Заглянем прежде всего в комментарий к воспоминаниям, названный не без претензии «Списком персонажей». Порядок представления «персонажей» произволен, почти нет дат, где-то пропущено имя. Образчик стиля: «С 1973-го жил и умер в Париже».

На первом месте — сама Нина Воронель. Справка о ней раза в два больше справки о Синявском и Даниэле. На втором месте — ее муж Александр Воронель. А вот еще справочка: «Сергей Хмельницкий, сверстник и многолетний друг А.Синявского. Архитектор, археолог, поэт /┘/. Автор нашумевших свидетельских показаний о связи А.Синявского с КГБ, опубликованных в 48-м номере журнала «22» и перепечатанных в «Континенте».

Поясняю: «сверстник и многолетний друг», а также известный стукач давал свидетельские показания не в журнале «22» в 1986 году, а за 20 лет до того — по делу Синявского-Даниэля. А то, что было опубликовано в журнале «22» и перепечатано в «Континенте», называется по-другому — клевета. За что главный редактор «Континента» Владимир Максимов принес Андрею и Марии Синявским публичные извинения.

Вряд ли приблизительный и косноязычный «Список персонажей» составлялся в недрах журнала, в традиции которого культура публикации. И еще о культуре публикации: воспоминания Воронель перепечатаны все из того же журнала «22», из # 124, накануне увидевшего свет в Израиле.

Из соображений целомудрия в «Вопросах литературы» дали с точками слово «п┘а», которое Нина Воронель будто бы вычитала в листах, лежащих на столе у Синявского в Париже. Правда, цитирует Воронель по памяти, а память ее капризна и причудлива.

Но это пустяки. Особенно на фоне других историй, расцветивших страницы этих искрометных мемуаров. Чего стоит один рассказ про клопов, которых Даниэли бросали в чемодан «чрезмерно зажившейся у них провинциальной гостьи»! Или о том, как москвичи Даниэли выгнали провинциалов Воронелей в морозную ночь на улицу.

Вообще чета Воронелей выглядит умилительно романтичной, наивной, безбытной и честной, чем резко отличается от других фигурантов воспоминаний. Впечатление это, правда, портит пошлый, как в безвкусном, графоманском романе, тон. «Сладкая жизнь», «ослепительный бал, где все сверкало, пенилось и кружилось», «светские посиделки», — так представляет себе эта романтичная провинциалка жизнь новых знакомых.

«Приносили рукописи, читали стихи, делились литературными сплетнями, обсуждали последние культурные новости». Особенно хороши вот эти «последние культурные новости»!

Любимый оборот: «никому (вариант: мне) ничего не дано было тогда провидеть». Порой, правда, Воронель, сама того не подозревая, поднимается до вершин пародии: «┘мы знали, кто такой неуловимый Абрам Терц /┘/, власти еще не знали, кто это, а мы — МЫ! — знали! Ужас и восторг, восторг и ужас!»

Если верить воспоминаниям, Синявский и Даниэль доверчиво читали Нине Воронель и ее мужу свои сочинения и рассказывали о передаче их за границу. Но верить не стоит. Да и трудно, уж слишком много здесь нестыковок, подтасовок, фактических ошибок и прочих неприятных штук.

А самое главное, Нина Воронель очень старается придать себе и мужу героические черты. Однако чем больше старается, тем хуже выходит. Пишет она, к примеру, что во время процесса комната Воронелей в Хлебном переулке «превратилась /┘/ в штаб организованного сопротивления советской интеллигенции». Сюда жены подсудимых «каждое утро» приходят «позавтракать и обсудить программу предстоящего дня сражений».

Сюда же Лариса Богораз-Даниэль приходит после суда. «┘она все время хотела рассказывать о процессе, а десятки людей жаждали ее слушать, но наш узкий кружок (курсив мой. — В.Ш.) знал, что ее рассказ одновременно выполняет другую функцию. Хотя она как раз и не подозревала, что рассказывает для отвода глаз».

Довольно странная ситуация, не правда ли? Воронели знают, что их комната «прослушивается КГБ: техники, которые устанавливали магнитофоны в потолке, не очень-то таились». И допускают, чтобы гости, не подозревая о прослушке, обсуждали «программу предстоящего дня сражений» или рассказывали о процессе. Интересно также, из кого состоял «узкий кружок», знавший о «магнитотофонах в потолке»?

Если все, что написано, правда, то Воронели были провокаторами. Или это неправда.

Неправда очевидна, когда Нина Воронель говорит о своей руководящей роли в подготовке стенограммы процесса к публикации. На самом деле это делали Мария Розанова, Виктория Швейцер, Лидия и Андрей Меньшутины, используя записи Ларисы Богораз, Бориса Вахтина, Игоря Голомштока и других..

Чем сложнее цель, которую Воронель перед собой ставит, тем хуже она пишет. Мало ей, допустим, клопов в чемодане, «темнолицей растрепанной вакханки» (речь о Ларисе Богораз-Даниэль), «высокомерной блондинки монашеского вида» (а это о Марии Розановой-Синявской) и прочей клюквы┘

И появляется неуклюжий пассаж: «Как-то, когда после ареста Андрея и Юлика была демонстрация у памятника Пушкину — первая в Союзе политическая демонстрация — и оперативники КГБ стали швырять ее участников в подъехавшие воронки. Глядя на это из подворотни, где она пряталась, чтобы не скомпрометировать демонстрантов своим одиозным участием, одна наша знакомая воскликнула: «Боже! Как бы я уважала этих людей, если бы я их не знала так хорошо!»

Ну и что это за дама из подворотни, чье нелицеприятное мнение об участниках демонстрации авторитетно для Нины Воронель? А главное, в чьих глазах дама эта могла «скомпрометировать демонстрантов своим одиозным участием»? В глазах случайных прохожих? В глазах оперативников КГБ?

В рассказе Александра Воронеля, вплетенного в воспоминания Нины Воронель, странностей тоже хоть отбавляй.

Например, вспоминает он, как в тот день, когда арестовали Даниэля и Синявского, привезли и его на допрос в КГБ (на самом деле их арестовывали в разные дни, ну да ладно). Покинув лубянский кабинет, Воронель решил «предупредить Юлика. Я, конечно, понимал, что /┘/ я лезу в верную петлю, но не попытаться предупредить его не мог — я бы себе потом этого не простил. Телефона у них тогда не было, мне пришлось туда поехать».

Очень благородный порыв у человека. Однако на допросе следователь сказал этому человеку, что Синявский и Даниэль «уже сами признались», из чего следовало, что Даниэль тоже арестован.

И куда в таком случае поехал Воронель? Ну, допустим, следователю КГБ он не поверил. Но здесь же Воронель говорит о том, что Даниэлей в то время не было в Москве. Так куда же все-таки он поехал «предупредить Юлика»?

Читаем дальше: «Ларису привезли в Москву вместе с Юликом, но Юлика прямо с самолета повезли на допрос, а ей сказали, что он скоро вернется. Она /┘/ в два побежала звонить. Ей сказали, что Юлик задерживается, но в пять обязательно будет. Потом она позвонила в пять, и ответили: «Сейчас, сейчас…»

И снова вопрос: Лариса, что, звонила на Лубянку, а ей там отвечали: «Сейчас, сейчас…»?

Как говаривала Лидия Гинзбург, хорошо врут только честные люди, поскольку им надо специально к этому готовиться. Нина Воронель и муж ее Александр врут плохо. И явно недооценивают возможности, заложенные в слове, за что слово мстит им на каждом шагу. Приведенные примеры — лишь малая часть из возможных.

Может, и не стоило бы искать логику там, где только глупость и пошлость. Но дело в том, что там еще и подлость.

В родном журнале Воронелей «22» были опубликованы «показания» стукача Хмельницкого с доброжелательным предисловием Александра Воронеля.

А кроме того — коллективные и весьма своеобразные воспоминания Воронелей и Марка Азбеля о процессе Синявского — Даниэля. Нынешняя публикация — еще один шаг в том же направлении. Сверхзадача автора воспоминаний, судя по тексту, была такой — себя показать, других потопить.

Что до редакции журнала «Вопросы литературы», то лучше бы они слово «п┘а» дали без точек. Пристойнее бы вышло. А так и невинность потеряли, и капитала не приобрели.

@http://www.ng.ru/ng_exlibris/2002-12-19/4_voronel.html@