ДЕГРАДАЦИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ — 11

Хайек и Кейнс (продолжение)

Позвольте мне повторить слова О’Дрискола, цитированные в предыдущем выпуске:

«С “Кейнсианской революцией”, Хайек был не просто не понят, он стал жертвой мифотворчества.  С принятием Кейнсовой теории, была переписана история экономической науки.  Экономистов стали делить на “до Кейнса” и “после Кейнса”».

Авторитетный и глубоко мною уважаемый историк экономической мысли Марк Блауг выпустил в 80-х гг. две книги «100 великих экономистов до Кейнса» и «100 великих экономиста после Кейнса».  В целом получилось сто коротких статей, живо и увлекательно написанных, легко читаемых.  Издание стало популярным (издано в русском переводе в 2008 г.).

Статья о Хайеке написана, как и все другие, с основательным знанием предмета.  Чрезвычайно высоко ставит его Блауг: «Сегодня он занимает ведущее положение как представитель моральной философии и политической экономии, равного которому не было со времен Адама Смита».  А завершает статью так:  «Достижения Хайека в экономике и общественной науке в целом столь обширно и многообразно, что для его освоения потребуется еще целое поколение».

Совершенно справедливо.  Как же досадно читать в начале статьи, что Хайек «потерпел поражение в полемике с Кейнсом по поводу его “Трактата о деньгах” (1930) и отступил в область теории капитала, эзотерической области экономической науки, которой тогда интересовались немногие экономисты».

Такое начало вовсе не имело целью как-то принизить Хайека, если принять во внимание сказанное о нем потом.  Просто Блауг здесь повторил расхожую версию, когда-то пущенную в оборот в виде сплетни.

*   *   *

В 30-е годы в Кембридже сложилась группа молодых экономистов левого уклона.  The Cambridge Circus – так говорили.  В смысле «кружок», наверное.  Они начали собираться для обсуждения «Трактата о деньгах» Кейнса, а потом помогали вызреванию идей его «Общей теории».

Не хотел, но придется мне нагрузить читателя новыми именами.  Главные из них: Джоан Робинсон (27 лет), ее муж Остин Робинсон (33 года – помощник главного редактора Economic Journal, то есть, Кейнса),[1] Пьеро Сраффа (32 года), Ричард Кан (26 лет)  и Джеймс Мид (23 года).

Талантливая была молодежь.  Многим из них предстояло прославиться —   кому раньше, кому позже.  Джоан Робинсон два года спустя опубликует свой знаменитый трактат «Экономика несовершенной конкуренции», над которым она уже работает,  и немедленно станет звездой.  Ричард Кан вскоре изобретет понятие мультипликатора, станет долголетним другом Джоан Робинсон, окажет влияние на подготовку ее названной выше книги и других ее работ.  Джеймс Мид – в будущем жидко обделается на почве «провалов рынка» и еще позже получит Нобеля за труды по внешней торговле.   А Сраффа уже успел прославиться:  на весь Кембридж (статьей с критикой теории Маршалла) и персонально перед Кейнсом (переводом на итальянский его «Трактата о деньгах»).

Занимались они не только наукой, но также интригами около науки.  В своей книге я позволил себе назвать эту группу: Драмкружок.

*    *    *

Так вот: Хайек не потерпел поражения в полемике с Кейнсом.  И Кейнс – тоже не потерпел.  Эта простая история была потом так запутана и переврана слухами и сплетнями, что лишь в наше время один голландский экономист сумел, наконец, заметить:  «Что характеризует тот конфликт Хайека – Кейнса, так это как раз отсутствие полемики».

*   *   *

А было так.  В 1931 г. Хайек прочитал четыре лекции в Лондонской Школе Экономики, которые тут же вышли книгой «Цены и производство».

Прочитать цикл лекций пригласил его новый и тоже молодой завкафедрой Лайонелл Роббинс, озабоченный уже тогда ростом влияния этатистских и социалистических идей в Британии.  Он еще раньше лично познакомился в Европе  с Мизесом, но тот совсем не говорил по-английски.

Хайек по-английски говорил – но очень плохо (да еще и с немецким  акцентом).  Его речь временами была непонятна аудитории.  И при всем этом выступление его произвело такой фурор, что директор ЛШЭ Беверидж спросил у Роббинса, не предложить ли Хайеку должность профессора?  Так лекционное турне молодого австрийского экономиста обернулось тем, что он стал  — да не просто, — а профессором имени Тука.[2]

Перед тем, в 1930 г. вышел «Трактат о деньгах» Кейнса в двух томах.  Роббинс предложил Хайеку написать отзыв.  Первая часть рецензии Хайека (на первый том трактата Кейнса)  была довольно критичной.  Она увидела свет в журнале ЛШЭ Economica в августе 1931 г.

Следите за датами!

Рассказывают, что в своем экземпляре журнала, Кейнс на 26 страницах текста первой части статьи Хайека сделал более 34 карандашных пометок.  В конце он написал: «Хайек читал мою книгу без той степени “доброй воли”, какую автор имеет право ожидать от читателя.  Пока он не сделает этого, он не поймет, что я имею в виду, и не узнает, прав ли я.  Очевидно, какая-то страсть побуждает его нападать на меня, но мне остается гадать, какого рода эта страсть».

Что мы видим?  Автор явно уязвлен критикой и считает Хайека пристрастным.  Видимо, Хайек нащупал слабые места в тогдашней теории Кейнса, и тому было нечего сказать по существу критики.

Он не стал ждать публикации второй части рецензии, и в ноябре того же года появился его ответ Хайеку.

Н-да…  Оказалось, что это не ответ на критику его книги, а критика книги Хайека «Цены и производство».  Даже иные кембриджские профессора удивились, а кое-кто и возмутился.

А как насчет критических доводов Хайека?  Ну, это тоже есть.  Во многом, ответы Кейнса на критику сводятся к указанию на неточности Хайека в понимании и употреблении терминологии.  Правда, он признал, что у него отсутствует основа в виде теории капитала, но добавил, что законченной теории капитала вообще не существует.  Слабая отговорка.  Нет теории капитала – теоретику и карты в руки: твори, выдумывай, пробуй…

Зато про оппонента Кейнс не стеснялся писать  в таком ключе: «Книга как она есть представляется мне родом ужаснейшей каши из всех, что я когда-либо читал, с едва ли одним здравым утверждением от самого начала.  Правда, она остается книгой, в некотором смысле интересной и возможно повлияет на какого-то читателя.  Это выдающийся пример того, как, начав с ошибки, неумолимый логик может закончить бедламом».

*    *    *

Естественно, Хайек ничего не публикует в ответ, работая над второй частью своей рецензии.

Тем временем, 10 декабря 1931 Кейнс вступает в переписку с Хайеком, прося объяснять, каком смысле он употребляет те или иные термины.  Каждый раз Хайек подробно объясняет и Кейнс благодарит, добавляя, что такая или такая идея Хайека ему теперь понятнее.   Ничего похожего на спор, никакой полемики.  И отменная корректность – оба были джентльмены с превосходными манерами.

Последнее письмо в этой серии было от Кейнса 11 февраля 1932 г.  В феврале же вышла вторая часть рецензии Хайека – кстати, менее критичная, но это было уже неважно…

*   *   *

Анналы сохранили записку Кейнса от 1 февраля к Сраффе и Кану: “What is the next move?  I feel that the abyss yawns – and so do I.  Yet I can’t help feeling that there is something interesting in it”.

Итак, Драмкружок тоже в игре.  И об чем это?  Об определении тактики поведения Кейнса в отношении строптивого Хайека.  Наука – наукой, а есть вещи также и около науки, например, имидж в глазах публики…

Итак.

Слушали: «Что делать?»

Постановили…

И в марте того же года в журнале Кейнса Economic Journal  выходит статья Сраффы «Др. Хайек о деньгах и капитале».  Это и ответ на его критику теории Кейнса, и критика теории самого Хайека (все той же книги «Цены и производство»).

Что тут скажешь?  Где Хайек и где Сраффа…

Не подумайте чего, Сраффа  был довольно грамотным экономистом.  Во всяком случае, оперировать нужной терминологией и рассуждать о понятиях он мог.  Его статья от 1926 г. против теории Маршалла составляла всю сумму его научных заслуг.  Если Хайек случайно видел ее, то он мог оценить уровень Сраффы.  Скорее же всего, Хайек вообще не знал о его существовании до появления мартовской статьи.

Но и оставлять без ответа такой выпад было нельзя.

*    *    *

Сохранилось письмо Хайеку от Кейнса от 29 марта того же года.  Начинает он с уверения, что он резервирует в своем журнале место для ответа Хайека на статью Сраффы.  А потом… но об этом потом.

Понятно, Сраффа раскритиковал теорию Хайека.  Множество глубокоученых рассуждений в статье Сраффы не могут заслонить того факта, что главная цель его была: «срезать».  В таком смысле и ответил Хайек (июнь 1932).  Смысл, но не фразеология, — Хайек был человеком необычайно учтивым.  Вот как он начал свой ответ:

«Статьей, посвященной критическому рассмотрению моей книги Цены и производство, недавно на арену спора о деньгах вышел г-н Сраффа.  Трудно отрицать тот факт, что рецензировать книги о деньгах в такой момент, когда денежная теория находится в состоянии бурного брожения, есть задача непростая и, пожалуй, даже неприятная.  Легко понять, что г-н Сраффа был несколько расстроен оттого, что должен был затратить так много времени на работу, из которой он сам очевидно не извлек никакой пользы [3], и которая ему представляется всего лишь добавкой к царящей путанице мысли на сей предмет.  Но по-моему,  выражая возмущение без ясного изложения своей позиции, он рискует показать себя с не самой лучшей стороны и оказаться в положении, мягко говоря, несколько конфузном.  Я не горю желанием удариться в полемику ради нее самой.  Но мне кажется, что отвечая на суровую критику г-на Сраффы, я могу не только защититься от того, что выглядит для меня никчемными словопрениями, но и прояснить определенные вопросы, которые действительно представляют – как говорит г-н Робертсон – “ужасную интеллектуальную трудность”».

Понятно, он не мог себе позволить написать прямо, что Сраффа жидковат для такого спора и не тянет на уровень обсуждения.

Далее Хайек уделяет место более конкретным вещам, сохраняя тон невозмутимой иронии.  Так, об одной из ошибок Сраффы он пишет: «Но это не удивительно, так как исходит от автора, который рассматривает обсуждение реальных аспектов структуры капитала как “совершенно нерелевантное” к проблемам денег и инфляции».  Очень деликатное (и только специалистам понятное) указание на непонимание Сраффой основных идей автора, которого взялся критиковать.

В другом месте Хайек ловит Сраффу на подтасовке.  Опять же деликатно: он указывает на то, что, процитировав его сноску, Сраффа опустил важное уточнение, и добавляет:  «Я не могу поверить, что г-н Сраффа хочет исказить мою мысль, но признаюсь, что мне трудно понять, почему он выделяет эту сноску и удаляет специально уточняющую фразу».

В заключение Хайек пишет: «Но в эффектной концовке своей статьи г-н Сраффа делает еще более абсурдное утверждение […]   Ничто не могло бы удивить меня больше, чем то, что эту [мою] попытку — как можно ярче показать различие между теориями г-на Кейнса и моей — кто-то смог бы интерпретировать как “угодить прямо в сердце теории г-на Кейнса”.  Я отважусь поверить, что г-н Кейнс целиком согласился бы со мной и отверг бы утверждение г-на Сраффы.  То, что г-н Сраффа мог сделать такое утверждение, в действительности, кажется мне, только указывает на новый и несколько неожиданный факт – он понял теорию г-на Кейнса еще меньше, чем мою».

К этому редактор журнала поместил свою сноску:  «С разрешения профессора Хайека я должен сказать, что по всему моему разумению г-н Сраффа понял мою теорию точно. – Дж. М. Кейнс».   Кейнс в любом случае был вынужден на такое заявление ради Сраффы, которого сам натравил на Хайека.  Своих не сдаем!

*    *    *

Собственно, на этом и кончается вся история «полемики Хайека и Кейнса». Правда, Сраффа еще чего-то написал как бы в ответ Хайеку.  И если бы тот вдруг ответил, то Сраффа или кто-то другой еще что-нибудь написал и т.д. и т.п.  Видимо, Драмкружок придумал втянуть Хайека в бесконечные словопрения.  Естественно, Хайек отвечать не стал  – и таким образом за Сраффой «осталось последнее слово»!

В упомянутом выше письме от 29 марта Кейнс сообщает, что ему больше не хочется тратить время на журнальный диалог.  «Я пытаюсь пересмотреть и улучшить свою центральную позицию, и это, вероятно, лучший способ тратить время, чем на споры» (вообще, резонно).  А скоро, при встрече он сказал Хайеку: «Да не беспокойтесь, я сам уже в это не верю».

Понятно теперь одно из объяснений Хайека: мол, потрать время и силы, напиши критическую книгу о теории Кейнса, а он в это время объявит, что сам уже в это не верит…

 

Пересмотр и улучшение теории Кейнса производились в Драмкружке, и об этом Кейнсу (он к ним не заходил) регулярно докладывал Кан.  Итогом нового развития стала «Общая теория» Кейнса.

Теперь видно, откуда пошла мулька, что Хайек «потерпел поражение в полемике с Кейнсом»?

А интриги Драмкружка – это было лишь начало.  В последующие годы они организовали регулярные встречи с молодежью из ЛШЭ как бы для обмена мнениями, но на деле – для промывки мозгов с помощью новых идей Кейнса.  То было новое идейное оружие, к которому оппоненты не был готовы ни теоретически, ни морально.

Вспомним, на дворе был суровый мировой кризис.  Все кругом считали, что «что-то нужно срочно делать».  И делали.  В Германии росли государственные расходы, и еще где-то, кажется.  Ученым оправданием массрованного вмешательства государства в экономику стала теория Кейнса.  Драмкружковцам оставалось лишь добавить, что в кризисе виноват свободный рынок и что «ортодоксальная» теория оказалась неспособной предложить какое-нибудь средство от кризиса.

Они были абсолюно уверены в том, что — перефразируя Кейнса — когда океан бушует, государство может его успокоить.

Хайек говорил, что нужно не защищаться высокими пошлинами, а наоборот — отменить все препятствия к свободному обмену между странами.  Но его голос был едва ли слышен в хоре требующих вмешательства государства и осуждавших предкейнсианскую теорию.

Короче, интрига удалась – многие из талантливых учеников или сторонников Хайека постепенно «крестились» в кейнсианство.  Включая Джона Хикса, с которого мы начали выпуск 10.

Много позже Людвиг Лахман [4] вспоминал:  «Когда я пришел в ЛШЭ, все были хаекианцами.  К концу 30-х нас осталось двое, Хайек и я».

Примечания:

[1] Впоследствии, главный редактор Собрания сочинений Кейнса.

[2]  Thomas Tooke  (1774 – 1858).  Очень влиятельный в свое время экономист, активист за свободу торговли, участник знаменитой «дискуссии о слитках».  Из книг выделяется его монументальный шеститомник «История цен с 1703 по 1856».  Посмертно была учреждена почетная должность профессора его имени.  Интересный факт: он родился в Кронштадте (в семье капеллана  английской фабрики) и в пятнадцать лет начал свою трудовую деятельность в Петербурге в house of business (торговая палата?).

[3] Это Хайек о своей книге.

[4] Ludwig Lachmann (1906 – 90).  Видный экономист Австрийской школы.  Учился и стал доктором наук в Берлинском университете.  «Австриец» с 1928 г.   В 1933 г. переехал в Лондон, учился в ЛШЭ у Хайека и стал его коллегой. С 1948 г. и до конца жизни преподавал в Йоханнесбурге, ЮАР.