На злобу дня

Плохими словами звали меня,
Вот я и стала плохой.
Б. Брехт

На демонстрацию в защиту хевронского солдата я, вероятно, не попаду – работа, отсутствие собственного автотранспорта, да и возраст, как говорится, второй свежести… Но мнение свое высказать все же право имею.

Может ли быть, что солдат ошибся, что раненный террорист уже не был опасен? Сколько угодно! На войне, как известно, гибнут и от «дружественного огня». Может ли быть, что он нарушил приказ? Да, и такое вполне возможно, тем более что приказы бывают дурацкие, но выполнять их все равно надо, иначе армия развалится к чертям. Может ли он за такое нарушение быть наказан? Вне всякого сомнения!

Так в чем проблема?

Проблема в том, что п(р)оступок его никогда и ни при каком раскладе не может быть назван убийством. Понимаете, если в захваченном городе вооруженный солдат убивает безоружного портного с целью завладения недошитой парой штанов, то это – убийство и военное преступление. А если летчик сбрасывает бомбу на вражескую фабрику, где для солдат шинели шьют, и убивает два десятка безоружных работниц, то это – не преступление, а вполне нормальные военные действия. Потому что за действиями мародера ничего не стоит, кроме невинного желания прикрыть собственную задницу, а за летчиком стоят жизни солдат и гражданских, которых неприятель в голом виде убивать и покорять не пойдет.

…Что вы сказали? Ах, то, что у нас происходит – это как бы где-то как-то и не совсем даже война… В разных официальных бумагах война описывается иначе… Знаете, это мне напоминает один дамский роман из жизни медсанбата Великой Отечественной Войны. Какой-то не шибко умный начальник дает медикам теоретический урок тактики и сообщает, что когда противник наступает в конном строю, батальон должен стрелять с колена. Озверелая с недосыпу сестричка в ответ интересуется: «А что делать батальону, если немцы пойдут на нас с арбалетами?». Воевать, граждане, надо на той войне, какая есть (как бишь ее – нетрадиционная, гибридная…), а если бумаги устарели – самое время новые написать.

Не в том вопрос, совершил ли тот солдат, защищая нас, какую-нибудь ошибку – мог совершить – а в том, дозволено ли убийством называть спасение наших жизней, нашей свободы. Уничтожение вооруженного врага может оказаться тактической ошибкой, но ни в коем случае не может быть моральным табу.

Уничтожение врага на войне не исключение из правила, извиняемое чрезвычайными обстоятельствами, которые следует всякий раз проверять на достаточную чрезвычайность, но деятельность нормальная, которая в извинениях не нуждается. В извинениях и объяснениях нуждается, напротив, его неуничтожение. Интересно, готов ли кто-нибудь продемонстрировать мне основания для изначальной уверенности, что на пристреленном уроде НЕ был надет пояс шахида, что он был ранен достаточно тяжело, чтобы НЕ вскочить, и НЕ притырил лишнего ножика? Боюсь, что опровергнуть его теории смогу даже я, при всех моих выдающихся познаниях в тактике и стратегии. А поскольку уверенности быть не может… ну, извини-подвинься!

Могу понять товарищей из Бецелем и их заказчиков всех мастей, употребляющих слова «интифада» вместо «война», «оккупация» вместо «оборона», «Западный берег» вместо «Иудея и Самария» и «убийство» вместо «ликвидация». Они ведут психологическую войну, навязывая нам чувство вины за то, что не даем себя зарезать без сопротивления, заставляя извиняться за чужие грехи и доказывать, что мы не верблюды. И глупые, судорожные оправдания наших начальников перед провокатором с кинокамерой, увы – свидетельство их успеха.