ПСИХИАТРИЧЕСКИЙ ПРАКТИКУМ: ПОЧЕМУ «БЕЗУМИЕ ДУШЕВНОБОЛЬНОГО НАПОМИНАЕТ СВОЕЙ КОНСТРУКЦИЕЙ МИФ» (К.АБРАХАМ) ?

Инна Беленькая

ПСИХИАТРИЧЕСКИЙ ПРАКТИКУМ: ПОЧЕМУ «БЕЗУМИЕ ДУШЕВНОБОЛЬНОГО НАПОМИНАЕТ СВОЕЙ КОНСТРУКЦИЕЙ МИФ» (К.АБРАХАМ) ?

Жизнь первобытных племен, их обычаи, нравы, верования всегда привлекали внимание ученых, и не только ученых этнологов. По мере того, как этнологи описывали обряды, религиозные церемонии, культы примитивных народов, психиатры находили все больше явлений, свидетельствующих о сходстве психической жизни этих народов с некоторыми психическими феноменами у современного человека.
З.Фрейд утверждал, что отношение современного человека к первобытному аналогично отношению здорового человека к человеку, страдающему неврозом. Иначе говоря, душевнобольной сближался им с человеком доисторического времени.
Он установил поразительную аналогию между некоторыми мифами и содержанием сновидений у человека нашего времени.

К.Г.Юнг на основе своих наблюдений также пришел к заключению, что фантазии некоторых душевнобольных удивительным образом совпадают с мифологическими космогониями древних народов, о которых больные не могли иметь никакого научного представления.
С точки зрения Юнга, параллель между сновидениями и продуктивной симптоматикой психозов, а также данными, «известными из истории духа и культуры», является очевидной.

Эти идеи находили все больше сторонников и не только среди психиатров. «Так, как умозаключает человек во сне, умозаключало все человечество в бодрственном состоянии. Сон переносит нас в отдаленные состояния человеческой культуры и дает нам средство лучшего уразумения последних», писал Ф.Ницше.

Согласно «основному биогенетическому закону» (Геккель), развитие индивидуума представляет собой обобщенное повторение основных стадий развития рода. На протяженных этапах филогенеза каждый род претерпевал различные физические изменения. Все эти стадии эволюции должен был повторить в своем развитии индивидуум. Такой же процесс, повторяющий филогенетическую эволюцию, происходит и в сфере духовной жизни индивида. Это подтверждает психическое развитие ребенка на его ранней стадии. Действительно, ребенок повторяет в сокращенном виде все главнейшие этапы, которые пережило человечество с момента своего возникновения и до настоящего времени.

Всеобщее одушевление предметов детьми, примитивные формы их рисунков и языка, склонность ребенка к фантазиям, которые перекликаются с мифотворческими элементами – все это также указывает на повторение доисторического периода в жизни человека, но в психическом плане.

Исходя из этого, Фрейд образно называл мифы, относящиеся к давно прошедшему периоду жизни народа, его «детством», а период детства человека, который мы смутно помним, он характеризовал, как «доисторический» период в жизни индивидуума. По Фрейду, миф – это сохранившийся отрывок детской духовной жизни народа, а сновидение – миф индивидуума.
Отмечая совпадение мифологических образов с патологическими, Юнг сетовал на то, что «наблюдающему их врачу недостает необходимых исторических знаний, и поэтому он не в состоянии узреть параллелизм между своими наблюдениями и данными, известными из истории религии и культуры. Знаток же мифологии и сравнительной истории религии, как правило, не является психиатром и вследствие этого не ведает, что его мифологемы все еще свежи и живы, как например, в сновидениях и видениях, в укромных тайниках личностных и индивидуальных переживаний»[1].

Нарушения психической деятельности представляют собой ценный материал, т.к. позволяют видеть психические феномены, принадлежащие как бы другому ее уровню, согласно принципу, «что скрыто в норме, то явно в патологии». Поэтому не случайно, что «именно в психиатрии и психотерапии нередко бывают случаи, для которых характерна продукция архетипической символики», как писал Юнг.
По Юнгу, архетипы (от др.-греч. ἀρχέτυπον — «первообраз») – это врожденные психические структуры, составлявшие содержание коллективных представлений в психологии примитивов и принадлежащие к стержневому каркасу бессознательной психики (прим.1).
Образы, из которых берут свое происхождение мифы, «находятся в человеческой душе с дней сотворения мира» (Юнг).

Выводы Юнга о сходстве мифологических образов с патологической продукцией у душевнобольных подтверждаются наблюдениями и других ученых. Так, Карл Абрахам (1877-1925) писал, что миф имеет параноидный характер, а «безумие душевнобольного напоминает своей конструкцией миф» [2].
Сравнивая миф о герое с психопатологической картиной бреда преследования, Абрахам пишет, что больной, как и герой мифа, вступает в борьбу с миром несправедливости и зла, противопоставляет ему себя. Все его подвергают оскорблениям, он опутан интригами и всевозможными кознями, его хотят устранить соперники, за ним следят.
В мифологическом сознании картина мира представляет собой два противоположных плана. Поэтому все мифы, как правило, дуалистичны, и действующие в них божества имеют двойственную природу. Бог- это жизнь и смерть, свет и мрак, голод и насыщение. Великие богини одновременно являются божествами плодородия и разрушения, рождения и смерти.
В плане этого сопоставления мифологических представлений и феноменов психической продукции у душевнобольных наглядным примером может служить так называемый «манихейский бред».
Его название происходит от слова манихе́йство (по имени персидского пророка Мани, жившего около 216 — около 277). Манихейство представляет собой религиозное дуалистическое учение о борьбе света и тьмы, добра и зла, являя собой синтез халдейско-вавилонских, персидских, а также христианских мифов.

Как и в манихейском учении, структуру манихейского бреда определяют идеи борьбы добрых и злых сил, в центре которой находится сам больной. Речь идет о двух руководящих миром и противостоящих друг другу сил — добра и зла, света и тьмы. И больной является главным действующим лицом этого противоборства. Его преследователи – это два противоположных лагеря лиц или целые народы.

Переживания больного носят вселенский масштаб. По его утверждению, в мире происходит глобальная катастрофа: идет атомная война, мир гибнет, конец жизни неотвратим вследствие победы «неверных», «тёмных сил».
Больной замечает, что борьба двух начал развертывается не только во всем мире, но и в больнице, отделении. Все происходящее он истолковывает в плане своих бредовых переживаний. Так, темная и светлая одежда на людях говорит о том, что существует два лагеря, враждующих между собой. Одни ему сочувствуют; всячески стараются помочь, другие, напротив, хотят его уничтожить.
Составной частью манихейского бреда являются идеи собственной значимости, высокого предназначения больного как спасителя мира.

Часто бредовые идеи, особенно идеи величия, душевнобольные переносят на свое детство. Случаи такого рода известны каждому психиатру (бред чужих родителей, бред высокого происхождения).
Больной утверждает, что люди, фамилию которых он носит, вовсе не его родители. В действительности он сын очень высокородного лица, знаменитого политика или государственного деятеля, который по каким-то загадочным причинам скрывает это и отдал его еще ребенком на воспитание его «родителям». Теперь его враги хотят сохранить его в этом низком положении, чтобы воспрепятствовать его притязаниям на высокое имя или богатое наследство.

Это также находит свою аналогию в мифе. Как пишет Абрахам, «детству народа комплекс превосходства присущ в той же мере, как и детству индивидуума…
Каждый народ окружает начало своего существования мифом, убедительно напоминающим бредовые идеи о происхождении у душевнобольных. Каждый народ хочет происходить от своего главного бога, хочет быть «созданным» им . В древности человек проецировал комплекс превосходства на небеса, связывал свое происхождение с богами»[3].

С позиции психоаналитической концепции Юнга, мотив чужих родителей, двух матерей – архетип, который в разнообразных вариантах встречается в мифологии и религии.
Так, согласно библейскому повествованию, мать Моисея, спасая его от приказа фараона потопить всех еврейских новорожденных младенцев, кладет его в просмоленную корзину и ставит ее в заросли тростника на берегу Нила. Там его находит дочь фараона, которая заменяет ему родную мать.
Сказание о Моисее находит свою аналогию в мифах и преданиях у разных народов. Как считают ученые, древнейшим мифом об этом является миф, датируемый периодом основания Вавилона (около 2800 г. до н.э.) и касающийся истории рождения его основателя Саргона Первого. « Она в укромном месте родила меня. Она положила меня в корзину из камыша и, залив крышку смолой, опустила ее в воду, которая не поглотила меня»[4]. Река принесла его к водоносу Акки, который вырастил его как своего собственного сына.
Мотив чужих родителей, выбрасывание в корзине или ящике встречается, и в вавилонском мифе о Мардуке-Таммузу, и в египетско-финикийском мифе об Озирисе-Адонисе. Также и Бахуса спасают от преследования царя, бросив ящик в Нил, а в возрасте трех месяцев его находит царская дочь, что напоминает легенду о Моисее. Подобное рассказывается и во многих других легендах.
И это, как уже говорилось, составляет центральную идею инфантильной фантазии многих маленьких и взрослых, которые верят, что их родители не настоящие, а приемные.

В плане совпадения мифологических образов с психическими феноменами у душевнобольных нельзя не затронуть древние представления о космическом пространстве и способах перемещения в нем, которые донесли до нас ассирийские, вавилонские, древнеиндийские и персидские сказания, финские былины и греческие мифы.
В ассиро-вавилонском предании (около 3200 лет до н.э.) говорится о полете героя Этана на орле к небу, к Богу Ану. В Коране (630 год новой эры) приводится рассказ о полёте пророка Мухаммеда к Богу на крылатом существе Бораке.
Легенды о рождении Будды повествуют о том, что сразу после рождения Будда встает на ноги и делает семь шагов. Эти семь шагов символизируют семь космических этажей, которым соответствуют семь планетарных небес.
Древние легенды индейцев Сев. Америки также изобилуют рассказами о небесных путешествиях и летательных аппаратах.
В иерусалимском Талмуде есть сказание о полёте, совершенном Александром Македонским (356-323 г. до н.э.) к Солнцу и Луне на «царском троне», запряжённом четырьмя грифами.
Магическое восхождение на Небо и магический полет занимает первое место в народных верованиях и мистических техниках Индии. Подняться в воздух, летать подобно птице, молниеносно преодолевать огромные расстояния, исчезать — это лишь несколько из магических способностей, которыми буддизм и индуизм наделяют своих героев.
Реконструкцию этих представлений можно видеть в шаманских обрядах. Сущность шаманского путешествия заключается в глубинном столкновении со смертью и последующем возрождении. Находясь в экстатическом состоянии, шаманы могут предпринимать любое вознесение, «духовное» путешествие в любую космическую страну. С помощью духов они оставляют свой мир, чтобы достичь Луны, глубин океана, или недр Земли.

В психиатрической практике аналогию этому представляют переживания больных, находящихся в состоянии онейроида или сновидном состоянии сознания (от др.-греч. ὄνειρος —сновидение, εἶδος — вид). При этом больные совершают межпланетные путешествия или вращаются вокруг земного шара, бродят среди доисторических существ, попадают в рай или ад. Они присутствуют при всеобщей катастрофе – гибели городов, смерти миллионов людей и мировых войнах. Испытывают невесомость, фантастическое перевоплощение собственной личности вплоть до полного исчезновения – «тела нет», «растворены все органы».

Приведем одно из наших наблюдений, которое очень показательно в этом плане. Остановимся на переживаниях больной, свойственных этапу онейроидного сознания, о которых она рассказала по выходе из острого приступа, т.к. в онейроиде продуктивный контакт с больной невозможен.
Она считала, что находится не на Земле, а «на том свете», «в аду». Кругом нее «покойники», она тоже «покойница». Видела среди умерших свою бабушку и дедушку. Казалось, что на земле разразилась «страшная атомная война», жизнь прекратилась, наступил конец света, гибель всего живого.
Переживания больной сменялись, как в калейдоскопе. Больная чувствовала себя, то величайшей преступницей, виновницей «всех войн на земле», то святой. Казалось, что находится то «в аду», то «уносится в рай», пребывает в космосе, ощущает невесомость.
В свои поступки и поведение больная вкладывала символическое значение и особый смысл. Так, со всей силой прижималась к кровати, поскольку считала, что в мире ничего не произойдет, «никакой войны не будет», если она не оторвется от кровати. Отказывалась от еды, уверенная в том, что от этого будут гибнуть люди, ибо с каждым куском она «проглатывает человека». Вскакивала с кровати, стремясь пробить лбом дверь, тем самым как бы «пробить брешь в этом мире, дать свободу людям».
.
Представляла, что время повернуло вспять, века проходят в обратном порядке. Ощущала себя пауком, на животе была «паучья шерсть». Казалось, что у нее пропала речь, она неандерталец, вернулась к первобытному состоянию, когда еще люди не научились добывать огонь. Пыталась сама получить огонь, терла руку об руку, проложив скрученную бумажную салфетку между ними. Было страшно от того, что не могла добыть огонь, «оставила без огня человечество». Затем перевоплотилась в другое лицо, считала, что она живет в средние века, представляла, что участвует в мануфактурном производстве.

Как видно из этого описания, в состоянии сновидного сознания больная выходит за обычные границы пространства и времени, представляет себя, то в потустороннем мире, то в космосе. Переживает состояние смерти (она «покойница»), а затем воскрешения с вхождением в божественные сферы («уносится в рай», чувствует себя «святой»).
Это состояние сознания возвращает ее в доисторическое прошлое человечества. Больная как бы проходит весь филогенетический путь развития жизни на земле: от животной формы к первобытному состоянию и от него — к человеку разумному.
Когда еще не было человека, она отождествляет себя с пауком. В этом фантастическом перевоплощении видится проявление архетипического, отзвук того коллективного бессознательного, которое представляет огромное хранилище памяти человечества (прим.2).

В мышлении больной преобладает символика, при которой вместо реальных связей устанавливаются «магические взаимозависимости» (Т.Ф.Попадопулос) и связанные с ними принудительные действия, что выражается, на внешний взгляд, в неадекватных поступках и импульсивном повелении больной.
Символизм ее мышления перекликается с мистическим сознанием древнего человека, его представлениями о сопричастности всех предметов и явлений и мистических взаимоотношений между ними.
Таким образом, переживания нереальности, потусторонности, перевоплощения собственной личности – все это сближает онейроид с мифологическими представлениями.

Все сказанное свидетельствует о том, что существуют универсальные архетипические, кроющиеся в глубинной психике человека, символические сюжеты, которые свойственны всем традиционным мифологиям и находят свои психические эквиваленты при душевных расстройствах. Иными словами, психопатологию невроза и психоза надо рассматривать в плане той роли, которую играют «мифообразующие» элементы в их структуре.
Это дает основание утверждать важность и позитивность сближения этнологии с психиатрией, ибо феномены, описанием которых занимаются этнологи, по мнению ученых, вполне могут быть описаны на общем языке, заимствованным из психопатологии. И рАвно, — в переживаниях душевнобольных нет ничего, чего не было бы в мифологическом сознании.

Но неправильно было бы ограничиться одним этим выводом. Теория Юнга об архетипах получила дополнительное обоснование с созданием трансперсональной психологии, которая расширила научные горизонты. Ее основатель — доктор медицины, психолог Станислав Гроф Stanislav Grof (р. 1931).
Основной предмет изучения трансперсональной психологии – сознание и его измененные состояния, которые возникают у людей, выходящих за узкие пределы индивидуального сознания. Это стало возможным с открытием ЛСД и целого ряда других психоделиков как сильнейших катализаторов психических процессов.

Наблюдения над пациентами, находившимися в этом состоянии измененного или трансперсонального сознания, свидетельствуют о том, что их переживания носили мифологический характер. Как пишет Гроф, нередко неискушенные люди рассказывали истории, очень напоминающие древние мифологические сюжеты Месопотамии, Индии, Египта, Греции, Центральной Америки и других стран. Они входили в мир божеств, мир предков, ощущали свое единство со всем человечеством, природой и космосом, отождествляли себя с растениями, животными, со всеми одушевленными и неодушевленными предметами. Они переживали чувство божественной энергии, эпизодов смерти-возрождения, чувство оживления воспоминаний их существования в предыдущем воплощении.
Важно при этом, что многие из переживаний, напоминающих собой психотические, можно было легко вызвать у наугад отобранных людей – и не только при помощи психоделических препаратов, но и такими простыми методами, как медитация и гипервентиляция, указывает Гроф.
По утверждению Грофа, трансперсональная психология «открывает в психике новые уровни, сферы и измерения, которые показывают, что человеческая психика по своему существу соразмерна Вселенной и всему существующему»[5].
С точки зрения трансперсональной психологии, мифы являются манифестациями фундаментальных организующих принципов, существующих в космосе и воздействующих на всю жизнь.
Это изменяет представления и о патологических состояниях, которые по своей картине напоминают мифы. То, что в психиатрии принято относить к расстройству психической деятельности, на самом деле, по мнению Грофа, является естественным проявлением глубинных движущих сил человеческой психики и в определенные периоды истории человечества считалось совершенно нормальным и приемлемым явлением.

Исходя из этого, Гроф выступает против «гегемонии медицинской модели в психиатрии», при которой медицинские концепции переносятся на содержание духовного опыта человечества.

Гроф и его единомышленники предлагают новый подход к проблеме и лечению, душевных заболеваний, принимая за основу «спонтанную самоизлечивающую деятельность организма». Они отказывается от сведения человеческого опыта к изучению анатомии, физиологии, биохимии или поведения.
Как категорически заявляет Гроф, все уже поняли, что в психиатрии лекарства не решают проблему, а лишь контролируют симптомы.

Но не все так однозначно в психиатрической практике и безоговорочно нельзя принимать слова Грофа. В некоторых случаях на высоте развития психического приступа может возникнуть угроза человеческой жизни, так что ожидать «самоизлечения» не приходится. Однако, бесспорно, что исследования Грофа проливают новый свет на явление сходства между мифологическими представлениями и психическими феноменами у душевнобольных.

Продолжение следует.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Надо сказать, что в отношении архетипической символики интерес представляет художественное творчество душевнобольных. Психиатрами было установлено, что способ изображения дерева можно использовать как средство для диагностики психических расстройств. Во множестве мифологий люди представляются растущими из земли, из деревьев. То же самое — в сознании душевнобольных, творчество которых показывает, что «нет ни одной живописной работы, содержащей изображение реальной картины природы. Деревья и цветы в этих работах не живут отдельной жизнью, сами по себе, как естественная среда и окружение человека, а вбирают человека, прорастают из него, становятся частью его тела, его глазами, его руками» [Изобразительный язык у больных шизофренией с бредовыми и сверхценными образованиями. Часть 2-я. Э.Я Бабаян и др. 1985].

2. В связи с описываемыми переживаниями в онейроиде вспоминается стихотворение Осипа Мандельштама «Ламарк». В нем также звучит тема обратного времени, возвращения к первооснове жизни, «разрядам насекомых» и «глухоте паучьей»: «К кольчецам спущусь и к усоногим,//Прошуршав средь ящериц и змей, // По упругим сходням, по излогам // Сокращусь, исчезну как Протей.//Розовую мантию надену,//От горячей крови откажусь,//Обрасту присосками и в пену// Океана завитком вопьюсь» («Ламарк»).

Оставляя в стороне политический подтекст этого стихотворения, ученый филолог Б.Успенский (р. 1937 г.) пишет о вневременном «рассмотрении Мандельштамом мира как комплексной системы взаимосвязей»[8]. Это отвечает видению мира мифологическим сознанием с присущей ему слитностью человека и природы, единством человека и Вселенной. На поразительную аналогию поэтического творчества с мифопоэтическим языкотворчеством указывали еще старые авторы.
Но данные наблюдения убеждают также в том, что мифология, психопатология и поэзия выстраивается в один ментальный ряд. Напрашивается вопрос: почему? Что их объединяет?
Когда появилась концепция Юнга, то это позволило ученым говорить о воздействии образов и архетипов коллективного бессознательного на творческую личность. С точки зрения психоаналитической теории, поэзия занимает среднее место между сновидением и неврозом. Марина Цветаева, чье творчество ориентировано на сверхъестественное, иррациональное, напрямую соотносила психическое состояние художника с состоянием сна. «Мой любимый вид общения – потусторонний: сон: видеть во сне». Она писала: «Поэт … некто, за пределы души вышедший». И далее: Я никогда не была в русле культуры. Ищите меня дальше и раньше». В своем творчестве она обращается к первоистокам, к мифологическим образам. По мнению ученых, основу концепции творчества Цветаевой составляет приоритет бессознательного. Это позволяет говорить, что мифологические представления о связи всех явлений и всего живого и мироощущение поэта, его способ познания обнаруживают внутренне родство.

Л И Т Е Р А Т У Р А

1. Юнг К.Г. Душа и миф. – Киев-Москва.: Изд-во Порт-Рояль-Совершенство,1997, с. 185.
2. Абрахам Карл. Сновидение и миф. Очерк коллективной психологии в кн. «Между Эдипом и Озирисом» (Сборник. Пер с нем.). Львов: Инициатива, изд. «Совершенство», 1998, с.95
3. там же с.97
4. Ранк Отто. Миф о рождении героя. Изд. «Рефл – бук» «Ваклер», 1997, с.168
5. Гроф Станислав. За пределами мозга. Пер. с анг. Москва: Изд-во Трансперсонального Института,1993, с.111Успенский Борис. Поэтика композиции. Санкт – Петербург, Издательство «Азбука» 2000, с.329.
6. Гроф С. Пути за пределы «ЭГО». Пер с анг. М.: Изд-во Трансперсонального Института, 1996, с. 203
7. там же, с.151
8. Успенский Борис. Поэтика композиции. Санкт – Петербург, Издательство «Азбука» 2000, с.329.

3 комментария для “ПСИХИАТРИЧЕСКИЙ ПРАКТИКУМ: ПОЧЕМУ «БЕЗУМИЕ ДУШЕВНОБОЛЬНОГО НАПОМИНАЕТ СВОЕЙ КОНСТРУКЦИЕЙ МИФ» (К.АБРАХАМ) ?

  1. Спасибо, уважаемая Инна!
    Очень интересная статья! И ждем продолжения!

  2. Наверное, плохо у меня с чувством юмора, уважаемый Александр, не доходит до меня, что вы написали. Разъясните, что это за «би-Моли», «оки-доки»?
    Читайте внимательно, у меня написано: «нет ни одной живописной работы, содержащей изображение реальной картины природы». А потому всех «царствовавших Александр» , а также Хрущева, де Голля и иже с ними оставьте в покое.

  3. То же самое – в сознании душевнобольных, творчество которых показывает, что «нет ни одной живописной работы, содержащей изображение реальной картины природы…
    «»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»‘
    здОрово , ну и дела , О.Э.М. , Марина И.Ц. , В. Но-ская , без сомнений — — Чаадаев , Л.Н.Толстой , Олеша , И.А.Бр и тд оказывается того-с
    а И. Грозный, Петр 1-ый, все царствовавшие Александры, позже — царствующие диктаторы , Н.С.Хрущёв , называвший худ-ков «пид- — ами», де Голль и пр. последовавшие би-Моли — как они ? оки-доки ?

Обсуждение закрыто.