Жужжащие кусты малины (продолжение и завершение)

Бесконечность во всем, остро ощущается в бессмысленном, например в сурковости дней. Она может быть в малом, ручей течет себе в бесконечность. Моря-океаны, доброта и зло. Равнодушие бесконечно. Бесконечна красота и уродство. Моя бесконечность за покосившимися воротами. Только открыть ворота, а там другой мир, для этого мира не хватает горизонта. В детстве родители возили меня на Байкал, тогда Байкал не был туристической меккой. Тогда там было тихо и угрюмо. Жили мы на турбазе Бухты песчаной. Нас повели в тур.поход, долго стращали перед этим, что тайга не прощает ни ошибок, ни маленьких промахов. На узкой тропе, тогда, даже попался свежий медвежий помет, удивительно, как помет может придать походу нотку особой романтики. Не знаю как там в райских садах и тропических лесах, но тайга это нечто особенное. Тайга это суровая силища, она и страшна и прекрасна. Взобрались мы на какую то гору, и по стеночке, прижавшись спиной к скале, я посмотрела вниз. Там гудела-пела тайга, сколько хватало взора, кругом тайга. Она колыхалась, издавая умопомрачительную музыку. Тайга синего цвета, синяя как море. Когда смотришь на бесконечность тайги и слышишь ее гул, душа раскрывается, и замирает вместе с дыханием на какое то маленькое но такое бесконечное время.

Так же останавливается дыхание, когда открываются наши старые скрипучие ворота. За ними мир полный всего, параллельная реальность. С невысокой горы видишь горизонт. Поля и перелески, старую заброшенную церковь, леса, туманные дали. Нет людей, нет машин. Утро начинается с развеселого пения птиц, а вечер завершается песенным соревнованием соловьев. Идеальной тишины здесь не бывает, травы шумят, листва шелестит, все поет, жужжит, сверестит. Ночью издают неземные звуки совы.

В городе, ты железный человек, ты дровосек, ты робот. Тупо давишь на педали машины, тупо крутишь руль. В метро ты тупо прижат такими же тупыми телами. Тупо подаешь нищему в переходе. Ты подчиняешься ритму города, где все движется с большой скоростью, это не есть ритм человека, это ритм машины. В городе ты машина. Ты к этому привык, иначе не выжить, не заработать, иначе ничего не успеть.

И вот измученный железный человек, проржавевший, скрипучий, хронически уставший, попал на «волю», на природу, в «чужой» мир. Где нет электричества, и соответственно нет телевизора, где забываешь о телефоне.

Мы хотим быть своими в этом «чужом» миру.

Возьмите нас к себе, хотя бы на время. Потому что душа зажата в железных тисках, расковыряйте дырочки в этом душном панцире, разломайте, дайте ей душе вздохнуть, чистый воздух и чистые картины увидеть. Возьмите нас к себе, мы ведь «свои», хоть и люди. И нас принимают, потому что природа всегда примет человека, свое дитя.

Кино говорите? Берем стул и садимся посередь поля и смотрим кино. Актерам все равно, они ведь не играют, а живут. Какие страсти, какой накал, какие битвы. Не на жизнь, а на смерть, все по-честному. Хочешь возьми лупу, насекомых рассматривай, но там нет любви, там больше похоже на людей в мегаполисе, каждый знает свое дело. Работа-дом, дом-работа. Майские жуки, четко появляются вечером и летят, с юга на север, бубня что то. Что они забыли на этом севере? Кто разберет, но эти безобидные войска, передвигаются низко, зовя присоединиться.

Муравьи, гусеницы, бабочки, только и следи, только и наблюдай. У птиц отношения ярче, там кино круче, там появляются настоящие страсти. Птичьи бои в воздухе, самое захватывающее действо в нашем сельском киносериале. Нам показывали кино, как сорока бьется с большой хищной птицей (что за птица?). Огромного размера хищник, но сорока бьется лениво, нехотя, это ее территория и она здесь хозяйка, умная и хитрая. Хищник бьется напористо, нарямую, сорока рассчитывает свои действия, она как бы играет с противником. Или серия, как две маленькие суетливые птицы, со всем отчаянием нападают на большую ворону. Ворон отступает, потом «бежит» без оглядки.

А соловьи? Нет, их не видно, их слышно. Вечером у нас филармония, дуэт двух соловьев. Как стараются, такие сложные рулады, такие трели. Один поет хорошо, с настроением, но второй… Он страстен, он вдохновлен, он импровизирует, он меняет темп и ритм своей музыки, он сегодня Б-г. Ему нет равных этой ночью. Ах, эта равнодушная, серая, невзрачная соловьиха, такая бездушная. Я бы неслась к этому невообразимому тенору.

Кино здесь у нас на «лысой горе» случается не по заказу, оно само решает, когда крутить пленку. И главные герои в нашем кино – сороки. Они умеют себя показать. Я не уверена, что сороки стайные птицы. Никогда не видела, что бы они летали, например, клином. Вот наши сороки летают строем, строй — это вытянувшись в линию. Пролетает, как то, мимо нас, гордо, такая ровная нить из восьми сорок. Настоящий сорочий, длиннохвостый парад. Долго мы удивлялись с мужем и обсуждали — Все сороки наши собрались? Или еще соседей пригласили себя показать?

Есть еще Совы, но их не видно, их слышно тяжелой летней ночью. Звуки сов в нашей местности не «ухающие», они …они…как бы это описать? Это и писк и свист одновременно, но этот звук не из нашего мира, он из другого, потустороннего.

Недавно увидела, что на Байкале, на о.Ольхон, есть место где трава закручивается в ровные большие круги, и круги эти называют «ведьмиными». У нас тоже есть такой круг, только трава в нем темная-темная, густая-густая, снизу черная. Зачем этот круг? Может центр его, центр невиданной силы? А может это я по ночам превращаюсь в ведьму? Сажусь на свою ярко оранжевую метлу (есть у меня такая) и стартую с центра круга, у-ух-хх! Недаром мой сон на «лысой горе», такой крепкий, как маленькая смерть, без снов и сомнений, глубокий. А потом в 4 утра пробуждение резкое, от криков сорок, сидящих на нашей крыше. Сидят и громко беседуют, обсуждают ночные подвиги? Подвиги и сюжеты о которых по-утру я забываю напрочь.

Интересно, зеленые глаза и рыжие волосы, достаточное условие что бы быть ведьмой?

Может метлу поменять? Вдруг такие уже не в моде? И надо мной все ведьмы потешаются. По-брутальнее надо найти. Такую черную, черную, такую с тяжелым грубым древком и металл с клепками выпуклыми, тоже черными, можно ржавчины припустить, так, немного, для нюанса. И прутья черные кривые, в разные стороны вывернутые, как при взрыве. Все ведьмы обзавидуются.

Кто то может еще не верит, что существуют лешии, русалки, домовые? Верь не верь, если люди говорят, значит, они это видели. В одной известной мне религии, считается, что все имеет душу, даже неодушвеленные предметы, все. Тогда леший, это душа леса. Русалки – это душа водоема, домовой -соответственно душа дома. Нет дома без домового.

Кто такие ведьмы? Это особы, которым дано многое видеть, это особы, которые любят природу, просторы, любят свободу. Причем свободу внутреннюю, внешняя свобода бывает обманчива. Ведьмы напитаны вольницей. Они говорят на языке птиц и зверей. Но…они не любят людей. Они не любят людей, просто они видят судьбу и читают мысли каждого человека. И он человек перестает быть для них интересен. Все насквозь, все чаяния и веяния, все хорошее и все плохое. Есть ли ведьмы, которые любят людей? Нет, но есть люди, которые их всегда удивляют. Это люди искренние и наивные простаки.

Ну вот, о чем угодно написала, только не о кустах малины. Только в прошлом году мы неожиданно узнали, что малинник у пруда, в июле, весь усыпан крупными душистыми ягодами. Все красное вокруг и пахнет малиновым вареньем. Почему мы раньше этого не видели, загадка. Пришлось приглашать родственников на сбор малины, но все рано, она росла и росла, краснела и краснела. Сколько ведер малины мы собрали не знаю, но знаю, что всю собрать так и не смогли, и родственники тоже махнули на это дело рукой. Пришлось еще научиться, варить варенье и закрывать его в баночки. Всю зиму мы раздавали знакомым и мало знакомым людям наш урожай в баночках, так все и не раздали.

Однажды весной, подойдя к пруду, мы увидели, что кусты малины шевелятся и ходят ходуном, кусты ожили и заплясали в неуклюжем танце. Странный гул, был слышен из глубин, как будто в их недрах, зарождался маленький вулкан. Движение, гул и ритм задавали сотни и тысячи пчел, шмелей и других жужжащих насекомых, которые трудились сосредоточено, добывая малиновый нектар с белых скромных цветов.