу приходили мудрые мысли.

Еще более показательным в этом плане является описание Юнгом его собственных переживаний: « Вскоре после этой фантазии из бессознательного явилась другая фигура. Я назвал ее Филемоном. Благодаря Филемону мне удалось уяснить важнейшую истину: в психической субстанции есть вещи, не порождаемые мной, но порождающие себя сами и живущие собственной жизнью. Филемон представлял силу, которая не была мною. В моих фантазиях я беседовал с ним, и то, что он говорил, не принадлежало к числу моих осознанных мыслей. Мне было совершенно ясно, что говорящий он, а не я. Именно он внушил мне понятие о психической объективности, о реальном существовании психической субстанции…. Я понял, что во мне есть нечто, способное говорить вещи, которых я не знаю и которые даже могут быть направлены против меня.
Психологически Филемон представлял высшую проницательность. Временами он казался мне совершенно реальным, настоящим живым существом. Я прогуливался вместе с ним по саду, и для меня он был тем, что индусы называют «гуру» Он внушил мне множество вдохновляющих, светлых мыслей»[5].
Это приводит Юнга к выводу, что « в самом деле существует нечто – за кулисами — некий разум, во всяком случае нечто более разумное, чем я».

Что объединяет эти три феномена? Можно ли выделить какие-то типические черты?
Мы видим, что галлюцинаторный образ в каждом случае персонифицируется. У Блаватской – это индус Мория, у Сократа – это «гений», «демон», у Юнга – это некий Филемон. И все они оказывают сильнейшее влияние на их волю и мысли.
Махатма Мория внушает Блаватской задание, которое предстоит ей выполнить, и с этого момента она полностью принимает его руководство, т.е. подчиняется его воле. Юнг был подвластен силе, которую представлял Филемон.

С точки зрения психопатологии, речь идет о синдроме Кандинского-Клерамбо, который включает в себя бред преследования и воздействия, психические автоматизмы в виде «сделанных», «чужих» мыслей, а также псевдогаллюцинации, как у Юнга, который «видел» Филемона «внутренним взором» и «разговаривал с ним, прогуливаясь по саду».

В выраженной форме – это речедвигательные автоматизмы, когда больной говорит, что ему «вкладывают» чужие мысли, что им управляют, что он неволен не только в своих мыслях, но и в своих поступках и действиях, вплоть до того, что его языком двигают, за него произносят слова.

Что в этом главное? Если расположить эти расстройства в порядке нарастания их тяжести, то как можно убедиться, на одном полюсе эти галлюцинаторные образы служат источником гениальных идей, открытий, а на другом — «наплыв бессознательных образов такого рода наносит фатальный удар равновесию душевнобольного», по выражению Юнга.
Анализируя свои переживания, подходя к ним как ученый, Юнг писал: « мне предстояло сделать конкретные выводы из интуитивных озарений, явившихся мне из сферы бессознательного – и эта задача стала для меня делом жизни».

В то же время он отдавал себе отчет в двусмысленности своего положения: «По иронии судьбы я, врач-психиатр, в течение своего эксперимента должен был чуть ли не на каждом шагу сталкиваться с тем самым психическим материалом, который свойственен психозам и встречается у больных».
Но в итоге под конец жизни он напишет: «Вся моя работа, вся моя творческая деятельность восходит к этим ФАНТАЗИЯМ И ВИДЕНИЯМ, ЯВИВШИМСЯ МНЕ В 1912г. БЕЗ МАЛОГО 50 ЛЕТ НАЗАД. Все, что мне удалось осуществить в дальнейшем, уже содержалось в них – пусть поначалу только в форме эмоций и образов» [6].

Все это звучит необычно и идет вразрез со всеми устоявшимися взглядами на психическую патологию и болезненный процесс. Как можно полагать, исходя из изложенного, в основе патологического процесса и творческого «озарения» лежит по сути один и тот же механизм. Но об речь пойдет ниже.
А пока отправимся вслед за Блаватской.

Спустя десять лет она возвращается в Россию (1958г.).
Но пребывание Блаватской с родными осложнилось развившейся у нее тяжелой болезнью.
Ни один врач не мог понять, что за болезнь с ней случилась.

Продолжение следует.

ЛИТЕРАТУРА
1. Оккультный мир Блаватской. Сборник. Пер. с англ. – Москва, «Сфера», 1996, с.32-34
2. Флоренский П. Имена.- Харьков, Фолио, М.:АСТ, 2000, с. 82
3. Юнг К.Г. Воспоминания, сновидения, размышления. М.: ООО «Издательство АСТ-ЛДТ», Львов: «Инициатива», 1998, с. 143
4. там же, с.227
5. Юнг К.Г. Дух и жизнь. Сборник. Пер. с нем. – М.: Практика, 1996, с.197, 198