Начала библеистики. Избранные темы. Тема 12. Развитие древней израильской историографии. М.Д.Кассуто

М. Д. Кассуто (1883 — 1951) считает одним из главных двигателей “сюжета истории” жажду познания. Стремление к познанию характерно именно для человека, который накладывает это стремление на ось времени “настоящее – прошедшее — будущее”. Однако, как познать прошедшее и будущее?  В части будущего в древнем Израиле было создано учение пророков, а в части прошедшего, примерно за 5 веков до Геродота, были освоены начала методологии историографии в ее зачаточном состоянии. Так возникло историческое творчество. Кассуто приходит к выводу, что историография началась именно в Израиле. Он также рассматривает этапы создания этой историографии, соотнося их с этапами греческой историографии, где он наблюдает постепенное и медленное развитие. “Я полагаю, — пишет Кассуто, — что и в Израиле можно найти подобное же постепенное развитие”.

В древнейшую эпоху уже существовали эпико-лирические песни и эпические произведения широкого плана, подобные эпосам народов Востока и Греции. Следы этих произведений есть в книгах Библии. Эти следы Кассуто обнаруживает, например, в первых главах книги Шмот, которые он характеризует как элементы песни – пасхальной Агады об исходе из Египта, предшествовавшей тому, что написано в Пятикнижии. Ровно “через год после исхода в шатрах Израиля встали в памяти народа великие события годичной давности, надо думать данный, обычай затем повторялся из года в год, умножались подробности, расширялись воспоминания, подобно эпическим песням, распространенным в Месопотамии, стране их первоначального исхода. В Ханаане, куда они пришли, израильские племена также нашли развитую эпическую поэзию. Так возникают повествовательные песни по образцу песен соседних народов, т.е. уже в древнем Израиле работали, творили поэты, сочинявшие эпос о рабстве и избавлении от него”. Первые главы книги Шмот Кассуто разбивает на фрагменты о их видам и приводит “как минимум, один пример для каждого вида”.

Первый пример Кассуто относит к 4-ой казни египетской – казни оводами. Фразу “погибала земля от оводов” он считает поэтической, песенной цитатой  /“как говорил поэт”/. “То же, — пишет Кассуто, — находим мы и в других местах”.

Второй пример Кассуто приводит относительно посылания Богом “грома и града”. В этом выражении он видит следы древнееврейской поэзии, в частности, Псалмов, полученных в наследство от ханаанской поэзии, как следы древней повествовательной песни. В результате грома и града “лен и ячмень были побиты, а пшеница и полба – не побиты, так как были поздние”. Так в древнем поэтическом фрагменте сохраняются даже незначительные практические подробности.

Второй вид фрагментов – темы, не соответствующие общему духу Торы. Тора опускает эти фрагменты, сохраняя, однако, их следы. Так посох Моисея это сначала пастушеский посох, а затем “жезл Божий” в силу древней поэтической традиции, согласно тексту древней повествовательной песни.

Другой пример темы такого же вида – рассказ о войне с Амалеком. Рука Моисея поднята – Израиль одолевает Амалека, опущена – нет. Но ведь в руке у Моисея все тот же “жезл Божий”, который может помочь справиться с любым врагом, однако этот факт сознательно не афишируется.

Третий пример – второстепенные детали, заимствованные из древнего, более подробного рассказа. Тесть Моисея принимает свою дочь, жену Моисея и своих внуков после того, как она была отослана. Факт отсылки жены с сыновьями в тексте Торы опускается, т.к. он известен из других источников. Из каких? “Возможно, в эпической песне об исходе рассказывалось, что Моисей отправил жену и сыновей в дом тестя”, — пишет Кассуто.

Четвертый вид фрагментов – тот, где имеются косвенные доказательства влияния источника. В том же эпизоде с Амалеком сказано “И ослабил Иисус Амалека”, а далее, в другой книге Торы имеется “И побил сзади ослабевших”. Здесь, очевидно, игра слов, намекающая на общий древний источник.

Пятый вид – явный, не косвенный, как в предыдущем случае, намек. После победы над Амалеком Бог говорит Моисею “вложи в уши Иисусу”, что означает “скажи ему устно, чтобы это сохранялось в будущем”. “Именно так передавались песни – из уст в уста”, — пишет Кассуто (т.е. те песни, которые говорили о войне с Амалеком). “То же было и в Греции, эпосы слагались не только о деяниях богов, но и о поздних поколениях”.

Так, по мнению Кассуто, устанавливается соответствие этапов создания эпосов в древнем Израиле и в Древней Греции.

Первоначальная основная задача таких эпосов было развлечение слушателей. Однако “высокое” Пятикнижие не хотело опускаться до этого уровня. Его целью было дать “высокие предначертания народу, которые станут наследием этого народа и источником благословления для всего человечества”(Кассуто). Кассуто считает те повествования очень древними, недалеко по времени отстоящими от эпических песен, аналогов созданных греческими логографами. Однако в духовном смысле различия греков и рассказчиков Пятикнижия огромны, хотя и сопоставимы в части этапов развития, т.к. в обоих случаях еще нет использования методов научной истории. Однако, повторимся, Пятикнижие стремилось к другой, более высокой цели воспитания народа, а не для написания истории ради истории. Последняя цель появилась у греков после логографов (Геродот), а у евреев – в период государственного и социального развития Израиля (Соломон). Результат сходен, однако греки опоздали в этом примерно на 500 лет.

Нам, все-таки, кажется сопоставление этапов развития библейской литературы с развитием литературы в Древней Греции несколько односторонним, работающим только на заранее заданную теорию. Могу предположить, что на развитие библейской литературы в большой степени влияли процессы в соседних регионах – Египте и Месопотамии. Имело место также и внутреннее саморазвитие жанра, создаваемого народом и его историей, в частности, вследствие существования одного из влиятельных государств Ближнего Востока того времени – царства Давида – Соломона – Езекии – Иосии до его гибели от Вавилона.