письмо из Тверии — без номера

» прилагаю копию моего письма Н.
* * *
…завидую тебе, дорогая, твоей предстоящей поездке в Польшу. Польша — это как первая любовь. Как первый день свободы. Это был мой первый иностранный язык, и я его выучил , за что вечно признателен еженедельнику «Пшекруй» (nalepszy tygodnik medzy Laba i Wladywostokiem, как утверждал один из многочисленных Мацкевичей). Именно на польском впервые прочел «По ком звонит…» Хэма, отчаянный рассказ Камю «Ренегат», «Метаморфозу» Кафки (в том же «Пшекруе» с иллюстрациям Даниэля Мруза), и даже Аполлинера (!) в переводах Важыка, и ещё много-много чего, а потом уже взялся и за самих поляков: фельетоны Веха, чернуху Марека Хласко… фланируя туда-сюда по коридору филиала Публички на Фонтанке… и этот странный Виткацы, Nenasycenie, непостижимая и до сих пор не расшифрованная проза…
Боже ты мой!
Да что там говорить! у меня есть мои польские лауреаты Нобеля: Герлинг-Грудзинский, конечно, и Станислав Лем.
Вообще-то именно в моём поколении россиян оказалось невероятное количество полонфилов… Это, конечно, заслуга польских медиа, самых продвинутых и раскованных в соцлагере на тот момент. Снобы читали Твурчощ и Пшеглёнд Артыстычны, остальные — Уроду, Экран, Кобету и Жыче, на эстраде пели Чиха Вода, битники слушали квартет Намысловского… и как читал свои стишки Галчиньский, которого я слушал в гостях у З. на улице профессора Попова…И.А. послушал и заторчал и заполонофильствовал и идеально перевёл «Zaczarowana dorozke»… а через много-много лет случайно я праздновал Сильвестра в Риме с ним и с Никитой С., и общим хобби у нас оказалась Польша, и уже заполночь возле Кампо ди Фьори мы поддавши пели «Червоне маки»…
Это что касается обеих столиц России, где увлечение Польшей началось (и кончилось) на моих глазах. А в Вильнюсе, Львове и Киеве полонофилов и до оттепели было полно, и доныне не перевелись. И ни с кем у меня не было такой сильной самоидентификации, как с поляками.
Н. однажды, и очень точно, сравнил меня со смертельно раненым повстанцем, ползущим по коллектору варшавской канализации в фильме Вайды. Сам я себя отождествлял с анонимным алкоголиком, который под немецкой оккупацией с горем пополам выкручивался на черном рынке днями, а вечерами глушил себя самогоном в полулегальных кнайпах («Mialem tylko jedno zycie, i to zmarnowalem»).
Ни с кем не чувствовал себя так вольготно, как однажды с группой польских альпинистов на Кавказе, — в горы мы ходили мало, так как сезон выдался дождливый, а в основном сидели на курортной веранде, точа лясы и наслаждаясь видом. Они меня научили играть в бридж и пели мне детский рок-н-ролл «Mam dwa bilety, ide do kina, w drodze mnie lapie Heine-Medina… Heine-Medina nogi wygina, rece wygina, jazz jazz boogie-woogie»…
Как давно уже заметил кто-то великий, «Rosja zawsze dostawala zachodnia kulture w polskim opakowaniu, i to nienajgorszym»…
и ещё — вот эти знаменитые куплеты можно припомнить:
Борис Слуцкий — Владиславу Броневскому

Покуда над стихами плачут,
Пока в газетах их порочат,
Пока их в дальний ящик прячут,
Покуда в лагеря их прочат, —

До той поры не оскудело,
Не отзвенело наше дело,
Оно, как Польша, не згинело,
Хоть выдержало три раздела.

Для тех, кто до сравнений лаком,
Я точности не знаю большей,
Чем русский стих сравнить с поляком,
Поэзию родную — с Польшей.

Ещё вчера она бежала,
Заламывая руки в страхе,
Ещё вчера она лежала
Почти что на десятой плахе.

И вот она романы крутит
И наглым хохотом хохочет.
А то, что было, то, что будет, —
Про это знать она не хочет.
http://vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/LITRA/SLU9_W.HTM
Категории:
Поэзия Бориса Слуцкого
Русская поэзия, малые формы
Литература 1961 года