Москва, 1945

Февраль, вокзал свердловский.
Наш поезд — через час.
Несладкий чай столовский
Отогревает нас.

Мы — дети Авраама,
Моя сестра и я,
Сам Авраам и мама –
Счастливая семья.

Был без вести пропавший
Три года мой отец.
Пришёл, войной пропахший,
Через висок рубец.

Потом завод патронный,
Труба дымит в луну…
Мы ели макароны
Впервые за войну.

Потом завод в столицу
Кто-то приказал.
Я вижу наши лица,
Свердловск, февраль, вокзал…

А на окне вагона
Мороз, мазок к мазку,
Отходит от перрона
Наш поезд на Москву.

Москва, Преображенка,
Сорок пятый год,
Клавдия Шульженко
О любви поёт.

Чёрный репродуктор,
Чёрно-белый кот,

На столе продуктов,

Как на Новый Год.

Дядя мой Арончик,
Майор НКВД,
Сегодня, как нарочно,
Отбыл в Улан-Удэ.

Его супруга Соня,
Мамина сестра,
Чего-то варит-солит
С самого утра.

Крышками кастрюли
Дышат на плите.
Сюня Караульник
С Урала прилетел.

Он женат на Хане,
Папиной сестре,
С каждым пьёт «лехаим»
С бутылкою в руке.

Все собрались к обеду,
А встали поутру.
Пили за победу,
За Сталина, страну…

Отец и дядя Сюня
В комнате вдвоём.
А я сижу и маюсь
За письменным столом.

Едва дышу, наружу
Лишь кончики ушей.
Боюсь, что обнаружат
И выгонят взашей…

— Абраша, надо ехать,
Ведь детям жить и жить,
А здесь одна потеха:
Жидовочка и жид.

Я в Польше буду шишкой,
И ты – не без сапог…
А через годик с лишком,
Америка, даст Бог!

— Да, Сюнька, грандиозно!
Но не поедем. Нет.
Ты молодой, мне поздно,
Куда уж… в сорок лет.

Вот так мы и расстались,
А через тридцать лет
В Нью-Йорке все собрались,
Да только папы нет.

Ему пришили дело,
И умер он в тюрьме.
Евреев там сидело,
Не вычислить в уме…

Прошло две трети века,
Ошибся папа, нет?
Быть может, я калека,
Но горький мой ответ –

Нет проще теоремы:
Не жили бы в совке,
Я б не слагал катрены
На русском языке.

02.05.15