Автор: Инна Беленькая
O ПРИВЛЕЧЕНИИ СМЕЖНЫХ НАУК К ИССЛЕДОВАНИЮ ИВРИТА
«Я намереваюсь исследовать функционирование языка в самом широком его объеме –
не просто в его отношении к речи и к ее непосредственному продукту,
набору лексических элементов, но и в его отношении
к деятельности мышления и чувственного восприятия».
В.фон Гумбольдт.
Со времени возрождения иврита вышло немало публикаций, посвященных самым разным вопросам, касающимся, как его лексики, так и грамматики.
Помимо особенностей, которые свойственны всем семитическим языкам (второстепенная роль гласных звуков, четкое выделение корней в виде «скелета», максимально развитая флексичность и др.), учеными отмечаются присущие только ивриту отличия. Это отсутствие падежей в именах и замена падежных окончаний синтаксическими словосочетаниями, частицами и предлогами, наличие двойственного парного числа имен существительных, отсутствие категории времени, которая вошла только в современный иврит.
Детально исследуются особенности грамматики, подробно освещается связь иврита с арамейским языком и финикийским письмом.
Указывается на «двузначность слова», когда старые слова, сохраняя свое прежнее значение, вместе с тем приобретают новое, резко отличное от старого. Приводятся примеры «невероятной связи понятий» в иврите, которая состоит в том, что разные по значению слова объединяются одноименным корнем.
Исследуется вопрос взаимопроникновения и взаимовлияния языков, влияние иврита на русский язык и, в частности, на русскую уголовную лексику, как и проникновение русской ненормативной лексики в иврит.
Но отмеченные особенности иврита не отвечают на главный вопрос: какие закономерности древнего архаического мышления лежат в основе его построения и словообразования, с учетом того, что язык неотделим от мышления и отражает в своей структуре и семантике особенности мышления, с которым он связан?
В разные времена учеными высказывались идеи о неразрывной связи языка и мышления, а также о необходимости внести закономерности в тот «беспорядочный хаос слов и правил, который мы по привычке именуем языком», как писал В.фон Гумбольдт (1767 – 1835). Если воспользоваться его словами, то «расчленение языка на слова и правила – это лишь мертвый продукт научного анализа», ибо «по разрозненным элементам нельзя познать то, что есть высшего и тончайшего в языке». Процесс словоупотребления и словообразования обуславливается «требованиями, которые предъявляет мышление к языку». Основную задачу исследования он видел в уяснении связей между словами или «распознавании связующих язык нитей». И только таким образом, как он полагал, можно проникнуть в словообразование, в эту «самую глубокую и загадочную сферу языка»[1].
В чем же состоит тот «неясный и загадочный характер связей», который устанавливается между разными предметами и явлениями и характеризует словообразование в древних языках? Этот вопрос ставил в своих исследованиях по развитию мышления и речи ученый психолог Л. С. Выготский. И хотя его слова относились к детскому этапу развития мышления и речи, но общность проблемы в том, что нельзя подходить к исследованию этих связей, «игнорируя те функции, те интеллектуальные операции, те формы мышления, с помощью которых и устанавливаются подобные связи», как он писал [2].
Но существовавший в языкознании приоритет фонетики ограничивал изучение языка обычной констатацией изменения звуков и форм. Это положение не удовлетворяло многих исследователей. Здесь надо вспомнить о замечательном ученом М.Крушевском (1851-1887), который, несмотря на свою короткую жизнь, оказал большое влияние на построение теоретической концепции языка. Он полагал, что главное — это изучение внутренних закономерностей «в структурной системе языка» и ратовал за создание науки, для которой «конечной целью должно быть открытие закономерностей, управляющих языковыми явлениями» [3]. Насколько прогрессивными были его идеи о внутренней связи между языковыми элементами и установлении закона, который был бы одинаково применим ко всем лингвистическим явлениям, явствует из работ Выготского.
Непреходящей заслугой Выготского является то, что эти умозрительные представления и интуитивные прозрения прежних ученых получают в его трудах экспериментально-психологическую основу.
Подходя исторически к развитию психики, Выготский показал, что культурное развитие мышления обнаруживает тесную связь с историей развития человеческого языка.
«Вряд ли существует более неверный путь для истолкования душевного смысла какого-либо языкового явления, чем путь грамматической интерпретации», писал Выготский, ссылаясь на Г. Фослера. Везде – в фонетике, морфологии, лексике и в семантике…. за грамматическими или формальными категориями скрываются психологические [4] .
В свете сказанного, в основу подхода к изучению языка должен быть положен психологический анализ мышления и его закономерностей, которые теснейшим образом связаны с языковым развитием. Очевидной была необходимость в интеграции лингвистики с другими науками, совместной работы в лингвистике ученых самых разных областей науки, что могло бы расширить и углубить методы языкознания.
Как считал Н.Я.Марр, этнологи, историки материальной культуры, лингвисты должны объединиться, чтобы выработать общий метод, а не работать разрозненно, каждый по своему. Так, по его образному выражению, «одни прослеживают какой-нибудь лапоть во всем мире, другие занимаются тем, к какой расе этот лапоть относится, к русской (славянской) или финской . И те, и другие — без представления о законах языкотворчества, истории возникновения речи и т.д.». Особую саркастическую иронию он направляет на этнологов.- « Какой же это будет этнолог со своими примитивами? Да он сам примитив»[5].
Однако вопреки этим воззрениям, на Первом съезде лингвистов в Гааге в 1922 г. был выдвинут лозунг об автономии лингвистики. Это событие было провозглашено как «торжественный акт эмансипации лингвистики».
Но в среде ученых не было единодушия. С идеей расширения горизонтов лингвистики сразу после съезда выступил американский лингвист и антрополог Эдвард Сепир. Он утверждал, что лингвисты, хотят они этого или не хотят, «должны больше интересоваться разнообразными антропологическими, социологическими и психологическими проблемами, вторгающимися в сферу лингвистики». В противном случае, как писал в согласии с ним Р.Якобсон, лингвистическое исследование «рискует оказаться на ложном пути, поскольку идея автономии вырождается в сепаратизм и изоляционизм, пагубный, как всякая узость интересов»[6].
По мнению ученых, лингвистика среди отдельных наук занимает место между биологией, с одной стороны, и этнологией, психологией и социологией, с другой.
В этом плане, особенно пристального внимания требуют взаимоотношения между лингвистикой и этнологией. Изучение обычаев и верований тех народов в современном мире, которые очень близки к древним временам, а также исследование древних преданий, мифов и верований дает возможность представить, как развивалась человеческая психика на предшествующих этапах. Учеными настойчиво проводилась идея о применении генетического метода в подходе к исследованию таких сложных психических образований, как мышление и речь.
«Что значит объяснить психическое явление? − Без генетического анализа не только нельзя быть уверенным, что не принимаешь следствия за причины, но даже невозможно поставить самый вопрос об объяснении», приводит Выготский слова французского ученого Ж. Пиаже [7]. Лишь сравнительное исследование многочисленных генетических срезов может открыть шаг за шагом действительное строение, а также связь между отдельными психологическими структурами.
Но в лингвистике, где «чуть ли не у каждого специалиста свой метод, своя подготовка, свои задачи, и где вследствие этого весьма немногие специалисты способны понимать друг друга», как писал с сожалением Крушевский, эти идеи разделялись немногими. Они шли вразрез с тем направлением в лингвистике, по которому для исследования языка не требуется никакой сопряженности с другими науками. В соответствии с этим американский ученый Блумфилд даже «налагал запрет на любое «менталистское воззрение» как «донаучный подход к тому, что связано с человеком» [8].
Так и попытки анализировать язык в аспекте психологии мышления наталкивались на предубеждение, что психология не имеет никакого отношения к лингвистике и в принципе не требуется для исследования языка. И этому можно дать объяснение. Для того чтобы воспринять новый метод, нужно быть свободным от старого мышления, «перейти к иному «думанию», как писал Н.Я. Марр по поводу «нового учения о языке» [9]. Но его слова справедливо отнести и к рассматриваемым выше вопросам. Действительно, усвоение нового мышления и научного подхода требует немалых затрат и усилий, «ибо это значит овладеть или победить себя, поскольку человек это мыслящее существо и расстаться со своим мышлением представляется по традиции актом самоотречения – отказом от себя» [там же].
Поэтому не случайно, что родоначальники новых идей, такие ученые, как Л. Леви-Брюль, Н.Я. Марр, Л.С. Выготский, О.М. Фрейденберг, оказались отверженными в научной среде.
В защиту Марра необходимо сказать, что в истории с ним произошел как раз тот случай, когда, по известному английскому выражению, «вместе с грязной водой выплеснули и ребенка».
В действительности идеи Марра восходят к идеям В. фон Гумбольдта и других ученых XIX века.
Выдвинутое Марром «новое учение о языке» ставило своей целью изучение древних языков в их связи с дологическим мышлением, предшествующим логическому мышлению на этапах его развития. Согласно ему, доисторические языки, языки доэллинской культуры надо исследовать в их тесной связи с особенностями этого мышления, из чего вытекала необходимость и в иной системе анализа речи, отличающейся от той, которой располагали ученые. В плане этого, привлечение к исследованию языка смежных наук, в частности, этнологической лингвистики, является очевидным.
Высказывание Марра можно поставить в один ряд с тем, о чем в свое время писал Гумбольдт: «… необходимо основной целью сделать изучение языков первобытных народов и попытаться определить низшее состояние в становлении языка, с тем, чтобы познать из опыта хотя бы первую ступень в иерархии языковой организации» [10].
Огромная заслуга Марра состоит в том, что он по-новому подошел к учению о семантике, законах возникновения того или иного значения слов. В этом он сам видел «особую силу» своего учения о языке. Это является тем более важным, что противопоставлялось антисемантическому направлению, которое получило широкое распространение к концу сороковых годов прошлого столетия. Следствием такого отрицания значения, как и любых «ментальных» явлений, стали попытки «со стороны младшего поколения исследователей языка анализировать языковую структуру без какого-либо упоминания о семантике» [11].
По мнению Марра, именно в семантике заключаются отличия доисторических языков от более поздних исторических времен. Он писал, что в доисторические времена существовали не только иные значения, но совершенно иные основы словотворчества и словоупотребления, что следовало из своеобразия древнего мышления, нерасчлененности его характера, когда человек и природа понимались как одно целое.
Его главное отличие — это способ обобщения, озадачивающий логическое мышление, но совершенно естественный для древнего дологического мышления. Древняя языковая мысль устанавливала такие связи между словами, которые с точки зрения логического мышления, кажутся невозможными.
«И как не приходить в ужас от открывшихся перспектив в связях слов, когда наибольшее отличие двух предметов мы характеризуем словами « как небо от земли», а первобытный человек небо, землю да подземный мир называл одним звуковым словом», писал Марр в свойственной ему эмоциональной манере[12].
Результатом такого словотворчества в древних языках было «образование целых семантических гнезд и отслаивающихся в них пучках значений», по его словам.
Как мы увидим далее, это находит свое отражение и в характере построения корневых гнезд в иврите, что объясняет в них присущий им семантический разброс.
Особенно важно отметить факт совпадения научных постулатов Марра с идеями Л.С. Выготского. Несмотря на то, что они работали независимо друг от друга и на разном материале, их объединяет общность взглядов на проблему мышления и речи. Это прослеживается не только в их воззрениях на семантику и особенности раннего речевого развития, но и в их подходах и методах по отношению к исследованию языка. Положение Марра о том, что «каждый язык должен быть изучен в своем палеонтологическом разрезе, то есть перспективе отлагавшихся в нем последовательно друг за другом слоев», полностью согласуется с высказыванием Выготского о необходимости изучать мышление и речь в «генетическом разрезе», ввести «историческую перспективу в экспериментальный анализ».
Центральное место в этой проблеме занимает вопрос об отношении мысли к слову. Мышление и речь – взаимосвязанные явления, и для их исследования необходимо найти ту языковую единицу, которая, по мысли Выготского, отражала бы в наипростейшем виде единство мышления и речи. «Такая единица может быть найдена во внутренней стороне слова – в его значении», писал он.
Согласно Выготскому, в слове всегда знали только одну его внешнюю, обращенную к нам сторону. Другая сторона, внутренняя – его значение, как и другая сторона Луны, оставалась всегда неизученной и неизвестной. «Между тем в этой другой стороне и скрыта как раз возможность разрешения интересующих нас проблем об отношении мышления и речи, ибо именно в значении слова завязан узел того единства, которое мы называем речевым мышлением»[13].
По мнению Выготского, в основу подхода к языку должен быть положен метод семантического анализа, метод изучения словесного значения. Как он подчеркивал, на каждой ступени языкового развития существует своя особенная структура словесного значения. Значение слова не остается неизменным и постоянным, оно скорее «динамическое, чем статическое образование». В ходе исторического развития языка, по его утверждению, изменяется не только структура значения, его психологическая природа, но изменяется самый характер отражения и обобщения действительности в слове. От низших и примитивных форм обобщения языковая мысль переходит к высшим наиболее сложным формам, находящим свое выражение в абстрактных понятиях.
Экспериментально-психологические работы Выготского по исследованию онтогенеза мышления, процесса образования понятий, как высшей формы мышления, показали, что для ранней ступени языкового развития характерно так называемое «мышление в комплексах». Прослеживая генетический ход образования понятий на разных ступенях возрастного развития, сравнивая связи, устанавливаемые ребенком между разными вещами, с теми, которые характеризуют древнее примитивное мышление, Выготский приходит к выводу, что в основе тех и других связей лежит один и тот же механизм комплексного мышления.
Древнее мышление не знало понятий и потому соединяло разнородные предметы, сближая и соединяя их на основе любой внешней аналогии, смежности или связи части и целого. Если в понятии лежат связи единого типа, логически тождественные между собой, то в комплексах − «немыслимые и непонятные, с точки зрения мышления в понятиях», по словам Выготского.
Все сказанное приобретает неоспоримую важность и актуальность в плане изучения иврита. Рассматривая иврит с этих позиций, мы убеждаемся в его неразрывной связи с древним архаическим мышлением, которое откладывало свой отпечаток на его построение и словообразование. Это проявляется в тех особенностях обобщения слов и образовании корневых групп в иврите, в которых одноименным корнем связываются слова совершенно разнородные по значению.
Как было нами показано, характер построения его корневых гнезд находит свое соответствие в разных типах комплексного мышления [14]. Не будет преувеличением сказать, что корневые гнезда в иврите по своей структуре есть нечто иное как «мышление в комплексах».
Таким образом, идеи Марра о дологическом мышлении и связи его с особенностями раннего языкового развития получают свое подтверждение на экспериментально-психологическом уровне в исследованиях Выготского, разработанной им концепции «комплексного мышления».
Взгляды Марра, его учение о доисторических языках получили свое дальнейшее продолжение и развитие в трудах его сподвижницы О.М. Фрейденберг, имя которой на долгие годы было предано забвению, точно так же, как имена Выготского и Марра.
Ее работы внесли неоценимый вклад в исследование особенностей архаической семантики и смысловой системы первичных человеческих стадий. Изучая мифопоэтическое творчество Древней Греции, она показала, что поэтические средства античной литературы берут свое происхождение из мифологических представлений, образов, верований, свойственных первобытному мышлению.
Это представляет особый интерес применительно к древнееврейской литературе, поскольку образность, поэтичность, метафоричность языка составляют ее характерное свойство.
Очень важным является постулат Фрейденберг о том, что под метафоризацией значений должно обязательно лежать «былое генетическое тождество двух семантик – семантики того предмета, с которого «переносятся» черты, и семантики другого предмета, на который они переносятся» [15]. А это возможно только на базе мифологических образов. Те этимологические сопоставления, которые она проводит, лишний раз подтверждают роль мифологической семантики для этимологических изысканий.
Идеи Фрейденберг легли в основу нашего подхода к изучению метафоричности иврита. В свете ее разработок о былом семантическом тождестве, как необходимом условии переноса значений, получает свое объяснение и этимология тех групп однокоренных слов в иврите, в которых нашли отражение мифологические представления. Обращение к древним преданиям, обычаям и культам дает возможность уяснить те необычные связи между словами в иврите, этимология которых уходит в глубокую древность[16].
Таким образом, исследование языка с неизбежностью затрагивает целый ряд смежных и пограничных областей научного знания.
Это дает основание говорить о позитивности сближения лингвистики с другими науками и, в частности, с психологией.
Концепция комплексного мышления, которая выросла из психологии детского развития, освещает с новой стороны проблему развития мышления и речи. Положенный в основу ее генетический метод позволил установить связь между закономерностями примитивного мышления и особенностями словообразования на раннем этапе речевого развития. Следствием этого явился новый подход к изучению языковых явлений, в том числе, и к исследование иврита.
Как показали культурологические исследования Фрейденберг, сопоставление до-греческой средиземноморской культуры и культуры античности влечет за собой и сопоставление классических языков и языков негреческого населения, малоазийских языков.
Марр и его школа вывели изучение доисторической духовной культуры на новый уровень, благодаря тому, что отправлялись от данных лингвистики, особенностей архаической семантики, равно проявляющей себя в языке, древних верованиях, мифе и эпосе.
С этих позиций можно считать, что существовавшая тенденция к ограничению задач и целей лингвистики, осталась в прошлом. Синтез языкознания с другими науками в настоящее время представляет собой непреложный факт.
По-настоящему актуально звучат слова Фрейденберг, которая писала, что «метод науки должен быть подобен стоглазому Аргусу, он должен все и всюду одновременно видеть. Его прямое дело – находить закономерную общность в самых далеко отстающих фактах, разбросанных по жизненному полю без всяких, казалось бы, связей и толков. Этот толк, эти связи он обязан найти» [17].
Все это говорит о том, что современный лингвист, если он «не лишен воображения» (Э. Сепир), не может замкнуться в своей традиционной области.
Изолированность лингвистов, по словам Марра, ведет к тому, что «каждый специалист работает в своем приходе, замыкает углубленные изыскания в своем колодце, и чем глубже при такой постановке дела он мнит себя проникающим в глубины, тем больше он уходит от белого света, от материального мира реальности и тем безнадежно удаляется от действительно в головокружительных глубинах обретающихся источников» [18]. И с этим трудно не согласиться.
Примечания
1. Ничем закончились и наши попытки привлечь внимание к рассмотрению иврита в аспекте его связи с древним архаическим мышлением. «Причем тут мышление?» было сказано одним известным в Израиле лингвистом в разговоре на эту тему.
2. О положении дела в вопросах семантики красноречиво свидетельствуют воспоминания русского лингвиста Р. Якобсона (1896–1982): «Летом 1945 г. меня пригласили прочесть цикл лекций в Чикагском университете. Когда я сообщил им название предполагаемого цикла: «Значение как центральная проблема языкознания» с факультета последовало дружеское предупреждение, что эта тема является рискованной» [Избранные труды, 1985, c. 358].
ЛИТЕРАТУРА
1. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. – М.: Прогресс, 2000, с. 113
2. Выготский Л.С. Психология. – М.: Эксмо-Пресс, 2000, с.369
3. Крушевский М. В кн.: Якобсон Р. Избранные труды. М.: «Прогресс»,1985, с.333.
4. Выготский Л.С. Психология. – М.: Эксмо-Пресс, 2000, с.472
5. Марр Н.Я. Яфетидология. – Жуковский-Москва, Кучково поле, 2002, с.95
6. Якобсон Р. Лингвистика в ее отношении к другим наукам. В кн.: Избранные труды. М.: «Прогресс»,1985, с.369 — 370.
7. Выготский Л.С. Психология. – М.: Эксмо-Пресс, 2000, с.302
8. Якобсон Р. Избранные труды. М.: «Прогресс»,1985, с.357.
9. Марр Н.Я. Яфетидология. – Жуковский-Москва, Кучково поле, 2002, с.80
10. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. – М.: Прогресс, 2000, с.308
11. Якобсон Р. Избранные труды. М.: «Прогресс», 1985, с. 358
12. Марр Н.Я. Яфетидология. – Жуковский-Москва, Кучково поле, 2002, с.325
13. Выготский Л.С. Психология. – М.: Эксмо-Пресс, 2000, с. 268-269
14. Беленькая И. Статья «О сверкающих «бзиках» в глазах… и не только о них (к вопросу о некоторых методиках преподавания иврита). Портал «Заметки по еврейской истории» «Мастерская», февраль 2013
15. Беленькая И. «Почему мы так говорим?» (о связи словообразования иврита с особенностями древней архаической семантики). Портал «Заметки по еврейской истории». «Мастерская», май 2014
16. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. − М.: Изд. фирма «Восточная литература», РАН, 1998, с.241.
17. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. − М.: Изд. фирма «Восточная литература», РАН, 1998, с.98
18. Марр Н.Я. Яфетидология. – Жуковский-Москва, Кучково поле, 2002, с.194