***
Гудят за окнами авто
и в булочной созрели булки,
пускай сегодня я никто —
лишь запахи по переулку,
лишь этот монотонный звук,
лишь капля на оконной раме —
есть пара крыльев — вместо рук,
парение над облаками,
и есть такая высота,
с которой падаешь привычно
в просторы белого листа,
в воспоминания о личном…
***
Мы — странные, меченные,
идём путями млечными,
идём по земле, по звёздам,
идём по закатам поздним,
идём по рассветам ранним,
идём по кровавым ранам,
по судьбам идём, по странам,
идём по дождям-туманам,
идём по пустым карманам,
по грёзам идём, по планам,
идём по зиме, по лету,
чтоб кануть навеки в Лету.
Безумцы, глупцы, поэты…
ТЕТРАДИ
Эти линии на листе —
взять бы их и связать узлом,
в безысходности, в пустоте
параллельность кажется злом.
Я квадраты люблю. В них легче
разместить все нули с крестами,
есть привычка у птицы певчей —
параллели менять местами…
но одно неизменно — поле,
поле, что остаётся красным.
Есть границы чужого горя,
перейти их всегда опасно…
Жизнь моя… В ней так много бури,
в ней мотивы дождя и моря —
переливы цветной глазури
и кровавые метки горя…
просторы белого листа
нет, это вовсе не паденье
лист белый это — высота
когда не думаешь с листа
—
идёшь по земле ли, по звёздам
или — по закатам поздним
как грустно рассветом ранним
идти по пустым карманам
по грёзам идти без плана
без тумана и без дурмана
идёшь чтоб не кануть в Лету
ползёшь от заката к рассвету
— — —
нет границ у чужого горя
перейти все границы трудно
тяжко жить у синего моря
хорошо бы у моря родиться
:: :: :: ::
«Посылаю тебе, Постум, эти книги…»
. . . . . Иосиф Бродский
. . . . . .
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.
. .
И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники — ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
. .
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке — Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.